Дом на улице Гоголя (СИ)

Свой ответ Юле она выстраивала, стараясь выдерживать тон, не обязывающий подругу к встречной откровенности, но всё же высказала просившееся наружу: «Догадываюсь, что в твоей жизни произошло нечто такое, что делает наше с тобой знакомство даже не то чтобы неслучайным, а вполне закономерным. Мне кажется, что многое из того, что ты адресовала мне, в определённой степени относится к тебе самой». В своём коротком ответном письме Юля обошла тему их схожести, и Наташа поняла, что поставила себя в дурацкое положение: перешла укреплённую границу личной Юлиной территории. Они ещё обменялись парой коротеньких писем, а предложить личную встречу Наташа пока не решилась, полагая, что её непрошенное вторжение в терра инкогнита чужой жизни исключает непосредственное общение, во всяком случае, на ближайшее время.

Однако просьба Батурлина познакомить его с кем-то из друзей заставила Наташу перешагнуть барьер неловкости, и она позвонила Юле. Сейчас Наташе предстояло свести вместе ту, которая одним письмом вытащила её из отчаяния и того, кто соединился для неё со словом «надежда». Приглашать в дом замужнюю женщину одну, без супруга, она посчитала дурным тоном, а на то, чтобы обнаружить себя для Германа, а, значит, и для Сергея, решиться не могла. Наташа придумала совместную с Батурлиным и Юлей поездку на дачу, тем более, что, действительно, пришла пора проведать Маняшу, пополнить её запас продуктов, и привезти домой поздних овощей с дачного огорода.

Батурлин, услышав, что на даче постоянно живёт племянница Ивана Антоновича, которую зовут Мария Петровна, удивлённо спросил:

— Ужель та самая Маняша? Это она ребёнком вместе с Иваном Антоновичем и Ольгой Оболенской жила на Алтае?

— Совершенно верно, сегодня вы увидите ту самую Маняшу, про которую много слышали.

— Но ведь с племянницей вашего деда произошло что-то такое, о чём Иван Антонович ни думать, ни говорить не может.

— Произошло. Но дед простил Маняшу. И бабушка Оля простила.

— Что-то связанное с отречением от неблагонадёжных родителей, практиковавшимся здесь в тридцатые годы?

— Как вы догадались? — изумилась Наташа. — Она подписала всё, на чём настаивал комсомолец-муж. Но это не спасло Маняшу, она отправилась в лагерь вслед за бабушкой Олей. На воле у неё осталась крошечная дочь, а когда комсомолец-муж ушёл на фронт, девочку отдали в детский дом. Потом, комсомолец попал в плен, её переместили в настоящий ад — в лагерь для детей врагов народа. Выпустили Маняшу и бабушку Олю из ГУЛАГа почти одновременно, вскоре после окончания войны. Дед мне говорил: «Если бы ты видела, как разно встретились с волей эти две женщины! Оля надорвала на лесоповале сердце, если чуть ускоряла шаг, тут же начинала задыхаться, но радовалась каждому дню свободы, была счастлива тем, что может обнять нас с Лизонькой, матерью твоей. А Маняшу мы далеко не сразу подвигли заняться поисками дочери — она была раздавлена лагерем».

— Ваш дед простил Маняшу, отчего же она живёт не в его доме, а на даче?

— Дед-то простил, да она сама себя не простила.

— А её дочь? Почему они не вместе?

— Не сложились у них отношения. Дочь не сумела простить Маняше того, что целых пять лет по выходе из лагеря мать не забирала её к себе.

Они уже подъехали к месту, где их поджидала Юля, которую они должны были «подобрать» по пути на дачу, так что хоть Наташа и заметила, что Владимир Николаевич опять помрачнел, но не успела поинтересоваться, чем же именно она не угодила в этот раз. А вскоре и спрашивать ни о чём не понадобилось: Батурлин, очарованный Юлей, держался непринуждённо и любезно. Впрочем, Наташа уже имела возможность убедиться, что граф, когда захочет, может быть приятнейшим собеседником.

В тот день её удивил другой человек — Юля, которую она никогда раньше не знала такой распахнутой, такой тёплой. Нет, Юля не болтала без умолку, она произнесла едва ли больше десятка фраз, и улыбка её была не из категории «чииз», а, скорее, отсветом улыбки, и, тем не менее, Юлину нежность смогла ощутить не только она, но и Батурлин.

— Натали, ваша подруга совершенно прелестное создание, тонкое и грациозное. Она хорошо пришлась бы в Париже, — оживлённо говорил Батурлин по возвращении на улицу Гоголя.

А Юля, воспользовавшись краткой отлучкой графа, сказала:

— Ты хотела получить от меня два отзыва: о нём отдельно и о нём применительно к тебе. По первому пункту: фешенебельный мужчина, как когда-то говаривал один мой приятель с курса.

Ого! Оказывается, у неё водились приятели в университете, а ведь в своё время поговаривали, что однокурсники Юли не любят её точно так же, как и Герины студенты-архитекторы.

Юля, заметив движение в лице собеседницы, едва заметно усмехнулась:

— Тебя, вижу, это удивляет, но в первое университетское время у меня было целых два друга. В начале второго курса их ушли не по собственному желанию. Потом была ты, тоже исчезнувшая после четвёртого курса. Случайность или закономерность, как думаешь?

Юля не знала, что ответить.

— Так вот, перейдём ко второму пункту: Владимир Николаевич и ты. Прости меня, Наташа, но мне думается, что у вас не срастётся. Он цельный, а ты надломленная. Даже если ты посчитаешь, что уже полностью восстановилась, всё равно будешь не цельной, а склеенной. Как и я. — Грустное Юлино «как и я» можно было считать запоздалой репликой на письмо, в котором Наташа говорила о схожести их судеб. — Я вовсе не хочу сказать, что он лучше тебя. Не зря у нас говорится, что за одного битого двух небитых дают — битые больше понимают про жизнь, снисходительнее к человеческим слабостям, в чём-то даже деликатней, во всяком случае, они аккуратней обходятся с людьми. А твой граф явился из другого мира, оттуда, где много принципов и мало чуткости. К тому же, твою историю с Сергеем нельзя считать законченной. Если ты сделаешь для себя верные выводы из неё, может быть, тогда ...».

Глава шестнадцатая

Накануне отъезда французского гостя дед заметил, что Наташа поскучнела. «Ничего, ничего, дочка, это не ловля блох, спешка тут ни к чему, — думал Иван Антонович. — Что-то между вами уже зародилось. Если и дальше не спешить, глядишь, оно и срастётся. А не выйдет у вас, так много беды не будет, и в прежний ступор ты уже вряд ли впадёшь».

Деду было ясно как день, что Наташа увлечена графом, и увлечена настолько, что сама этого не осознаёт. Также он давно уже понял, что не архивы и фотографии, а его внучка являлась главной целью визита Батурлина.

Владимиру Николаевичу, по-видимому, тоже не хотелось расставаться с Наташей — в день отъезда он обратился к ней с просьбой проводить его до Москвы.

— Отец составил список обязательных к посещению и фотографированию мест. Вот, взгляните, Наталья Павловна, — Батурлин расстелил на столе карту Москвы, — Никола в Подкопае, где-то рядом бывшие палаты нашего предка, потом к Успению на Покровке — это должно быть совсем недалеко, можно пешком пройти, дальше вот сюда — в Елохово, оттуда в Лефортово. Дальше уж как сложится, а перечисленные уголки я должен обойти непременно — это всё места, знаковые для Батурлиных. Составите мне компанию, Натали?

Разумеется, она согласилась. Дед был доволен, что Владимир Николаевич пригласил Наташу осматривать места, связанные с историей его рода. Он не беспокоился на тот счёт, что в Москве Батурлин вскружит внучке голову, а потом упорхнёт в свои Парижи. Иван Антонович понимал, что имеет дело с человеком, который не нарушит данного слова.

— Я буду счастлив, если у вас появятся серьёзные намерения относительно Наташи. — сказал Иван Антонович, когда решился поговорить Батурлиным о том, чтобы тот не задумывал соблазнять его внучку. — Она слишком ранена для того, чтобы пережить короткий роман как приятное приключение.

— Вы имеете в виду замужество Натальи? — спросил тогда граф, и Иван Антонович догадался, что Батурлину известно больше, чем хотелось бы им с внучкой. Действительно, выяснить, что его бывший зять осуждён по уголовной статье, и за какое именно преступление, было делом не слишком сложным.