Жара в Архангельске

– Это, наверно, лосьон для душа, – Олива на всякий случай прикинулась шлангом.

– А что он содержит, этот лосьон? – допытывался он.

– Ой, я не знаю… Там по-французски написано, я не разобрала…

На самом деле это были духи с феромонами. Перед встречей с Даниилом Олива приняла ароматную ванну, вымыла голову шампунем с экстрактом корицы, а после ванны надушилась феромонами. Эта маленькая хитрость была её секретом. Точнее, секретом, которым вместе с флаконом духов поделилась с ней накануне её отъезда подруга Аня.

Олива задумчиво перебирала его волосы. Даниил принялся целовать ей руки.

Несколько секунд прошло в молчании.

– Олива, я счастлив… Кажется, я сошёл с ума…

Он и впрямь походил на сумасшедшего. Взгляд у него был, как у помешанного.

Вероятно, духи с феромонами так на него подействовали.

– Ты знаешь, я всемогущ. Но мои сверхспособности удесятеряются, когда рядом моя любовь! Моя Олива!

– Твоя, твоя, чья ж ещё, – она обняла его. Он притянул её к себе и вновь принялся жадно целовать ей руки.

Олива была на седьмом небе от счастья. И сейчас, глядя на его тонкие, красивые губы, правильные, почти аристократические черты лица, томный взгляд больших, почти круглых зелёных глаз, встрёпанные светло-русые волосы, ей захотелось сжать ему руки до боли, схватить за волосы, опрокинуть, впиться ему в губы страстным поцелуем… Кровь застучала у неё в висках, она еле держала себя в руках.

– Что мне делать, что?! – сдавленно спросила Олива, сжимая ему кисти рук.

– Ты можешь делать всё, что хочешь.

– Можно, да? – и, не дожидаясь ответа, резко и грубо повалила его на диван и принялась целовать со всей своей страстью и пылом. Большего наслаждения она ещё ни разу в жизни не испытывала.

Внезапно в прихожей грохнула железная дверь. Олива резко вскочила, поправляя причёску. Через секунду дверь комнаты открылась и на пороге появилась мать Даниила.

– Даня, ты кушал? – был первый её вопрос.

Этот, казалось бы, простой и обыкновенный вопрос матери к своему сыну, показался Оливе ужасно пошлым и оскорбительным для её любви к нему. "Тоже, нашла время, старая кикимора, – с досадой подумала Олива, – Небось носится-то с ним как курица с яйцом…" – Что это ты на своей шубе бирки до сих пор не оторвала? – вдруг громко спросила мать Даниила, обращаясь к Оливе, – Поди оторви, а то ведь все заметят!

Олива так и остолбенела: какие ещё бирки? Подошла к шубе, видит – и правда, оттуда пластмассовые фигни торчат. По своей вечной рассеянности она забыла их оторвать.

Олива вспыхнула до корней волос, но ничего не сказала. Злоба к его матери у неё возникла почти сразу – нет, чтоб тихо на ухо сказать, если что не так – нет, обязательно вещать на всю ивановскую. Но это были ещё цветочки…

– Коновалов твой пришёл, – сказала мать, обращаясь к Даниилу.

– Пусть зайдёт, – сказал он, и на пороге тут же появился Сантифик с гроздью бананов.

– Лис! – ахнула Олива, вскакивая ему навстречу, – А я тебе писала из поезда…

Что ж ты мне не ответил?

– Когда писала? Я ничего не получал, – ответил Лис.

– Ну как же, я на мегафон тебе писала.

– У меня теперь билайн, а не мегафон. Поэтому, наверное, и не доставилось.

– Ой, я есть хочу, умираю, – Олива взяла у Лиса бананы и тут же стала поглощать их с завидным аппетитом, – Два дня в дороге ничего не ела…

– Ну что ж ты их немытыми-то ешь, господи! – мать Даниила аж перекосилась от отвращения, – Тебя твоя мама не научила, что фрукты надо мыть перед едой? И руки тоже, кстати говоря…

Олива даже подавилась бананом. Она исподлобья, как затравленный зверёк, взглянула на ненавистную ей женщину.

– Вот Никуша приходила до этого – какая хорошая девочка! – продолжала мать Даниила, – Уж такая вежливая, такая воспитанная! Сразу видно – девочка из хорошей семьи…

А вот это уже было слишком. Олива, едва сдерживая слёзы, молча прошла в прихожую и стала одеваться.

– Мам, ну зачем ты так? Ну кто тебя просил это говорить! – с упрёком сказал Даниил, – Оля, подожди!

Олива стояла, повернувшись спиной к Даниилу и никак не могла попасть ногой в сапог. Даниил обнял её за плечи и поцеловал в голову.

– Не расстраивайся, пожалуйста. Мама не имела ввиду ничего плохого…

– Ну да, – всхлипнула Олива и не могла дальше говорить – слёзы подступали к горлу.

– Пойдём, пойдём, не надо плакать, – он помог ей одеть дублёнку и они втроём, включая Сантифика, вышли на улицу и отправились к Денису.

Ден оказался дома. Прихватив его с собой, ребята все вчетвером пошли гулять по городу. Олива, склонная молниеносно менять настроение, быстро переходя от плача к смеху, от ворчания к шуткам, уже забыла то унижение, которому подверглась десять минут назад, и в красках расписывала Денису свои приключения в дороге.

– Ты с ума сошла, – ахнул Денис, узнав про то, как она пряталась от гопников в поезде,

– Как же ты решилась поехать по такому опасному пути?

– Любовь всё преодолевает, – не без гордости ответила Олива, прижимаясь к Даниилу.

Денис недоуменно глянул на приятеля – тот шёл, что называется, подняв морду чемоданом, и прямо-таки надувался от гордости за то, что девушка ради него подвергала свою жизнь опасности.

Между тем, ребята пришли к ёлке на главной площади города. Возле ёлки, помимо толпящегося народа, ледяных фигур и лошадок пони, стоял, покрытый сосульками, небольшой двугорбый верблюд.

– А вот и верблюд – главная достопримечательность нашего города! – объявил Сантифик.

– Верблюд?! – удивилась Олива, – Как же он не замёрз ещё в вашем климате?! Это же теплолюбивое животное…

Между тем, Ден полез за фотоаппаратом – фотографировать верблюда. Только вот верблюд почему-то никак не хотел фотографироваться и то и дело отворачивался от объектива, обиженно жуя нижней губой.

– Смотри, щас он в тебя плюнет! – взвизгнула Олива.

Однако, Ден добился своего и в конечном итоге поймал верблюда в кадр. Покончив с верблюдом, он попытался сфоткать Оливу и Даниила, но попытка его не увенчалась успехом.

– Эй-эй-эй, вы что, охренели?! Неееет!!! Я не дамся! – завизжала она, прячась за Даниила. Но в конечном итоге они её всё равно изловили и сфоткали, хоть и пришлось им согнать с себя семь потов, гоняясь по всей площади за Оливой. Тем временем, Даниил упал наземь и разлёгся прямо на лестнице.