Исповедь якудзы

— Эйдзи, скажи, как ты собираешься истратить эти деньги?

— Собираюсь купить немного еды, господин офицер… — для проформы ответил я. На самом деле мне хотелось потратить даровую деньгу совсем иначе, я уже присмотрел в борделе одну девушку — белокурую русскую, она была настоящая красавица!

— То есть тебе недостаточно армейского рациона? — уточнил офицер.

— Никак нет! Мне хватает — но хотелось разочек поесть в городе, просто для разнообразия…

— Это слишком значительная сумма для простого солдата. Я изымаю у тебя эти деньги и передам их на хранение, вся сумма будет возвращена тебе при увольнении в запас…

Больше я тех денег, понятное дело, не видел. Мне так и не довелось нанести визит русской красавице!

3. В западне

До нашей части доходила молва, что неподалеку от Комусана видели тигра. Возможно, насчет тигров это были не больше чем слухи, но волков в Хорьонге я видел не раз собственными глазами.

Прошло где-то три месяца с тех пор, как меня призвали в армию, я заступил на ночное дежурство, стоял в карауле и таращился на пологие склоны холмов. На небо медленно всплыла полная луна, залила землю холодным светом, и воздух немедленно огласился волчьим воем. Звук доносился откуда-то сверху, со стороны горного кряжа. Я поднял глаза — снег сверкал в лунном свете, и склоны холма казались залитыми серебром. На языке военных эта красота именовалась стратегическим объектом “Высота номер двести девяносто четыре”.

Я стал внимательно всматриваться в окружающий пейзаж, пока не обнаружил у самой вершины холма черный силуэт. Волк! На белом снегу зверь просматривался достаточно четко, хотя с такого расстояния казался крошечным, совсем игрушечным.

Волк высоко закинул голову и выл на луну:

— Уууууууууу… Уууууууууу… Уууууууу… — Горное эхо подхватывало протяжный звук и разносило далеко по округе. Поверьте — от волчьего воя волосы встают дыбом до самых кончиков! Когда раздается голос хищника, суетливая живность на окрестных фермах — свиньи, куры, гуси, даже неразумные цыплята — словом, все — разом смолкают. Воцаряется мертвая тишина.

Прошло некоторое время, и рядом с первым силуэтом на фоне горных хребтов обозначился второй, потом третий, потом их число удвоилось. Скоро хищников стало втрое больше, их стало так много, что я сбился со счета. Вожак начал спускаться с холма вниз, и стая послушно последовала за ним.

“Высота номер двести девяносто четыре” была отделена от основного горного массива глубоким оврагом, и вся волчья стая направлялась прямиком в этот овраг. Мне уже приходилось слышать болтовню насчет того, что волков привлекают громадные груды мусора, сваленные под забором казармы. Зимой голод гнал хищников из горных лесов в долину, ближе к людям. Свалка находилась с северной стороны центральных ворот казармы, и волки повадились наведываться сюда в поисках съестного…

Стая довольно быстро пересекла овраг и следом за вожаком потрусила через заснеженное поле. Конечно, у меня в распоряжении было ружье и несколько патронов, но волчья стая была слишком многочисленной и заставила меня изрядно поволноваться. Мы со вторым караульным еще надеялись, что все обойдется, что нам не придется поднимать тревогу и вызывать сержанта, хотя волки двигались прямо на нас. Стая приближалась, подходила все ближе и ближе…

Волки очень разумные звери! Может, это покажется глупостью, но я был абсолютно уверен — они знали, мы не начнем стрелять без серьезного повода. В противном случае стая не рискнула бы приблизиться к людскому жилью вплотную. Зверей отделяло от нас не больше десяти метров! Вожак стаи и еще несколько смельчаков ощерились на нас, сверкнули клыками и принялась поглощать объедки. Еще пара волков осталась стоять и не спускала с нас глаз, как пара опытных охранников.

Именно в этот момент сержант Сугано почуял, что происходит что-то неладное, кликнул на подмогу трех человек и стал медленно двигаться к нам на помощь. Но волки не обращали на посторонние шумы никакого внимания, они продолжали торопливо есть, только звериные часовые не сводили с людей зорких глаз. Мне сложно сказать, сколько времени прошло. Волки продолжали трапезу до тех пор, пока их вожак не вскинул голову и снова не огласил окрестности долгим протяжным воем:

— Ууууууууу… Ууууууу… Уууууу… — Стоило голосу матерого хищника разнестись над долиной, как вся стая немедленно прекратила свои занятия и замерла, навострив уши. Думаю, многие хищники с удовольствием продолжали бы ужин, но волчья стая очень похожа на обычную городскую банду, и приказ вожака — такой же закон для волков, как слово главаря для уличной шпаны.

По зову вожака, как по сигналу, звери потянулись обратно в горы, они то и дело оборачивались и бросали на нас злобные взгляды. По сути, волчья стая была отлично организованным сообществом — мы вместе с сержантом наблюдали их отступление с определенной долей восхищения. Обычно хищники не вызывают симпатии, но то, как вели себя эти волки, убедительно доказывало — хищники достойны уважения не столько за грубую силу, сколько за острый ум!

Стая уходила все дальше, силуэты зверей терялись в темном овраге, а потом и вовсе исчезли из нашего поля зрения. Напрасно мы ждали, что волки снова появятся на вершине холма. Видимо, вожак увел свой клан в леса другим маршрутом.

Той зимой волки больше не появлялись.

Так, день за днем, мы пережили зимние холода. Пришла весна, на склонах холмов появилась робкая зеленая поросль, и солдатская жизнь стала совершенно невыносимой. Догадываетесь, что я имею в виду?

Нас начали всерьез мордовать строевой подготовкой и прочими тренировочными занятиями на полигоне. Пока стояли морозы, солдат не выводили за пределы внутреннего двора в казармах, но стоило пригреть солнышку, а травке пробиться сквозь скудную землю, и строевые занятия сразу же перенесли на полигон у подножия холма. К тому же наш старый полковник на полном серьезе вбил себе в голову, что семьдесят пятый полк непременно должен быть образцом для остальных воинских подразделений по части строевой подготовки. Для солдат наступили скверные времена — офицеры муштровали нас изо дня в день, с утра до поздней ночи, не оставляя ни минуты на роздых. Я был сыт этим армейским дерьмом по горло!

К концу лета мое терпение окончательно истощилось. Я больше не мог выносить бесконечную муштру и решил сбежать из армии. Сейчас об этой наивной самонадеянности даже вспомнить смешно, хотя людям, не заставшим довоенного времени, сложно понять, что дезертирство в те годы приравнивалось к серьезным воинским преступлениям. Для самого пойманного дезертира дело заканчивалось легко и быстро — трибунал, расстрел на месте, и все. А вот семье уже после его смерти приходилось по-настоящему туго. Люди жестоко третировали родственников “предателя” — их объявляли “лишенными гражданства”, подвергали всяческим издевательствам и вполне могли затравить до смерти. Зачастую обреченной семье приходилось покинуть страну, лишь бы уцелеть. Ни одному здравомыслящему человеку и в голову не пришло бы сбежать из армии, потому что в любой японской семье, проводившей сына в армию, предпочли бы увидеть сына павшим на поле брани, чем узнать, что он — дезертир.

Но в юности мне были неведомы сантименты на семейную тему, поэтому я всерьез задумал сдернуть из армии куда подальше. На словах побег выглядел весьма просто, а на деле дезертировать означало навсегда забыть о возвращении в родную Японию, во всяком случае, о возвращении легальным путем. Поэтому, прежде чем сбежать из армии, надо было подобрать подходящую страну. Проще и быстрее всего из расположения нашей части можно было пробраться в Маньчжурию.

Маньчжурия начиналась сразу за пограничной рекой Туман, и, чтобы оказаться там, достаточно было переправиться на противоположный берег

По счастливому стечению обстоятельств, меня как раз перевели в оружейные мастерские, там приводили в порядок и при надобности чинили поврежденное оружие и прочую солдатскую амуницию. От каждого взвода в оружейные мастерские командировали по несколько подходящих бойцов, и они обслуживали оружие своего взвода, таким образом, в мастерских набиралось человек по двадцать работников.