КонтрЭволюция

И все-таки старик Григорьев задал вопрос, которого Наталья опасалась: почему же она не прибежала к ним, не предупредила, если у нее были основания предполагать, что он на чердак отправился, да еще в таком состоянии? Наташа сказала правду, глядя прямо в глаза Михаилу Николаевичу: не хотела быть ябедой.

Правдивый ответ ему не понравился. Что за детская логика, сказал он раздраженно, при чем тут ябеда-не-ябеда, когда мальчик мог попасть в беду. И попал. Они с милицией уже все чердаки дома обшарили и не нашли никаких следов.

Чердаки шли под крышей дома, через все подъезды.

То ли он сбежал, то ли его похитили; хотя чего ему бежать. Ему дома хорошо. Сухо простившись, Григорьев ушел.

Следующим пришел Мыскин. С порога объявил, что пришел официально, снимать показания.

«Этот догадается», – запаниковала Наталья. И тогда придется признаваться. И что будет тогда… Во-первых, у нее могут быть серьезные неприятности, а во-вторых, что хуже всего, придется все же выдать Алешину тайну.

Но Мыскин если даже догадывался, то виду не подавал. Задавал все те же вопросы, что и старики Григорьевы, только суконным языком. Записывал ответы с важным видом.

Но когда участковый уже завершил официальную часть, спрятал в потрепанный портфель заполненные листы и собирался уходить, Наташа не выдержала. Остановила его. Сказала:

– Валера… погоди. Могу я с тобой поговорить совершенно неофициально, не под протокол… по-дружески?

Мыскин совершенно оторопел, стоял, хрипел, издавал какие-то невероятные звуки. И, как водилось у него, быстро наливался красным цветом.

Вдруг Наташу осенило, что это – вовсе не реакция на ее просьбу. А просто он поражен, что она впервые в жизни назвала его по имени. И обратилась к нему на «ты».

– Сержант, сержант, извини меня… Но мне надо тебе что-то важное сказать…

Наконец Мыскин взял себя в руки.

– По этому делу? Об исчезновении несовершеннолетнего Григорьева?

– Именно!

И вдруг участковый сказал нечто неожиданное:

– Да бросьте вы, Наталья Андреевна! Совершенно неинтересное это дело. Я понимаю, что вы переживаете за стариков… но знаете, сколько подростков в среднем сбегает из дома в нашей стране? Сообщу вам по секрету: в среднем под три тысячи каждый год! Но только имейте в виду – это из секретной сводки, так что вы меня не выдавайте! Но я с вами решил поделиться, чтобы вы не переживали. Потому что 98 процентов из них находятся. Кто сразу, кто через месяц, кто через год. И лишь два процента не возвращаются в семьи никогда. Зачем же предполагать, что Алексей Григорьев окажется в их числе? 98 процентов – в его пользу!

– Правда? – обрадовалась Наталья.

– Ну, конечно! У нас тут не Америка.

– Америка? А что, в Америке статистика кардинально отличается?

– А как же? Вы что, программу «Время» не смотрите? Там же уличная преступность зашкаливает! Людей убивают на каждом углу. А у нас, при социализме – совсем другое дело. Найдется Алексей, никуда не денется. Но мы сделаем на всякий случай ориентировочку.

– О, сержант! Вы меня успокоили немного. А то что-то я распереживалась – за стариков, да и мальчик такой славный.

– Славный, может, и славный… Но из молодых да ранних…

– Что это значит?

– Значит… но это для вас, по большому секрету, никому ни гугу, обещаете? Так вот, есть сигнал: регулярно слушает иностранные радиоголоса.

– Господи мой боже! Сигнал – на 12-летнего?

– Я ж говорю: ранний.

– Сержант, он же язык учит…

– Пусть Московское радио на английском слушает, – зло парировал участковый. – Слышно, между прочим, гораздо лучше.

На это Наталья не нашла что сказать. Полемика с отличником боевой и политической подготовки никак не входила в ее планы.

– Но это не может иметь никакого отношения к его исчезновению, – сказала она. И тряхнула копной своих великолепных волос – возникла у нее в последнее время такая привычка. Наташа боролась с ней, подозревая, что бессознательно она пользуется этим средством, чтобы воздействовать на мужчин, когда у нее возникали с ними проблемы. На Мыскина, по крайней мере, это действовало безотказно. Вот и на этот раз он сразу смягчился, размяк, агрессивность сменилась рассудительной интонацией добродушного деревенского всезнайки.

– Кто его знает… Хотя статистика свидетельствует: в половине случаев причина бегства – неблагополучное положение в семье, жестокость и алкоголизм родителей и так далее.

– А в другой половине?

– А в другой – обычные мальчишеские фантазии.

– То есть?

– А вы не догадываетесь, Наталья Андреевна? – вдруг как-то с особым значением сказал участковый. – Несчастная любовь. Глупость, и ничего больше.

– Глупость, и больше ничего, – как эхо отозвалась Наташа.

А участковый стоял и смотрел на нее как-то странно. Так, по крайней мере, казалось Наташе.

4

Это были жуткие шесть недель – почти полтора месяца, пока о Леше не было ни слуху ни духу. Банальное выражение, клише – «не находить себе места». Но Наталья убедилась, что точнее ее состояние описать было нельзя. Не сиделось и не лежалось, не читалось и тем более не писалось – куда там! Забросила свои холсты, кисти, краски и карандаши. И особенно неприятно было смотреть на себя в зеркало.

Самое тяжкое было – встречать иногда стариков Григорьевых в подъезде. Сильно постаревшие, сгорбившиеся, они скользили по ней взглядом, стараясь изобразить равнодушие, и как можно скорей отворачивались. Здоровались напряженно, не глядя ей в лицо. Это было невероятно мучительно, и Наташа не знала, как себя держать. Расспрашивать сочувственно? Но им это явно было бы крайне неприятно. Да и сообщить им ей было нечего – Наташа и так знала все новости от участкового.

А новостей, собственно, никаких не было. Пока наконец на сорок шестой день не появился торжествующий Мыскин. От него исходило такое ощущение триумфа, будто он как минимум пришел сообщить о победе СССР в «холодной войне». Наташа и сама чуть не прослезилась и готова была поцеловать Мыскина, но в последний момент все же остановилась: такое действие было чревато непредсказуемыми последствиями.

Алеша нашелся – в городе Находка, в больнице. У него воспаление легких и всякие другие осложнения, общее истощение организма. Но вроде бы кризис преодолен и непосредственной опасности для жизни нет. Где он был все это время, на что жил, чем питался, как попал на Дальний Восток – совершенно неизвестно, но, главное, старик Григорьев уже вылетел за ним. А бабушка, вне себя от радости, готовится к встрече.

– Нашелся в Находке! Ну да, где же еще и находиться – как не в Находке! – веселилась Наташа.

– А что я же вам говорил: найдется, куда он денется! – торжествовал Мыскин. – А вы…

– А что я?

– А вы… грустили… и боялись. А я вам сразу сказал: не надо, все будет хорошо. Поди не Америка…

«Ну, опять заладил свое политпросвещение», – думала Наталья. Но на радостях готова была потерпеть даже очередное разоблачение империализма. Пускай себе, заслужил!

А сам участковый согласился по такому поводу выпить чашку чая с конфетой. Просто нормальный почти человек…

Наташа пришла в странное возбуждение, сама глотала сладкое, конфеты, шоколад, печенье, все подряд. Говорила очень быстро, не очень-то соображая, что говорит. И чуть не проговорилась.

– Этот Алеша… он замечательный мальчик, очень талантливый, но, как бывает у таких мальчишек, очень ранимый, чувствительный, сидел вот на этом самом стуле, конфету в руке держал, она чуть не растаяла, и боже! – такие милые глупости говорил… И подумать только, чем это кончилось… чем могло кончиться…

Так, болтая, она и не заметила, как Мыскин насторожился, напрягся, как изменилось его настроение. Теперь он сидел мрачный, томатного цвета. На этом фоне глаза его казались совсем белыми. Наташа осеклась, замолчала, пораженно смотрела на участкового. Что с ним случилось? Что она такого сказала? Ничего такого! Или он что-то такое возомнил? Или у него приступ зауженного сознания начинается? Да нет, это вроде у него по-другому бывает…