Факел (книга рассказов)

Конечно, опытные люди предупреждали, не оставляйте коляску без пригляда, народишко сейчас такой, что может младенца упереть, а молодая эта женщина, пожалуй, отвечала, да что вы, я же на пять минут, сейчас и своих-то детей никто заводить не хочет, а кому нужны чужие.

Короче: однажды коляску уперли. Что было с женщиной, когда, выйдя из булочной, она не увидела на привычном месте коляску, это даже невозможно представить. Украли, украли, безумно кричала она.

Вдруг кто-то заметил на лавочке белый сверток, прикрытый газетой (нет, это даже странно, вынули из коляски сверток и зачем-то прикрыли его газетой). Женщина бросилась к сверточку и с такой силой прижала его к себе, что возникло опасение, не раздавит ли она своего мальчика.

И на лице ее вспыхнула такая радость, что проходи мимом доморощенный какой философ, решающий, а что же все-таки такое — счастье, он нашел бы однозначный ответ: счастье — это когда могли украсть сыночка, а уперли только коляску.

Принципиальность

На Таллинском шоссе «Жигули» на полной скорости влетели в «КамАЗ». Что стало с «Жигулями», говорить не стоит, а вот водитель был в тяжелом состоянии, более того, он умирал.

Все было сделано как должно: водитель «КамАЗа» сумел вызвать «скорую» не то Волосовского, не то Кингисеппского района — впрочем, это известно, но дело не в географии, а в поведении героев этой истории; «скорая», как положено, отвезла погибающего больного в ближайшую участковую больницу.

Повезло: хирург был на месте, поскольку живет при больнице, и трезв, поскольку вовсе непьющ. И ты представляешь, он потерял литр крови, и там было не бедро, а каша из костей, да, а крови в больнице ни граммулечки, а у нас с ним совпала не только группа, но и резус, и я ему перелил литр своей крови, и ногу собрал, да я так скажу, тогда методом Илизарова не только в участковых, но и в районной больнице не пользовались.

Словом, случилось чудо: больной выздоровел. Только чуть прихрамывал. А так — молодой напористый мужчина. Да, а надо сказать, доктор этот был хирургом по совместительству, а так-то он лет двадцать был главным врачом этой больнички.

И вот счастливый больной выписывается: цветы, там, может, коньяк, нет, что б ни писали газеты, деньги сельским врачам и сейчас никто не дает, а не то что тогда, в годы начальной перестройки (господи, от одного этого словосочетания — годы начальной перестройки — ностальгический почти всхлип, какие были надежды, какие надежды, нам бы хоть краешком глаза посмотреть, как мы будем жить без них, ну все, все, довольно).

Да, но подарок — это хирургу, который тебя спас. Однако нужно быть принципиальным, этот же самый доктор, но уже как главный врач не обеспечил больницу кровью. И вот за это энергичный человек написал жалобу в облздрав. Да, это принципиальность.

Конечно, хотелось бы знать, что с этими людьми, как они живут. Ну, про доктора, впрочем, все известно: шесть лет на пенсии, какая она и как ее выдают в Волосовско-Кингисеппских районах, все знают.

Интересно, что поделывает тот принципиальный человек, ловко ли, сладко ли устроился в новой жизни, ау, откликнись!

Выжимки

Степан Петрович поехал от своего закрытого «ящика» в командировку и остановился в деревенской гостиничке. Да, а это Крым, важно отметить. Но хоть и Крым, но маленький поселок, и идет дождь, и море штормит. То есть скучно. Нет, днем он работает, а вечерами, значит, скучно, и охота выпить. Да, а это был самый разгул алкогольного закона. Где бы выпить, спрашивает он у горничной, ну, может, она и не горничная, а просто тетка, сидевшая на входе. Пусть горничная. Она и говорит: вот на склоне горы приткнулись домики, стучите в любой и спросите, выжимки у вас есть. И это все? Это все. Как пароль? Да, как пароль.

Идет. Стучится в домик. Выходит женщина. Выжимки у вас есть? Есть, столько-то рублей. И выносит бутылку ноль-семь с розовой жидкостью. Это важно подчеркнуть — ноль-семь розового цвета. Степан Петрович пробует — отличный портвейн. Решена проблема досуга.

На следующий день стучится в другой дом. Выжимки у вас есть? Есть, столько-то рублей. Выносит ноль-семь, но голубого цвета. Опять важно подчеркнуть — ноль-семь, но голубого цвета.

И Степан Петрович без напряга прожил в командировке, отдыхая под ноль-семь то розового, то голубого цвета.

Уезжая, он спросил у горничной, а почему, вообще-то говоря, выжимки и почему розового и голубого цвета. А, говорит тетка, весной нам завезли теплые трико исключительно двух цветов — вот как раз розового и голубого. Все женщины в этих домах работают на винном заводе. Уходя с работы, они окунают трико в чан с вином, надевают, скорехонько бегут домой и тщательно их выжимают. Отсюда — выжимки.

Волшебная кнопка

Сева Бычков остался доволен военной службой: нас было мало, охраняли аэродром при большом НИИ, никакой тебе дедовщины, но главное — кормили хорошо, нет, не как космонавтов или летчиков, но кормили. А техника там какая, это даже представить нельзя, какая там техника.

Но однажды Сева Бычков подвел НИИ, который охранял.

Техникой НИИ заинтересовались шведы, и они прилетели на своем самолете, чтоб вот именно заключить договор. А самолет легонький, красивый, его не то что потрогать, на него и поглазеть-то приятно. И шведы потребовали охранять этот самолет.

Пришла очередь и Севы Бычкова. Большое поле и белый самолет. И это все. И скучно. И Сева не знал, чем себя занять, главное — время уже прохладное, не позагорать. В самом деле, он же не кот ученый, чтоб все время ходить вокруг самолета.

Да, а на крыле самолета была очень красивая кнопочка, она вспыхивала то синим, то красным, то желтым огнем. И чем скучнее становилось Севе, тем сильнее притягивала кнопочка. Он и подышит на нее, и потрет, и погладит. Очень красивая кнопочка. И прямо-таки волшебно притягивала его к себе. Потом Сева и сам не мог объяснить, что с ним случилось — ну, в самом деле волшебная кнопочка, а только он вдруг ни с того ни с сего эту кнопку нажал. И вдруг случилось чудо: как все зашипит, и на глазах изумленного Севы Бычкова самолет очень уж резво развалился на две составные части, и со всех сторон полилась пена.

Оказалось, эта самая кнопочка на случай пожара включает гасильное устройство. Все матерились: шведы на своем языке, наше начальство на своем. Что и понятно: шведы кое-как собрали самолет и улетели, не заключив договор.

Севу наказали, но не очень: месяц не пускали в увольнение — что ни говори, а родному казенному имуществу он не нанес урон.

Светская хроника

Больше всего Вера Антоновна любила ходить в Божий храм. Все службы в субботу-воскресенье. Иной раз помогала свечечки продавать, можно сказать, второй родной дом. Когда в храме размещался склад хозяйственного магазина, было посложнее, все же в Питер далековато ездить, а когда восстановили фонаревскую церковь — все, второй родной дом.

И что удивительно, до пятидесяти лет в церковь почти не ходила, так, иной раз свечечку поставить, а чтоб постоянно — только в пятьдесят.

Тут такая история. У Веры Антоновны был сын Славик. Одна растила паренька. Ну, свет в окошке — вот как раз Славик. Он учился в институте. В каком именно, неважно. Не станешь же, в самом деле, спрашивать: а напомните, Вера Антоновна, в каком институте ваш Славик учился? Теперь-то это неважно — семнадцать лет прошло. И самого Славика не так-то просто вспомнить. Вроде бы тощенький неприметный паренек. Скромный — это да. И воспитанный — тоже да. В смысле — здоровался. И даже с малознакомыми людьми.

И вот в девятнадцать лет Славик женился и привел в дом молодую жену. Они учились вместе. В каком, значит, институте, неважно, но учились вместе. И он из общаги привел в дом молодую жену. Вот ее-то как раз вспомнить нетрудно. Она была красивая — вот что. И даже очень красивая. Вот толстая длинная коса. Лицо такое белое-белое, шея длинная. В общем, красивая женщина. Да, все время как бы чуть сонная. То есть дремотная красивая женщина.