Новый Мир ( № 2 2008)

— Ты убил?

— Двух.

— Вот, блин, Леха, ну здорово! — Петька неуклюже облапил Лешку.

— Ну вот. Видел?! Все как надо. Доставай коньяк. — Леха улыбнулся.

— Бляха-а! — Петька потянулся за бутылкой и чуть не свалился в камыш, у него все тряслось. — Как они налетали! Я прям одурел от страха. Трех гусей долбанули!

Петька радостно шарил рукой бутылку, а сам уже видел, как привезет домой пару, а может, и больше гусей, уток и хорошей рыбы. Войдет в их маленькую прихожку с большим рюкзаком… И вечером с пацанами будет рыбу солить, а Светка гуся жарить…

Через час у них уже было девять гусей, и Леха, тревожно поглядывая на быстро темнеющее небо, предложил сматываться. Петька даже растерялся — гуси еще летали, и их можно было стрелять, но Леха начал собираться.

— Надо до темноты найти дорогу в камышах. Да и хватит уже, куда нам их. Приедем, шулюм сварим, посидим как люди…

Он вытолкнулся на чистую воду. На камышовой кочке кулас стоял крепко, а тут опять закачался, заелозил плоским дном, но Леха не обращал на это внимания, торопился, гонял лодку между битыми гусями и пару раз черпанул воды. Когда они кое-как все упихали, стало совсем темно. Петька посветил фонариком — кулас здорово притонул, до бортов осталось меньше спичечного коробка.

Тихо было. Только рыба плескалась да время от времени какая-то птица протяжно кричала. Леха аккуратно толканулся вперед. Черно было кругом — ничего не видно. Кулас тяжело вздрагивал, когда Леха заносил шест, а потом сзади вытягивал его из ила. Петька сидел смирно, как школьник, старался держать равновесие, ему казалось, что он просто на фанерке сидит, которая лежит на поверхности и почему-то не тонет, и достаточно одного неловкого движения, чтобы она наискосок пошла на дно. Он осторожно опустил руку за борт — вода была не очень холодная.

— Слышь, Лех, а сам кулас тонет?

— Сиди, не каркай, я, черт его знает, не должен… — Он перестал толкаться. — Не видно вот ни хрена. Правильно вроде держал, а в лотос какой-то въехали… Светани-ка фонарем…

Петька посветил. Прямо перед ними была серая стена тростника, а возле куласа из черной, прозрачной в пучке света воды поднимались желтые стебли лотоса. Лопухи вокруг покачивались. Дна не было видно. Небольшая рыбка замерла в луче света у самой поверхности, а потом медленно поплыла в сторону, в темноту.

— Дай-ка мне. — Леха посветил направо и назад. — Так, проехали, кажется, малость. Наверное, вон там надо было повернуть или… Черт, ночью-то все по-другому.

Он занес шест, уперся, чтобы развернуться, и услышал, как сбоку широкой струей пошла в кулас вода. Он дернулся на другую сторону, но, видно, надавил еще сильнее, и кулас вместе с охотниками стал уходить под воду. Леха оперся на шест и выпрыгнул из лодки, глубины было по пупок.

— Ты чего сидишь, вылазь! — схватил он Петьку за шиворот.

— Ё-ти, мати. — Петька не мог вытащить ноги из куласа и продолжал тонуть, прижимая к груди ящик с электронным манком и бутылку коньяка. Наконец вылез и почувствовал, как ноги погружаются в ил. Кулас, наполненный водой, всплыл рядом. По спине текло.

— Так, вываливаем все. Берем только оружие. — Леха, расплескивая воду, шарил руками внутри лодочки. — Ружья здесь. Ты чего стоишь как чучело! Выбрасывай гусей! Все выбрасывай! Я завтра съезжу…

— А манок?

— Да ничего ему не будет, ящик герметичный, а и будет… — Леха пыхтел, вытаскивая из куласа тяжелые деревянные стлани. — Не стой, говорю! — заорал он опять. — Ты что, не врубаешься, я даже не знаю, куда нам плыть! Все. Кажется, пусто. Там, в носу…. ничего нет?

Руки у Петьки были заняты. Он положил бутылку на воду и полез в нос, наполненный водой. Попал на что-то мягкое, отдернул было руку, но поняв, что это гусь, вытащил его, пошарил еще — больше ничего не было.

— Все вроде…

— Так, давай держи кулас вот здесь в середке. Держи, — заорал Леха, — я на тебя его навалю!

Леха обошел вокруг куласа и стал поднимать. Вода с шумом вытекала на руки и на живот Петьке.

— Во-о! Луна скоро выйдет! Да и так уже видно… Ну что там, все? — Леха старался говорить повеселее, но получалось не очень. Он все пытался вспомнить дорогу и понимал, что ни черта не помнит ее. Где-то здесь они вышли на ильмень… или там… — Он с тревогой смотрел в темноту.

— Да все не выльем, наверное, тут же бортик…

— Ну ладно, хорош. Опускаем.

Кулас шумно хлюпнулся на воду.

— Где у тебя бутылка-то? — рассмеялся вдруг Леха, но смех этот не понравился Петьке.

— Может, сначала залезем? — Петька поймал бутылку, плавающую рядом, сделал большой глоток. Ногам было холодно, а на душе — тревожно, он не понимал, как они заберутся в эту гребаную скорлупку. — Слышь, а может, где пересидим? На кочке какой-нибудь…

— Замерзнем! Ночью-то — минус, даже не думай. Лучше уж… да должны найти дорогу. Давай бери шест, — скомандовал Леха, — опирайся и лезь, я кулас подержу.

Было слишком глубоко, чтобы задрать ногу, Петька полез одной рукой вперед, другой держался за шест, но то ли живот мешал, то ли он что-то не так сделал, кулас снова черпанул почти по борта. Леха чертыхнулся, но ругаться не стал. Они снова вылили воду.

— Давай я первый залезу, кулас тяжелее станет… Держи здесь, я упрусь…

И Леха, барахтаясь и матерясь, забрался, но когда полез Петька, кулас снова хлебнул воды. Петька обескураженно соскочил.

— Так, слушай сюда. — Леха говорил спокойным, уверенным голосом. — Ты просто не веришь, что он нас выдержит. Но он выдержит. Мы же на нем плавали. И еще вещей было полно. Ну! Ложись на него, почувствуй, что он держит, и лезь. Я не дам ему перевернуться. Давай! Да сапоги сними. В них не залезешь!

И Петька потихоньку заполз. Встал на колени на дно. С него текло ручьями.

— Давай садись, возьми вон! — Леха шестом подогнал к борту коньяк и толкнулся вперед. Он уже начал подмерзать. — А дуракам-то все-таки везет, а, Петьк? Луна вышла, все видно. Вон лотос, куда нам надо, видишь. — Он уверенно толкался. Вода журчала. — Нет, дуракам точно везет. Я в прошлом году был здесь в это же время. Снег шел. Такая холодрыга была, не дай бог. А сейчас — курорт. Ты не замерз?

— Да… — неопределенно ответил Петька, тревожно вглядываясь в темноту.

— Ну так глотни коньячку. И мне дай. — Леха пыхтел, работая шестом. Голос у него был решительный и дружелюбный.

— Ты давай греби, до лодки доберемся, там выпьем. — Лехино настроение потихоньку передалось и Петьке, и он слегка распрямился. Сел на пятки, по-татарски. Ноги мерзли в мокрых носках.

Кулас был тяжелый. Шел туго. Леха быстро устал. Они проплыли узкое лотосное поле и уткнулись в небольшую заманиху почти круглой формы. Посветил фонариком. Это было странно. Ничего такого по пути сюда вроде не было. Он остановился, сосредоточенно озираясь. Полез за сигаретами, но они оказались промокшими, и он, выругавшись, бросил их в воду. Леха понимал, что зашел куда-то совсем в другой угол. Надо было возвращаться назад и оттуда искать свою тропу. Только их вечерняя кривая дорожка, спрятанная теперь ночными камышами, приводила к лодке. Все остальные пути вели неизвестно куда.

— Ты чего примолк-то? Коньяку давай?! — сказал он, чтобы отвлечь Петьку, а сам занес шест вперед и начал задом выходить из заманихи, потихоньку разворачивая кулас.

— Ты куда?

— Да вот. — Леха неудобно согнулся через Петьку, пытаясь вытащить завязший шест, и почувствовал, как сзади в лодку хлынула вода. Он бросил шест и спрыгнул за борт.

Петька, стоявший на коленях, ничего не мог сделать, так и пошел лицом вперед и с коньяком в руке. Кулас вывернулся из-под него сзади, и он ухнул с головой. Вынырнул, матерясь и отфыркиваясь. Леха выдергивал шест, кряхтя от боли.