Без маски

И давно ли Хьелль принимает эти таблетки? Что его мучит?..

За завтраком Хьелль Холм выглядел усталым и невыспавшимся. Время от времени он выпрямлялся и запрокидывал назад голову, точно ему не хватало воздуху. «Это всё погода», — сказал он извиняющимся тоном. Затем он принялся за утренние газеты. И тогда лишь пришел в себя окончательно. Сульвей с удивлением смотрела, как он лихорадочно пробегал глазами по строчкам. Он искал всякие незначительные сообщения, мелочи, пустяки, в которых жена не видела ничего особенного. Однако муж умел читать между строк в сообщениях нацистской газеты.

— Я забыл тебе сказать, — внезапно начал он. — На днях я встретил старого фронтового друга. Я просил его заглянуть к нам. Это, знаешь ли, чудесный парень. Душа нараспашку. Я ему вполне доверяю.

Сульвей вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.

— Да, доверяю! — повторил он с ударением. — Я считаю, что все мы, норвежцы, которые ненавидят нацистов, должны больше доверять друг другу.

— Кто он? — спросила Сульвей.

— Его зовут Кристиан. В апрельские дни сорокового года мы вместе пробирались через горы. Война была проиграна, немцы наступали нам на пятки, и мы чуть не попали в окружение.

Хьелль Холм пошел на войну добровольцем. Но тогда он не испытывал страха. Умереть в бою — ничто по сравнению с чувством неуверенности в себе, которое может возникнуть на подпольной работе. На войне он не боялся, что из-за своей слабости навлечет беду на других.

Сульвей молча глядела на него. Может быть, спросить его обо всем прямо? Сказать, что он злоупотребляет снотворным? Просить, чтобы он доверился ей? О нет, сейчас не время доверять кому бы то ни было. Не время вторгаться в тайники души любимого человека. Хотя раньше у них никогда не бывало тайн друг от друга. Но в нынешние дни между любящими воздвигнута стена, лучше всего молчать и ждать. Молчать и ждать!

Спустя некоторое время Хьелль Холм быстро шел по направлению к станции. Чем ближе он подходил к платформе, тем сильнее чувствовал нежелание встречаться со своими коллегами… Вот они все стоят кружком, наклонив головы друг к другу.

Он спросил:

— Что нового?

Наступило молчание. Потом все осторожно оглянулись назад, а Свенсен прошептал:

— Раскрыли большую подпольную группу у итальянцев!..

Хьелль Холм знал, что эти люди были способны лишь болтать да таинственно шептаться по углам, но у них не хватало мужества на решительные действия, на борьбу. Хьелль Холм внезапно увидел их будто в ярком свете прожектора. Следующая мысль была мучительна: «А ты сам, милый друг, чем ты лучше их?.. Да, ты, ты!..»

В конторе Холм попытался разобраться в своих коллегах и принялся классифицировать их. Некоторые расхаживали молча, с вымученной улыбкой на губах. Они делали вид, что погружены в работу и больше ничем не интересуются. Хьелль Холм пристально наблюдал за ними. Не может быть, чтобы их безразличие было искренним…

К столу Холма подошел Клойсен с пачкой бумаг. Наклонившись, он прошептал: «Будь осторожен с этим человеком», — и быстро прошел дальше.

Холм поднял голову. У барьера в выжидательной позе стоял посетитель. Этот коммерсант был хорошо знаком всем в конторе. Многие годы перед войной он вел дела с фирмой. Теперь он стал нацистом, квислинговцем. Холм поднялся из-за стола и подошел к барьеру.

— Прошу! — сказал он официально-любезным тоном.

Коммерсант заговорил быстро и отрывисто. Вдруг он на полуслове оборвал деловой разговор и сказал:

— Вы что, не знакомы со мною больше, господин Холм?

— Не понимаю, — сказал Холм несколько принужденно. Он знал, куда клонит этот человек, но хотел вести себя дипломатически.

— Вчера мы с женой прошли мимо вас, но ни вы, ни ваша супруга не сочли нужным обратить на нас внимание, не говоря уже о том, чтобы поздороваться. Надеюсь, у вас хватит мужества признаться в этом? Стало быть, вы не желаете с нами здороваться? Что же, хорошо. Пусть будет так!

Хьелль Холм ответил:

— Ни я, ни моя жена не заметили вас.

В то же мгновенье он почувствовал, что лучше всего было бы сказать коммерсанту всю правду: он не желает иметь ничего общего с квислинговцами. Но он не решился это сделать.

Человек чуть подался назад и окинул Холма презрительным взглядом.

— Я ничего не имею против вас, господин Холм, — сказал он. — Я знаю, что вы никогда не интересовались политикой. Но всё-таки, смотрите, не слишком злоупотребляйте нашим терпением. Чаша может переполниться! Мы, знаете ли, далеко не всё можем стерпеть, а если мы бьем, то уж бьем до конца!

Он резко схватил шляпу и ушел. Хьелль Холм продолжал стоять, охваченный мучительным чувством, что он до некоторой степени совершил предательство. Он вел себя еще более недостойно, чем те, которых он так презирал…

Вскоре вся контора заметила его презрение к сослуживцам и недоверие к их болтовне. Холма начали сторониться, ему перестали доверять.

Однажды к нему подошла фрёкен Олсен. Прищурив глаз, она сказала:

— Я человек прямой и потому спрашиваю вас без обиняков: вы доносчик?

Тут Холма взорвало. Он вскочил и стукнул кулаком по столу:

— О чем это вы спрашиваете? Все вы — жалкие болтуны, не способные ни на одно серьезное дело! Вы…

— Да как вы смеете? — На щеках фрёкен Олсен выступили красные пятна. Глаза за стеклами очков гневно сверкали.

— Вон отсюда! — почти закричал он и рывком открыл дверь.

Она негодующе проплыла мимо него, но в дверях обернулась и с бешенством произнесла:

— А всё-таки вы не ответили на мой вопрос. — Она с силой захлопнула дверь. В это время показался Йоргенсен.

Холм взял себя в руки и, дружески кивнув ему, спросил:

— Есть ли сегодня какие-нибудь новости?

— Не знаю, — холодно ответил Йоргенсен.

Но ведь Холм видел, как перед этим Йоргенсен что-то оживленно рассказывал другим.

Стало быть, Йоргенсен солгал ему. Они решили держаться подальше от него? Холм наклонился над столом и сжал голову руками.

Он снова вспомнил о своем соседе Гранстрёме. Слежка за ним продолжалась. Всё тот же человек, ведя на поводке английского сеттера, часто прогуливался перед их домом и сопровождал Гранстрёма в поезде, по пути в город, в контору.

Погруженный в свои мысли, Холм не заметил, как к нему вошел Хойг. Этот молчаливый человек редко вступал с ним в какие-либо разговоры. Но теперь он неожиданно заговорил:

— Не принимайте слишком близко к сердцу все эти неприятности, Холм. Эти люди много говорят, но мало кто из них оказывает настоящую помощь отечественному фронту.

— Я больше не могу! — выкрикнул Холм, закрывая лицо руками. — Я точно в заколдованном кругу. Мне кажется, что я самый трусливый и жалкий из них всех.

Сочувствие Хойга сменилось плохо скрытым презрением. Он переменил тему разговора.

— Вот бумаги на подпись, — сказал он холодно и направился к двери.

— Погодите! — сказал Холм дрожащим голосом.

Хойг остановился, изумленно глядя на Холма.

— Я хочу сообщить вам кое-что? — Холм открыл дверь и осторожно выглянул в коридор.

— Я не расположен выслушивать ваши признания, Холм, — презрительно ответил Хойг. — Позвольте мне пройти.

— Это касается Гранстрёма, — сказал Холм.

Хойг резко обернулся.

— Что с ним случилось? — тихо прошептал он.

Холм рассказал обо всем, что он видел. Волнение Хойга всё росло, на щеках выступил яркий румянец.

— Дальше, дальше! — торопил он. — Ближе к делу, к черту ваши нервы и переживания!

Когда Холм окончил свой рассказ, Хойг прерывисто зашептал:

— Послушайте! Вы живете в одном доме с Гранстрёмом. Ему легко будет пройти к вам в квартиру незамеченным. Не можете ли вы принести от него пакет? Он сейчас далеко, в шхерах, и вернется домой только к утру. Вы передадите мне пакет в поезде. Я буду вас ждать. За Гранстрёмом следят. Возможно, я тоже на подозрении. Вас же заподозрить никому и в голову не придет.

Холм кивнул. Ему казалось, что только сейчас он вздохнул свободно. Он сказал: