Privatизерша

енной силы. И только ночь неконтролируема, ибо решительно невозможно сообразить, когда же темнота в квадрате окна достигает своего апогея. Черное — оно всегда черное, и нет оттенков, и не разобрать мысли.

Когда за окном стали появляться первые светлые тени, он вошел в комнату квартиры в Марьине, вошел неслышно, но точно зная, что не разбудит.

— Что имел в виду доктор?

От «Джонни Уокера» остался только запах. Он не убил тяжесть, не снял ее с плеч и не расслабил.

— Он сказал, что я не смогу родить, пока не переборю себя, — голосом выплакавшейся за ночь женщины сказала Рита.

— Что это значит?

— Я одна знаю, что это значит.

— И он, да?

— Он — в первую очередь.

— А я — нет?

— А ты — нет.

Он устало опустился на кровать. За окном гадко чирикали воробьи и голубь топтался на подоконнике, собираясь с него сигануть вниз.

— Я никогда больше не заговорю об этом. Ты не поймешь, что творится сейчас, и не будешь знать, что будет происходить остаток жизни в душе моей ни по взгляду, ни по звуку моего голоса. Это было, но этого не было. Я не знаю, сумею ли убедить себя в последнем. Видимо, у меня та же проблема, что и у тебя. И решать ее нужно не там, — он указал себе на грудь, — а здесь, — и он указал на переносицу. — Звонили из «Алгоритма». Через два часа приезжают Перкинс с компаньонами.

И он ушел, горя желанием провалиться сквозь землю. Не от стыда. От горя.

Вечером того же дня он попросил ее взять дела «Алгоритма» на себя, чтобы он смог уехать на неделю в Шотландию.

— Нет, — сказал он, заметив, как дрогнули ее ресницы. — Это не то, что ты думаешь. — Если хочешь мстить, рой сразу две могилы. А я еще собираюсь пожить.

Она подняла на него взгляд и впервые обратила внимание на морщины Арта. Она видела их и раньше, но ей показалось, что они не были так глубоки. Она робко подняла руку и погладила его щеку.

— Любимым не мстят, Рита. А я тебя люблю еще больше, чем… чем тогда, когда старуха подслушивала под дверью каждое наше слово.

Его тянуло сюда с неудержимой силой. Однажды, побывав в Баллахулише и увидев на расстоянии побитого сединой старину Бен-Невиса, горбящегося над предгорьем чуть заснеженной вершиной, он дал себе обещание когда-нибудь сюда перебраться. Родятся и вырастут дети, потом разлетятся в разные стороны, и они с Ритой переедут сюда, и только сюда. Он каждое утро — да что там, утро! — он каждый день будет сидеть здесь, в тумане, и наблюдать за тем, как далеко внизу, под ногами, вода пожирает камни, и слушать, как ущелья вдыхают разносимый ветром аромат вереска.

Он сидел на валуне, пытаясь оттянуть комок в горле вниз или, черт возьми, вытолкнуть его вверх, и думал о том, что жизнь чертовски приятная штука. Арт уже давно приметил: если в ней что-то не получается сразу, то потом смотришь на эту неудачу со стороны, и она всякий раз кажется удачей. Неисполненное желание — уже не мое, а исполнившееся, чужое — в будущем приобретает формы, от которых со временем он с радостью отрекся бы, исполнись оно для