Пятая печать

— И вы ему поверили? Тоже, видать, какими-нибудь глупостями занимается… Я не я буду, если не так!

Хозяин кабачка взглянул на Ковача:

— Так-то, мастер Ковач! Никто для нее своей шкурой рисковать не станет. Каждый за себя отвечает, до чего кому нет дела, до того уж и нет. Таков закон! Живем — и каждый за себя отвечает.

— И все же это ужасно! — сказал Ковач. — Вы не согласны? — взглянул он на Дюрицу.

Дюрица, не говоря ни слова, залпом выпил свое вино. Поднял глаза на потолок, словно ища вчерашнюю муху, и ничего не ответил.

Все осушили свои стаканы. Кирай сказал:

— В таком деле советчиков нет, мастер Ковач.

— Печально, что такое может случаться меж людей.

— Недели две назад или около того был он у меня, — заговорил коллега Бела. — Взял домой пол-литра вина. Говорю ему: что, мол, затуманились очи ясные? Потому как я перед ним вино ставлю, а он стоит, как стоял, меня вроде и не замечает. «Ну, что стряслось?» — спрашиваю. Он поднял на меня глаза, улыбается, а сам говорит: «Жизнь коротка, господин Бела!» «Оно и верно, коротка!» — отвечаю. Заплатил он за вино… и все… ушел.

— Небось знал уже, что на нем шапка горит, — сказал Кирай.

— Для этого случая неудачное выражение, — заметил столяр. — Он ведь не крал, не обманывал, никаких преступлений не совершал, чтоб говорить, будто на нем шапка горит…

— Вот так так! — воскликнул Кирай. — Усвойте, господин Ковач, что воровство — это то, что считает таковым власть! И не пытайтесь объяснять иначе! Преступление — это все то, что государство или закон называют преступлением… Тут и раздумывать нечего! Вы можете сделать все, что угодно, любую подлость, но если закон утверждает, что вины в этом нет, то вам ничего и не будет, а раз вас за это не наказали, то и люди будут говорить, что вы человек порядочный, чистый перед законом, стало быть, человек честный! Вот и попробуйте тут решить, что вина, а что не вина! Вина — это то, что высокопоставленные лица виной объявили, — и точка!

— Все же… это не совсем так, — запротестовал Ковач. — Сколько уже раз бывало — закон кого-то осуждает, а люди говорят, что это человек порядочный! И наоборот: сколько закон человека ни оправдывал, люди все равно считают его отъявленным мерзавцем, разговаривать с ним не хотят…

— Ну, знаете! Есть разница, благодарю покорно за такое дело, когда люди считают меня порядочным, а закон сажает в тюрьму! Что для вас лучше? Чтобы люди считали вас порядочным, а вы прохлаждались бы за решеткой, или люди болтали бы про вас, что хотят, за то вы разгуливали бы на свободе?

Ковач задумался:

— Да… Трудное дело… — произнес он наконец.

— Вот видите!

Дюрица вынул изо рта мундштук и обратился к Ковачу:

— Как здоровье вашей супруги, господин Ковач?

— Спасибо… все в порядке. Иногда голова побаливает, но это уж, по-моему, неизлечимо…

— Давление?

— Не знаю, что и делать. Сто восемьдесят, сто девяносто… Ниже редко опускается! Врач сказал…

— Сарваш?.. — спросил Кирай.

— Кто ж еще…

— Да, вот это врач — другого такого поискать! Для него не важно, кто перед ним, он так с вами поговорит — внимательно, деликатно, — лучшего и ждать не приходится…

— Еще бы… Так вот он сказал, что этому уже не поможешь. Особой опасности нет, но нужно за собой следить…

Трактирщик наполнил стаканы:

— Я ведь вам говорил, пусть пьет чай, который ей моя жена дала. Девять разных трав в нем смешано за неделю давление снижает. Десять глотков на ночь и десять утром. Вот и вчера вечером для жены готовил, можете убедиться — с тех пор, как принимает, все как рукой сняло…

— Наверное, у нее не так серьезно и было…

— Слава богу, не так…

— Раньше вы говорили, — перебил книготорговец, — что вечером свои расчетные книги просматривали, а теперь выясняется, что не только о мясе рассуждали, но еще и чаи распивали.

— Не распивал, а заваривал для своей жены! И деловые книги тоже просматривал, если вам так уж хочется знать…

Кирай ухмыльнулся:

— Вы в самом деле книги просматривали?

— Да! А вам-то что?

Книготорговец снова ухмыльнулся:

— И теперь уже не умрете?

— Смотрите-ка… — Рассмеявшись, трактирщик бросил взгляд на часовщика. — Это уже на вашу специальность посягают!

— Не мелочь ведь! — продолжал книготорговец. — Раз в жизни бывает…

— О чем вы? — спросил Ковач.

— О смерти…

— Так это уже не в жизни бывает!

Кирай расхохотался:

— Я ведь говорил, что вас унесут ангелы!

— Умирает как-то один тип, — вспомнил трактирщик, — и хочет домашним свое завещание объявить. Оставляю, говорит, Национальному музею сто тысяч пенгё. Вам, семье значит, оставляю двести тысяч пенгё. На богадельни еще триста тысяч пенгё. Тут жена говорит: но, дорогой, ведь у тебя ни полушки нет?! На что старик в ответ: верно, но пусть все видят, какой я щедрый!

— Вот это здорово! — восхитился Кирай. — Видите, как надо завещания составлять…

Он понизил голос:

— А как дела у мужа госпожи Шари?

Ковач затряс головой:

— Оставим эту историю, меня от нее тошнит…

— А… почему от нее должно тошнить? Нормальный законный брак, с венчаньем в церкви и регистрацией. Что тут может быть плохого?

— Мерзость!

— Да почему же? Старику досталась двадцатилетняя женушка — к тому же, надо признать, весьма прелестная кошечка, а бабенка, когда старик преставится, около двадцати тысяч пенгё получит…

— И дом! — добавил трактирщик. — И магазин… И виноградник в Хидегкуте!

— Магазин можно сбросить со счетов. Думаете, нужна ей эта лавка? Да если старик сегодня преставится, она назавтра же ее продаст.

— Пусть! А разве это не деньги? Нешуточное дело…

— Верно! А сколько она за эту лавку выручить может?

Коллега Бела потер подбородок:

— Стало быть, так… дом на углу, то есть угловой магазин, и внутри тоже все хорошо налажено. Старик, он понимал толк в деле, это уж точно.

— Это точно… да и теперь еще понимает…

— Еще бы не понимал… В общем, если все подсчитать, то тысяч двадцать — тридцать она за нее получит.

— Мать твою!.. — удивился Ковач. — Будь у меня такие деньги, забросил бы лиру до смертного часа.

— Одним словом, эта маленькая бестия знает, что делает! — заявил Кирай. — А скажите, разве старик прогадал? На что ему деньги? Что он — в Монте-Карло с ними поедет? Или в могилу с собой возьмет? Не по силам ему уже ни дом, ни лавка. Обеспечил себе под старость несколько счастливых деньков — и плевать ему на весь мир! Будет себе валяться с этой кошечкой и рыгать во все тяжкие…

Ковач скривил губы:

— Все же… подумать только! Эта девочка не старше, чем был его собственный сын…

— Ну и что? Это только подтверждает, что старик не промах. Посмотрите на господина Дюрицу! Ему до шестидесяти еще вон сколько, а он о порядочной женщине уже и не помышляет… приходится с несмышлеными девочками тяжкий грех на душу брать…

Трактирщик поморщился:

— Ну, это уж вы слишком, господин Кирай!

Кирай откровенно перепугался.

— Да это я так, пошутил, честное слово… Не сердитесь, мастер Дюрица!

Дюрица пожал плечами:

— Ничего страшного… продолжайте как ни в чем не бывало.

Трактирщик, глядя на книготорговца, покачал головой.

Ковач кашлянул и быстро проговорил:

— Как бы там ни было — это мерзость, что старик вытворяет…

— А меня лишь одно занимает, — сказал хозяин кабачка, — что может старик с нею учинить? Вы считаете, что он сможет что-нибудь учинить над этой маленькой распутницей?

— Тут такое дело получается, — ответил Кирай, — чего силой не добьешься, можно умением возместить…

Они расхохотались. Дюрица тоже улыбнулся:

— Откуда вы так хорошо в этих делах разбираетесь?

Кирай в ответ непринужденно рассмеялся:

— У вас, мой мастер, выучился…

— Послушайте-ка, что я скажу… — заговорил слегка осоловевший хозяин кабачка. — Помните ту цыганочку, которая прошлый год да и прежде коврами тут торговала?