Но в снах своих ты размышлял...

Бук достает из ящика бумагу хайденхаймской прокуратуры, показывает им.

Видите, у него статья, он не в своем уме.

Бук деловит. Как будто бы даже весел. Ему чуть ли не доставляет удовольствие наконец-то разъяснить все полицейским. Он приглашает их сесть, зовет и жену, но она не хочет, остается на пороге.

Вот, значит, как, говорят сотрудники уголовной полиции.

Но тем не менее просят Бука сообщить, где он находился шестого августа.

Прошла уже не одна неделя, отвечает Бук, я не помню. Вот первого августа мы всей семьей были на собачьей выставке.

Шестое августа — какой это день? — спрашивает он у жены.

Та качает головой.

Бук допытывается, в чем дело на сей раз.

Чиновники недовольны тем, что сказал им Бук. Уже направляясь мимо его жены к выходу, они спрашивают: Верно ли, что Бук якобы пристукнул и изнасиловал старуху, а вдобавок сжег пятнадцатилетнюю девчонку.

Бук видит, как жена зажимает ладонью рот, в глазах ее ужас, который пугает его.

Он ведь не в своем уме, говорит Бук ей, у нас есть документ.

Нам известно, что он невменяем, говорит Бук, никто ему не поверит.

Жена весь день не разговаривает с ним.

Суббота, и Бук старается помочь ей с домашними хлопотами. Детям он говорит: Мама неважно себя чувствует.

Нас это не должно трогать, говорит он жене. Мы же знаем: это вранье.

Ты никогда не бывал в Тюбингене? — говорит ему жена, на сей раз это вопрос.

Господи! — кричит Бук. Он больше не в силах сдерживать крик.

Два дня спустя является еще один полицейский. Бук открывает сам. И тотчас говорит: Я уже все сказал вашим коллегам.

Он не хочет впускать полицейского.

Я по другому делу, говорит тот.

Он предъявляет удостоверение, хочет пройти а дом.

Жена Бука молча стоит у него за спиной а темной передней.

Бук не знает, что делать.

Где вы находились два года назад двадцатого октября? — спрашивает сотрудник уголовной полиции.

Бук видит в передней жену, похожую на тень, она зажимает ладонями рот. Силы изменяют ему. Он начинает кричать, как несколькими днями раньше кричал на жену.

Полиция, между прочим, обязана знать, что у Альберта Баста эта самая статья! — рычит он.

Он не в своем уме! Никто ему не верит!

Полицейский невозмутим. Через Буково плечо глядит на его жену в передней.

По нашим сведениям, два года назад двадцатого октября вы вместе с женой похитили и убили восьмилетнюю Сабину Шмидт из Любека, говорит он.

Бук слышит, как жена давится, точно от рвоты. Он поворачивается к ней, хочет обнять, но она бежит в ванную и запирается там.

Бук тотчас думать забыл о полицейском. Он стучит в закрытую дверь ванной и говорит, говорит.

Зовет жену по имени.

Ну что ты? — повторяет он. Это же пустяки.

Он стучит в дверь, выкрикивает: Я беззащитен и безоружен. Ты слышишь? И он разводит руками, как человек, который вынужден признать себя побежденным.

Она не отвечает.

Через день-другой жена Бука забрала детей и уехала к своей матери. Когда Бук пришел с работы, в доме было пусто. На кухонном столе лежала оставленная ею записка.

Она много чего передумала. Бук прочитал: Не хочу я кривить душой.

И вот Бук уже целый год живет здесь, в этом городке. На жизнь зарабатывает продажей щенков и истреблением полевок. Люди ценят ухоженные лужайки.

Перед отъездом сюда он попытался вернуть жену и детей. Она не согласилась. И он бросил дом, уволился с работы и вместо всего этого подыскал себе укромное пристанище. Собак он взял с собой.

Бук чуждается людей.

Изредка к нему заходит темноволосая женщина, говорит: Из нас бы вышла хорошая пара.

Но Бук и слышать об этом не хочет, только машет рукой. С женщинами он больше не связывается.

Тем не менее порой он с удовольствием пускает ее в дом. Она согревает его, гладит ласково мягкими руками, вопросов задает мало, она спокойна и размеренна, как дни его жизни, — покуда вновь не постучат в дверь и не предъявят удостоверение, без всяких вопросов с его стороны.

Ну а все-таки, с какой бы стати Буку убивать женщин?

© Deutsche Verlags-Anstalt GmbH, Stuttgart, 1976

Промывочная фабрика

Перевод Н. Федоровой

Вот увидишь, говорит Венцель, я получу работу. Никто не скажет, что от меня нет пользы.

Еще рюмочку? — спрашивает Лена.

Рюмка Венцеля еще и наполовину не опустела, он повторяет: Вот увидишь, Лена!

Брат Венцеля, Йохен, кивает Лене, та открывает бутылку, наливает Йохену, они чокаются.

Вот увидишь, говорит Венцель.

Лена ставит бутылку на стол, завинчивает крышку.

Время к полуночи, замечает Йохен.

Стало быть, увидим, роняет Лена. Венцель смотрит на нее, взгляд его неподвижен, и, когда он говорит, язык ворочается во рту тяжело, с трудом.

Пойду потихоньку, говорит Йохен.

Я поднимусь, уверяет Венцель, высоко поднимусь, Лена!

Лена пальцами гасит свечу на столе. Зачем тебе уходить? — спрашивает она Йохена. К пальцам у нее прилип воск, она соскребает его ногтями.

Я же способный, в конце-то концов, говорит Венцель, подавляя отрыжку. Лена скатала из воска шарик, отправляет его в рот, начинает жевать. Йохен щелкает зажигалкой, опять зажигает свечу.

Способный я или нет? — спрашивает Венцель, теребит Лену. Ты ведь моя жена. Я своего добьюсь, как добился Йохен.

На улице холодно, говорит Лена Йохену.

Мне остаться? Йохен кладет руку ей на колено.

Венцель этого не замечает. Лена берет со стола Йохенову зажигалку, высекает огонь, держит зажигалку у самых глаз и пытается смотреть сквозь пламя. Ты не добьешься, говорит она.

Что тебе осталось, кроме как смириться? — вопрошает Йохен.

Я способный, защищается Венцель, образованный, вы это знаете не хуже меня.

Образованность нынче не в моде, а интеллигентики — люди неустойчивые. Йохен по-прежнему не убирает руки с Лениного колена; Венцель сидит на кушетке рядом с женой, склоняет голову Лене на плечо. Ты же веришь в меня? — спрашивает он.

Она кладет зажигалку на стол и расколотой спичкой начинает очищать ногти от воска.

Никакая проверка умственных способностей не поможет, говорит Йохен, если тебя внесли в списки бесполезных.

Ты знаешь систему и должен примириться. Способные только мозолят глаза, и больше ничего.

Йохен неподражаем, произносит Лена.

Венцель с обидой убирает голову с ее плеча. Моя рюмка пуста, говорит он.

Еще? — спрашивает Лена. Венцель протягивает рюмку, Лена берет ее, ставит возле бутылки, наливает.

Возьми, говорит она. Он нагибается, придвигает рюмку к себе, чуточку расплескивает и рукой смахивает лужицу со стола. Йохен и Лена наблюдают за ним.

Давайте выпьем, предлагает Венцель, поднимая рюмку.

За что?

За меня, говорит Венцель. И слышит смех брата.

Твое здоровье, Лена, говорит Йохен.

Лена встает и подходит к окну. Открывает одну створку.

Холодно на улице, замечает Венцель.

Лена высовывается наружу. Сколько грузовиков нынче в пути! Венцель слышит, как машины едут мимо.

Тебя даже шофером не возьмут на дальние рейсы, говорит Йохен, если узнают о твоих странных воззрениях.

Земля круглая, бросает Венцель.

Была. Когда-то, произносит Лена, не поворачивая головы.

Сегодня его проверяли, КИ [2] слишком высок: Венцель опасен для общества.

Перед законом все мы равны, замечает Венцель.

Ничего не поделаешь.

Шансов у него больше нет, говорит Лена. Завтра повезут на промывку. Хорошо еще, меня не тронули.

Она закрывает окно, возвращается к столу и останавливается за спиной Венцеля. Сколько народу в пути… Может, кофе сварить? Не глядя на Венцеля, она массирует ему затылок.

Йохен закуривает, подходит к Лене. Становится рядом. Ты что, грустишь об этом? Средним и указательным пальцами он сжимает сигарету, а большим и мизинцем мягко обхватывает ее затылок.