Факел (книга рассказов)

Словом, так. Совсем коротко: время, хоть тебе и тяжело, все равно идет, причем идет только вперед.

Дождались суда, и он прошел, и Алеше дали пять лет, и после суда Валя с Севой ехали в электричке, была сырая осень, в вагоне дуло, Сева начал покашливать, и это был вернейший признак скорого приступа, ты пшикалку взял? ты таблетки взял? пшикни, глотни две таблетки, только бы до дому дотянуть.

Уж что-что, а опыт у Вали в этом деле был: если простуда у Севы только начинается, нужно налить в таз горячую воду, растворить в ней горчичники, и если ноги подержать в этой ванночке, до приступа дело может и не дойти.

Она приготовила тазик с водой, растворила горчичник, терпеть можешь? могу. Валя еще долила воды и, встав на колени, из тазика поливала воду на ноги сына, что ж это Леха не говорил, как учил его адвокат, упрекнул Сева старшего брата, значит, решил говорить правду, ответила Валя, и вдруг без всхлипа, без звука полились безостановочные слезы, и они капали на ноги сына, и тогда Сева тоже заплакал: то ли брата было жалко, то ли материнские слезы жгли его ноги.

Хоть ты не плачь, сказала Валя, все определится, сразу к нему поеду, адвокат утешал, бывают амнистии. Обязательно дождемся. Вернется — каждый день ему буду мыть ноги. С горчицей? Зачем с горчицей? Сперва ему — без горчицы, а потом тебе — уже с горчицей.

Новогодний подарок

Всю войну Настя с матерью прожила в далекой деревне у родной сестры матери, у тетеньки. Ну да, Настя с детства мать называла мамкой, а тетю тетенькой, так оно и осталось.

Отца Настя не помнила — его убило, когда она была совсем крохотулькой. Сразу после войны мамка уехала домой, в Фонарево, можно сказать, на разведку: интересно все же знать, там что-нибудь уцелело и можно ли жить, а дочку оставила у сестры. Разведка затянулась лет так на десять. И то сказать, зачем девочку брать из мест молочных в места вполне голодные. Тем более мамка вскоре вышла замуж и родила сына. Настя все эти годы жила, значит, у тетеньки, там семилетку закончила. Когда помер второй муж, мамка забрала дочь к себе. Это, значит, мамка.

Теперь тетенька. А чего тетенька? Про нее известно только, что она за месяц до войны вышла замуж, ребеночка завести не успела, а муж не вернулся с войны. Настя считала ее родной матерью и в гости ездила только к ней. Это тетенька.

Теперь Настя. Анастасия то есть Федоровна. Вот когда человек слышит такое имя, он думает: ага, Анастасия — значит, хрупкая такая, бледная и все книжки почитывает. Но нет. Анастасия Федоровна, прямо можно сказать, женщина здоровенная. Кто-то, увидев ее впервые, может даже подумать — прямо тебе бабища. Ну да, рослая, крепкая и тугая.

Вернувшись домой, она сразу захотела на жизнь зарабатывать самостоятельно. То есть на шее у мамки не сидела ни граммульки. Сразу пошла работать. Куда? А туда, где и сейчас работает, на кирпичный завод. И должность у нее — садчица. Это она чего-то такое в печь сажает? Кирпичи, пожалуй. Ну да, если садчица, что-то, значит, сажает, а если это кирпичный завод, то что они там, интересно знать, сажают? Не булки же, в самом деле.

Работа тяжелая, что есть, то есть, зато обещали не только денежку платить, но и жилье дать. Не сразу, конечно, со временами, конечно. И это было светлое обещание. Потому что мамка, братик и Настя жили в четырнадцатиметровке коммуналки. А если тебе шестнадцать, то ты, поди, рассчитываешь, что впереди целая жизнь, так ведь. А если впереди целая жизнь, то жилье-то для нее нужно?

И главное — не обманули. Дали. Но, понятно, не сразу. Кто ж это дает жилье сразу? Однако через восемь лет дали.

Хотя чего это вперед забегать? Но дали. Правда, к тому времени Настя успела выйти замуж. Но дали. Однокомнатную квартиру. Поскольку хоть муж и жена, но без детей.

То есть это даже и странно: здоровенная женщина, рослая, пятый или шестой размер имеет, бедра такие, что не только одного, но дюжину родить должна, а не получилось и с одним.

Что уж там вышло, теперь не выяснить. Вроде операцию делали, но ребеночек жить не в силах, и дальше вы рожать не будете, и это без вариантов.

Дальше так. Замужем побыла лет шесть-восемь. А потом законного своего выперла. А он работать на семью не очень-то любил, а вот выпить — это да. Понятно, пьяницей он стал не сразу, хотел ли он завязывать или ему нравилось болтаться в проруби своей жизни — сказать трудно. Внезапно куда-то уехал. Кто он, откуда взялся и куда умотал, неизвестно. Был муж, нет мужа. Все. Двадцать с лишним лет прошло, ни писка от него, ни вздоха.

Больше мужей у Анастасии Федоровны не было. И даже ничего внятного нельзя сообщить, как она, вообще-то говоря, с мужчинами устраивалась. Если разобраться, женщина в силе и в соку, нужен ведь человек как для жизни, так и для здоровья. Но ничего неизвестно. Чтобы какое-либо лицо постороннего пола долго к ней ходило — такого не было. Нет, в самом деле, не станешь же ты, хоть и по-добрососедски, приставать с глупостями, навроде, а чего это мужичонка при тебе не держится, ну зачем к хорошему человеку лезть со своим хамством.

То есть надо прямо признать, что личная жизнь у человека не получилась. Без ребеночка и без мужа. То есть одинокая. Зарадуешься? Нет. Небось, будешь смотреть на весь мир глазом завидущим, ну почему у той-то и той-то и муж, и дети, а чем они меня лучше.

Но нет. Вовсе совсем нет. Абсолютно совсем нет. На людях всегда была веселая. Да, веселая и смешливая. Нет, не то чтобы улыбка все время рвет лицо, нормальный ведь человек с нормальным пониманием жизни, а вот энергия в ней не то что кипела, но буквально клокотала. Так это вечером собрать соседей и двор убрать, или по весне цветник разбить, а то скучно живем, ни деревца перед домиком, ни цветика, или сбегать в ЖЭК и покричать, чтобы окна в подъезде застеклили (а стекла, к слову, жильцы сами и растащили к себе на дачи).

И на работе клокотала — так ведь не бывает, что в одном месте человек клокочет, а в другом тих, что мышка на подсолнечном масле.

И если где какое мероприятие — свадьба или похороны — кого зовут помочь? Именно что Анастасию Федоровну.

Да, но однажды ее одинокая жизнь кончилась. Заболела мамка. Ну, старенькая ведь. Приступы начались, в смысле задыхается человек. И все больше по ночам. «Скорую» вызывают. Пока приступ раскочегарится, да пока «скорая» приедет, да пока приступ пройдет, ночь почти и усквозила. А с мамкой младший сын живет, да невестка, да двое ее внуков. У всех утром дела, нужна свежая голова, а тут бабка всю ночь сипит и сипит. Словом, все ясно, у брата семья четверо человек, Анастасия же Федоровна одна, и она забрала мамку к себе.

Нет, никогда и никому Анастасия Федоровна не жаловалась, что вот тяжеловато за больной мамкой ухаживать, напротив того, говорила, что ей даже и нравится, что мамка с ней живет, охотнее с работы домой иду, все-таки не одна, со мной мамка, которая без меня никак.

Ну вот. Жизнь, все говорят, в полосочку, она, значит, то беленькая, то черненькая. Это, пожалуй, так. Но жизнь еще и по кругу ходит, и если в трудное время мамка с Настей жили у тетеньки, то жизнь непременно должна круг описать, чтоб люди соединились.

Словом, так. Поехала Анастасия Федоровна в отпуск и увидела, что буквально за год тетенька стала совсем старенькой и больной — сердце плохо бьется, ноги отекают и почти не ходят. Что делать? Вызвали брата, и они перевезли тетеньку к Анастасии Федоровне. Хотели дом продать, но передумали — а пусть стоит, летом когда-нибудь будем здесь отдыхать.

И родные сестры вновь соединились. Ну, все правильно, когда-то ты нас спасла, тетенька, теперь живи у нас.

Значит, что ж это получается? А это получается больница на дому. Ну да, две старушки, у одной сердце, у другой легкие. То одна начинает задыхаться, то другая, а то и обе разом.

Жили на зарплату Анастасия Федоровны и две старушечьи пенсии (нет, у мамки пенсия сравнительно сносная была, а у тетеньки уж очень какая-то странная).