Книготорговец из Кабула

Ни один животворящий лучик не способен проникнуть через густую нитяную вуаль. Только в гостях у сестры Мариам, на заднем дворе ее деревенского дома, может Лейла подставить кожу солнечным лучам. Но у нее нет времени ходить по гостям.

Лейла встает раньше всех, а ложится последней. Сначала она тонкими щепочками растапливает печь в большой комнате, пока спящие там досматривают сладкие сны. Потом разжигает огонь в печи, что стоит в ванной, и греет воду для готовки, стирки и мытья. На улице еще темно, а электричества в это время суток не было, поэтому она привыкла управляться впотьмах, в крайнем случае, при свете маленькой переносной лампы. Она наполняет водой все банки, кастрюли и тазы. Затем ставит на огонь воду для чая. Полседьмого встают мужчины, и если чай не будет готов, они начнут скандалить. Пока из крана еще течет вода, девушка постоянно наполняет освобождающиеся сосуды, потому что никто не знает, когда вода закончится. Может быть, через час, а бывает, что и через два.

Каждое утро начинается с воплей Экбала. Он визжит как резаный. Вытягивается на циновке или сворачивается клубком и отказывается вставать. Каждый божий день подросток придумывает себе новые болезни, чтобы только избежать двенадцатичасового рабочего дня в магазине. Но ничто не помогает. Каждый день мальчику все-таки приходится вставать, но и следующий день начинается с тех же душераздирающих воплей.

«Паршивка! Ленивая тварь! У меня носки дырявые!» — орет он и запускает носками в Лейлу. На ком еще, как не на ней, можно сорвать дурное настроение?

«Лейла, вода остыла! Горячей воды не хватает! Где моя одежда, где мои носки? Принеси чай! Завтрак! Почисти мне ботинки! Почему ты так поздно встала?»

Хлопают двери, сотрясаются от ударов стены. Можно подумать, что в каждой комнате маленькой квартирки, а также в ванной и в коридорах бушует война. Сыновья ссорятся, орут и плачут. Султан в это время сидит в своей комнате с Соней и завтракает. Соня ухаживает за ним, за всеми остальными — Лейла. Наливает воду в тазы, ищет одежду, подает чай, жарит яичницу, режет хлеб, чистит обувь. Пятеро мужчин собираются на работу.

Она с большой неохотой ухаживает за племянниками: Мансуром, Аймалом и Экбалом. От них не то, что помощи не дождешься — словечка благодарности не услышишь.

«Невоспитанные молокососы», — шипит про себя Лейла, выполняя приказы мальчиков, которые всего на пару лет младше ее.

«У нас что, нет молока? Я же вчера еще велел тебе купить молока! — брюзжит Мансур. — Дармоедка!» — добавляет он. Если Лейла начинает возмущаться, у него всегда готов убийственный ответ: «Молчи женщина!» и он выкидывает вперед руки, чтобы ткнуть ее в живот или огреть по спине. «Это не твой дом, это мой дом», — веско говорит он.

Лейла и сама чувствует, что чужая здесь. Это дом Султана, его сыновей и второй жены. Лейла, Бюльбюла, Бибигуль и Юнус тут нежеланные гости. Но и съехать они не могут. Раскол в семье — это большой скандал. К тому же они хорошая прислуга. Во всяком случае, Лейла.

Наконец утренняя буря стихает, Султан с сыновьями уезжает на работу, и Лейла может вздохнуть с облегчением. Она завтракает, пьет чай и принимается за уборку. Первую уборку на дню. Согнувшись, с маленьким соломенным веником в руках, девушка обходит все комнаты и метет, метет, метет. Большую часть пыли, поднявшись в воздух и погружавшись, оседает у нее за спиной. В квартире всегда пахнет пылью. От пыли никуда не деться, она у Лейлы на теле, в мыслях, в движениях. Зато удается вымести хлебные крошки, мусор и обрывки бумаги. Она подметает квартиру несколько раз в день. Вся жизнь семьи протекает на полу, поэтому он очень быстро пачкается.

Теперь Лейла пытается отмыть с себя эту пыль в бане. И пыль споласкивает с тела толстыми маленькими колбасками. Пыль засыпает всю ее жизнь.

«Хотела бы я жить в доме, который можно убирать раз в день! Представляете, утром подметешь, и до следующего утра дом стоит чистый», — вздыхает Лейла, обращаясь к кузинам. Те кивают. Они тоже младшие дочери в семье, со всеми вытекающими отсюда обязанностями.

Лейла принесла с собой нижнее белье, чтобы постирать его в хамаме. Обычно она стирает дома, сидя на табуретке рядом с туалетной дыркой. Перед ней стоит несколько больших чанов: для светлой одежды, с мыльной водой и с чистой. Она стирает простыни, одеяла, полотенца и одежду. Долго трет, выжимает и развешивает для просушки. Сушить все это трудно, особенно зимой. Во дворе натянуты веревки, но оставлять на них одежду опасно: могут украсть.

Разве что попросить детей присмотреть, пока белье сушится. В противном случае остается только маленький балкон, где плотными рядами натянуты веревки. Балкон площадью всего в несколько квадратных метров забит продуктами и всякой ерундой. Там хранится ящик с картошкой, большой мешок риса, картонные коробки, старая обувь и прочий хлам, который никак не соберутся выбросить — а вдруг когда-нибудь пригодится?

Дома Лейла носит отрепанные свитера с начесом, рубашки в пятнах и юбки, которые волочатся по полу. На юбках и оседает пыль, которую ей не удается вымести. На ногах у Лейлы стоптанные пластмассовые сандалии, голова повязана маленьким платком. Все в пыли — только поблескивают большие золотистые кольца в ушах да гладкие пластмассовые браслеты на запястьях.

«Лейла!» — слышится негромкий призыв, с трудом пробивающийся сквозь крики и плач малышей. Его практически заглушает плеск воды, который женщины обливают друг друга. «Лейла!!!».

Это зовет Бибигуль. Она очнулась от своего транса. Держа мочалку в руке, она беспомощно глядит на дочь. Лейла берет пеньковую рукавицу, мыло, шампунь и тазик и подсаживается к матери.

«Ложись на спину», — говорит она. Бибигуль с трудом опускается навзничь. Лейла начинает мять и растирать колышущиеся телеса матери. Груди свисают по сторонам. Огромный живот, что в сидячем или стоячем положении полностью закрывает лобок, растекается по телу белой бесформенной массой. Бибигуль смеется, она тоже понимает, как забавно это должно выглядеть со стороны. Маленькая худенькая дочь, моющая огромное тело старой матери. Между ними почти пятьдесят лет разницы. Раз уж они смеются, другие тоже могут позволить себе улыбку. И вот уже весь хамам хохочет, глядя на эту банную процедуру.

«Мама, ты такая толстая, ты скоро умрешь от обжорства», — ругается Лейла, растирая мочалкой места, до которых мать не в состоянии дотянуться. Потом она приворачивает родительницу на живот и продолжает драить ее с помощью кузин, каждая из которых берет на себя одну из частей огромного тела Бибигуль. Под конец она моет длинные жидкие волосы. Сначала выливает на голову розовый китайский шампунь. Потом осторожно распределяет его вдоль корней и дальше, как будто опасаясь, что редкие волосы выпадут совсем. Шампуня едва хватает. Он был куплен еще во времена Талибана — женская голова на бутылочке замазана густой водостойкой тушью. Религиозная полиция распределялась с упаковками так же, как с книгами Сулатана. Будь то женское лицо на бутылочке шампуня или младенческая мордашка на обертке детского мыла, каждая картинка аккуратно закрашивалась. Живые существа изображать нельзя.

Вода постепенно остывает. Дети, которых еще не успели помыть, визжат громче обычного. И вот в хамаме, где еще недавно все тонуло в клубах пара, течет только холодная вода. Женщины уходят, оставляя за собой грязь. По углам валяется яичная скорлупа и гнилые яблоки. На полу — черные полосы от обуви, в бане женщины носят те же пластиковые сандалии, в которых ходят по деревенским дорожкам, туалетам и задним дворам своих домов.

Бибигуль вываливается из банного зала в сопровождении Лейлы и ее кузин. Пора одеваться. Ни у кого нет чистой смены белья, так что приходится надевать на себя ту же одежду, в которой пришли. Под конец на свежевымытые волосы натягивается паранджа. Каждая со своим собственным запахом. От паранджи Бибигуль пахнет той же неопределенной смесью стариковского дыхания, приторного цветочного аромата и чего-то кислого, как и от нее самой. Паранджа Лейлы пропахла юношеским потом и пищевым жиром. Вообще-то от всех паранджей семейства Хан несет пищевым жиром, потому что вешалка находится прямо за дверями кухни.