Возвращение

– Хорошо бы не понадобились, – буркнул Максим.

– Почему? – Ольга улыбалась.

– Потому, что завтра к вечеру ты будешь тихонько скулить и прикладывать холодные компрессы под мышки себе и можешь не только сама простудиться, но еще и что -нибудь простудить. Все вместе, в итоге, доведет меня до «белого каления», я возьму ружье и пойду на охоту, а ты останешься одна и будешь опять прикладывать компрессы. А к вечеру у тебя может подняться температура, а при воспалении в ноге это – как раз то, – чего нам и не хватало здесь и сейчас.

– Я не буду прикладывать холодные компрессы себе под мышки завтра, – сказала Ольга.

– Садись. Будем «сапог» мерить, – Максим подошел с ботинком.

Они надели ботинок. Ольга встала.

– Сделай шаг–два туда, развернись и обратно.

Ольга потянулась к костылям.

– Без них. Не бойся.

Та высоко подняла ногу и опустила её примерно на то же место, где она и была. Повернулась к Максиму и вопросительно посмотрела на него.

Максим пожал плечами.

Ольга сделала небольшой шаг другой ногой и опять высоко подняла ногу, согнув в колене.

– В этом нельзя ходить. Я, – как цапля, – она опять посмотрела на Максима.

– Ходишь же. А цапля? Есть что-то. Длинноногая – такая же, – Максим был доволен увиденным.

– Речь не о том, как ходить. Речь о том, – чтоб ходить.

Понимаешь, связки и сухожилия наименее всего снабжаются кровью. Там практически нет сосудов и капилляров. Поэтому восстановление их происходит очень медленно. Если не нагружать их, то возможна потеря их эластичности. Так что придется потрудиться.

– Ты врач?

– Нет. Первый мой руководитель походов – был врач. Он заставил меня месяц дежурить с ним в травмпункте, прежде чем согласился дать рекомендацию на то, что б я был его дублером.

Он был хороший врач. И хороший альпинист.

– Почему был?

– Его нет теперь. Он остался в Гималаях. Навсегда остался там. Всегда хотел жить в Гималаях, – грустно сказал Максим.

– Так. Планы таковы, – Максим посмотрел в сторону солнца, – я ставлю палатку, ты готовишь поесть. Сначала варишь грибы мелко нарезанными кружочками.

Потом делаем интенсивный массаж. Потом ты лежишь в палатке и смотришь «на улицу» пока не станешь дремать. Потом едим. Потом ты засыпаешь. Потом я тебя бужу. Делаем массаж и готовимся к ночевке.

Ночью, – я тебе рассказал. Разувайся и к костру на коленочках. Я – туда, – Максим взял ружье и пошел в сторону распадка.

... Когда Максим вернулся, – палатка стояла. «Спиной» к скату склона.

Лоскутков березовой коры около костра не было. Они лежали под пихтовой веткой. Вход в палатку был открыт. Котелок стоял накрытый салфеткой. Ольга сидела около костра протянув к нему ногу и шевелила пальцами.

– Никогда не думала, что это так трудно шевелить пальцами на ноге. Устают быстро, – сказала она не оглядываясь.

– Давай ногу, – Максим засунул ружье в палатку прикладом внутрь, взял что-то из рюкзака и подошел к ней.

– Сначала эти две таблетки, – он протянул две таблетки. Одна была небольшая желтенькая, другая – белая побольше, – Запей хорошо их. Он протянул кружку с слегка теплым чаем.

Максим взял какой-то тюбик и выдавил на ладонь желтоватый гель.

– Дип, – вслух прочитала Ольга, – Это что?

– «Догоним и перегоним» – лозунг был такой, – ответил Максим.

– Кого?

– Того, кто бежит перед тобой.

– Зачем?

– Многие хотят бежать первыми. Занимаешься спортом и не знаешь, что это такое. Травм не было никогда, что ли?

– Не было.

– Странно. Как же сейчас угораздило?

– Меня толкнул кто-то. Юрка шел за мной – он видел.

– Видел, как тебя кто-то толкнул?

– Нет. Он видел, как я прыгнула с тропы вниз.

– Вот видишь. Сама прыгнула.

– Не сама. Меня толкнули снизу в рюкзак.

Максим внимательно посмотрел на Ольгу.

– При резких подъемах бывает, что кажется что-то, – сказал он серьезно.

– Это было почти утром. До обеда. Мы спускались с перевала. Тропа шла вдоль осыпи. Меня толкнули туда. Надо было упасть, а я растерялась и решила сохранить равновесие. Вот.

И мы сразу встали на дневку. Спустились ниже к ручью и встали. Ди велел ногу сунуть в воду. Я и сидела там, как Аленушка, на камне. Юрка тогда мне все рассказал. Он видел. Только кому скажешь. Ди сказала, что запнулась. И Даньке рассказали. Они потом с Юркой туда ходили. Вечером уже. Сказали, что навигатор там забыли, Ди их отпустил.

Теперь они точно уже уверены, что меня толкнули.

– Кто? – Максим был серьезен.

– Кто-то. "Что-то" же не толкнул бы, – Ольга тоже была серьезная.

– Так! Давай ногу. Время.

... После массажа Максим обернул ногу своим свитером и они сели к костру.

... Утром Максим проснулся рано. Светало. Он тихонько выбрался из палатки. Было прохладно, но не было той сырости, которая могла предвещать дождь или что-то ещё с неба. Солнца ещё не было видно, но на облаках уже вырисовывался его яркий отпечаток.

Надев штормовку он пошел к седловине.

За последние три года он хорошо помнил этот день.

Три года назад он встречал его в роддоме.

Старушка–санитарка, сначала выгоняла его, потом сжалилась и сидела рассказывала ему про свою жизнь, угощая чаем с вареньем и говорила, что последнее время мужики уже не ночуют у роддома. Что и девки стали рожать не пойми как. Стали за два дня их предупреждать. Что, – чтой-то за роды такие, что за два дня знаешь. Что, – а вот раньше....

Два года назад он стоял и смотрел на стену на Тянь–Шане. С той стороны её была Ольгина группа. Они должны были встретиться на её гребне. Потом группа Максима должна была спуститься по той стороне, а группа Ольги по их.

Так они хотели отпраздновать год Динки.

Не встретились.

Ольги уже не было тогда, когда он ещё поднимался.

Рация не работала. Узнал только на гребне. Ребята говорили, что «скатился» по стене. Как остался жив тогда сам – никто тогда понять не мог. Запись о своем спуске он посмотрел только через полгода. Больше ни разу не смотрел. Страшно.

Максим сидел, курил, смотрел, как туман из распадка поднимался вверх, облизывая склоны.

...Прошлый год они с Динкой были у его стариков.

Горы. Все разные, – и все одинаковые.

Необъяснимо почему к горлу подступает что-то такое, что мешает говорить.

Он вырос в горах, и они никогда не казались ему чужими.

Где бы ни был он, он всегда находил горушку, забирался на неё сидел и смотрел.

Ему всегда казалось, что Земля приоткрывает какие-то завесы, за которыми всегда прячет что-то потаенное, скрытое от других людей. Он чувствовал свое единение с ней. Не было никаких сыновних чувств, был восторг и чувство единения с ней. Хотелось обнять её, прислониться к ней, как к другу.

Динка тогда первый раз «пошла в поход». С ночевкой. Они с отцом смотрели на неё, Максим видел, что каждый из них думает о своем, но тогда, на Урале, он опять понял и почувствовал это единение с ними.

Там на Урале они с Ольгой и познакомились.

«Тянет этих питерских...,» – вспомнил он слова Дмитрия.

Потом случайный его перевод в Питер, в головной институт.

Случайно приобретенная однокомнатная квартира.

Как все просто, случайно, – закономерно. Закономерно ли?

Динка осталась у родителей, – «дает дрозда там». Правда из деда-то не очень веревки повьешь. А вот бабушка! Та – да! Эта готова на все. «Единственная внучка среди этих башибузуков». Бантики, воротнички, гольфики, куклы, песенки....