Дом на улице Гоголя (СИ)

Андрейченко, который, как ещё только что казалось, может выпить бочку, оставаясь в одной и той же степени опьянения, вдруг начал меняться на глазах: лицо оплывало, будто нагреваемая восковая маска, взгляд стекленел. Наташа раздосадовано наблюдала за преображением: у неё было сильное ощущение, что она только что находилась в шаге от того, чтобы узнать нечто очень важное, и не только про Юлю, но и про себя. Все же стоило попытаться подвигнуть Славу к дальнейшему повествованию, и Наташа почти безнадежно произнесла:

— Вообще-то ты хотел рассказать об анатомии перемен, случившихся с вашей классной руководительницей.

Андрейченко сначала с явным затруднением вдумывался в смысл Наташиных слов, потом энергично кивнул и более связно, чем можно было предположить, принялся говорить.

— Да там у нас две таких суки были! Химичка и историчка. Против этих — устоять? Что могла против них наша Зинаида, простая сердцем и умом? Суки эти, пока Зинон диплом не получила ... она же долго училась, то одного родила, то другого... Так вот, суки-то как раз её и травили. Не сами, конечно, сами-то они белые и пушистые, шестёрки сучьи над Зиной нашей куражились. А уж когда она стала дипломированным специалистом, тут уж не прикопаешься, и суки поняли, что наша классная сильно укрепит коалицию завуча Морозовой — классная тётка была эта Морозова... О чем это я? А, о суках. В-общем, решили они Зинаиду на свою сторону перетащить. Уж они и так, и эдак, и с квартирой помогли ... Послушайте, мадам, а зачем вам всё это понадобилось? Явилась к нам по воле рока и что за диво издалёка вынюхивает про советских учителей. А вдруг это наша главная государственная тайна, что ж я буду её забесплатно выдавать французскоподданной? Вы уж не поскупитесь, выставьте бедному актёру флакон буржуинского коньяка, тогда ещё куда ни шло, стану мальчишом-плохишом.

— Нет проблем, заказывай. И про учительницу твою мне не слишком интересно, но ты дал понять, что это имеет отношение к Юле Астаховой. А вот про то, что произошло с Юлей в десятом классе, мне узнать важно. Очень важно, Слава.

— Юленька Астахова... Джульетта... — Взгляд Андрейченко заметно прояснился, когда он произнёс это. — Одна училка как-то сказала, что Джульетта — один из вариантов имени Юлия. Нам так понравилось это дело, что Джульетта стала Юлькиным погонялом в школе. — Принесённая официантом бутылка совместно с всплывшей в памяти «Джульеттой» выправила Славино настроение, и, приступив к коньяку, он, вроде бы, опять начал трезветь. — Я не был в неё влюблён, как ты по своей наивности наверняка предположила. Это другое. Тут что-то от обожания, если тебе понятен смысл этого слова. Да разве я один? Она была звездой нашего класса. Ты ить сама красотка — тоже, небось, в школьные годы чудесные звездой числилась? В каждом классе есть такая. Во всяком случае, должна быть. Если у кого-то нет, то и ходить в школу незачем. Признавайся, испытала ведь, что это такое — быть звездой для кучи безмозглых пацанов?

— Мы вдвоём в звёздах класса ходили: я и моя подруга Соня, — ответила Наталья, беспокоясь, что разговор опять отклоняется в сторону. Коньяк между тем Андрейченко поглощал весьма активно, и были все основания полагать, что уже совсем скоро он ничего не сможет рассказать.

— Надо же — двойная звезда! Всё правильно: что наверху, то и внизу. Раз на небе есть двойные звёзды, почему бы таким на земле не попадаться. А вот скажи, Натаха: неужели внутри вашего звёздного тандема не было ни зависти, ни соперничества? Мне думается, это всё обычное девичье промеж вас должно было проистекать особенно сурово.

— Давай обсудим проблему двойных звёзд чуть позже, — торопливо сказала Наташа и добавила, почти умоляюще: — А сейчас, Славик, пожалуйста, давай уж, перейдём к сути. Итак, в конце десятого класса после ссоры с вашей классной руководительницей Юля пережила состояние клинической смерти. Это случилось в школе и, кажется, в присутствии всего вашего класса. Ты был при этом? Заметил ли ты что-то необычное? Нет, конечно, клиническая смерть сама по себе необычное состояние, но, мне кажется, должно было быть что-то ещё. Понимаешь, мне с трудом верится, что учительский наезд, будь ваша Зинон хоть танком, способен привести к такому результату.

— А вы, мадам, не так глупы, как кажетесь, — Андрейченко расплылся в пьяной улыбке. Перед тем как она побелела... она лежала на полу, застывшими глазами смотрела в потолок и не дышала, кто-то вскрикнул: «пульса нет»...так вот, за минуту до этого Юлька... нет, Юленька... нет, Джульетта... так вот, она стояла на коленях перед классной и умоляла пощадить, если не её, то хотя бы Германа. Она стояла на коленях, а я всё отчётливей осознавал, что мне теперь не дождаться самого хорошего от жизни — ведь с моего молчаливого согласия, как сказал то ли какой-то чех, то ли венгр, прелестнейшее создание природы довели до помрачения ума. Валька Горшков тогда в школу не ходил: он ещё зимой умудрился как-то уж больно заковыристо сломать ногу. Представляешь, как всё совпало? — Валька в московской клинике лежит — у него кость нагноилась, а тут с Юлей такая засада.

— При чём тут какой-то Валька Горшков? — возмущённо воскликнула Наташа.

— Это Валька — какой-то?! Как это — при чём Валька?! — его лицо приняло крайне изумлённое выражение. — Тогда уж Герка твой ни при чём. Уж кому-кому, а этому правильному мальчику не отмыться. Под каблук его, видите ли, загнали! Да Юлька тогда собой его прикрыла и сейчас продолжает прикрывать, от его же позора — как допустил?! Не понимаешь, — загрустил Андрейченко. — Не слышишь ты меня, Натаха. С других берегов и не услышишь. — Он вдруг разозлился, ударил кулаком по столу и прокричал: — Заявилась она, видите ли, парижским амбре тут благоухать!

Наташа поняла, что сейчас самое время уйти, подозвала официанта, рассчиталась, и уже хотела было подняться из-за стола, как Андрейченко с силой сжал её руку и приглушенным голосом, будто выдавал страшную тайну, понёс полный бред:

— А если она, и на самом деле, знала?! Если у неё не было другого способа спасти Герку — только умереть?

Приговаривая «в следующий раз, мы договорим в следующий раз, Славик, а сейчас мне пора, нет, правда, мне пора», Наташа не без труда освободилась от хватки Андрейченко.

Из «Поплавка» она вышла с сильным желанием немедленно увидеться с бывшей Джульеттой, и вовсе не за тем, чтобы выспрашивать о событиях пятнадцатилетней давности, или плакаться о своих бедах. Наташу захватила странная мысль, что та же шаровая молния, что когда-то едва не убила Джульетту, превратив её в Юлию Логинову, несколько лет спустя обожгла и покалечила её саму: «Не исключено, что мы сумеем помочь друг другу».

Тем летом встреча двух женщин не состоялась по банальнейшей причине: Юли не оказалось в городе.

Часть вторая

Изумрудные слёзы

Глава пятнадцатая

Вскоре Наташа уехала в Париж, на очередной курс лечения, а почти сразу по возвращении появился тот мужик в электричке с сакраментальным «кто ты такая есть». Теперь звонок Юле вышел из категории «хорошо бы» и стал насущной необходимостью — Наташе требовалась помощь. Чтобы не нарваться на Германа, она позвонила на редакционный телефон. Юля определённо обрадовалась неожиданному появлению давнишней знакомой. Если бы речь шла о любом другом человеке, реплики в том коротком телефонном разговоре могли бы показаться чересчур сдержанными, даже сухими, но применительно к Юлии они являли собой предел эмоциональной открытости.

— Мне нужен твой совет. Конечно, хорошо бы увидеться, поговорить, но я сейчас нахожусь в Ленинграде, и не скоро сумею к вам выбраться. — В тот раз звонила она, действительно, из Ленинграда, а вот насчёт того, что у неё лучше получилось бы объясниться при личной встрече, Наташа сказала из вежливости. Она понимала, что, как выразились бы в девятнадцатом веке, довериться бумаге ей будет неизмеримо легче, а, будь иначе, ей ничего не стоило махнуть в Загряжск. — Юля, могу я послать письмо и пребывать в уверенности, что кроме тебя его не прочтёт ни одна живая душа? — Она не произнесла имени Юлиного мужа, хотя, прежде всего, имела в виду именно его — меньше всего ей хотелось, чтобы до Серёжи дошла хоть какая-то информация про её не слишком удачную жизнь. Юля, всегда отличавшаяся понятливостью, ответила, что, если Наташа не хочет, чтобы у Германа возникли вопросы — почерк, имя на конверте — пусть напишет на её абонентский ящик.