Русский жиголо

– Когда как.

– So strange, – старикан, похоже, недоволен, – you travel too much… And if you travel for business, why you don't have any business visa?

На этот раз я предпочитаю дождаться перевода. Потом, улыбнувшись ассистентке, я говорю, пожимая плечами:

– Просто я стараюсь сочетать бизнес и отдых.

Старик недовольно молчит. Сквозь стеклянную перегородку я слышу его отвратительное сопение.

– Чего ж тут странного? – я качаю головой, будто бы в недоумении, на самом деле мне, конечно, плевать.

Англичанин тоже качает головой, как бы копируя меня.

– It's so strange that you travel too much, but you have not been to England yet. The great country, great history… – он опять пожимает плечами, кидает гневный взгляд в сторону улыбающейся мне ассистентки. – It's so strange that you are going there now.

– Не вижу ничего странного, – мне неожиданно хочется грохнуть по стеклу кулаком, до смерти напугать мерзкого англосакса. Я даже вздрагиваю и в недоумении смотрю на свою правую руку. Обычно агрессия мне не свойственна.

– Very strange, – опять говорит британец, в который раз качая седой головой и, ничего более не добавив, поднимается со своего места.

– Подождите, он сейчас справится о вас у руководства, – «учительница» ободряюще улыбается.

– А у вас красивый браслет, – она легонько машет своей маленькой ручкой в сторону моего запястья.

Я слежу за ее жестом. Я улыбаюсь ей.

– Да, – соглашаюсь я, – Cartier, подарок.

– Неплохой подарок.

– Точно, – соглашаюсь я, – неплохой.

– Тот, кто вам подарил его, должно быть, очень хорошо к вам относится.

– Очень, – соглашаюсь я.

Мне подарила его Ирина, член совета правления Уральского трубного завода. У Ирины был сложный характер, но щедрая душа, и я до сих пор иногда скучаю по ней. Ей было почти пятьдесят, и выглядела она уже не очень, шея, грудь и целлюлит, ну, ты в курсе, детка, как это бывает у женщин, тем более что она наотрез отказывалась прибегать к помощи пластических хирургов. Тем не менее сердцем она была молода. Своим свежим взглядом на мир, на окружающих она меня просто поражала. По сравнению с ней я был потерявшим всякий интерес к происходящему старичком. Ирина всегда была легка на подъем, что, безусловно, удивительно при тех деньгах, которые у нее были, и при той ответственности, что на ней лежала. Экстремальный спорт, поиски сокровищ, тусовки в лучших клубах мира, тусовки в худших клубах мира, вращение в высшем обществе Старого Света, наркотические сквоты опустившейся богемы…

Она была готова на любые эксперименты, и в области секса в том числе, ее любимой игрушкой был страпон, и именно с ней я познал, что такое настоящий беспощадный анальный фистинг…

Мы много путешествовали вместе, почти каждый уикэнд мы проводили где-нибудь в райском уголке, похожем на рекламный мир Баунти. Можно сказать, мы жили, не разбирая чемоданов, в каждую минуту готовые сорваться в поездку одни или с ее друзьями. Мне жаль, что я потерял ее.

– Человека, который подарил мне это, больше нет, – зачем-то говорю я.

Лицо ассистентки вдруг расплывается кляксой, и я вспоминаю тот день, когда Ирина ушла, то страшное утро, удивительно пасмурное небо над Тенерифе, когда я обнаружил ее тело в плетеном кресле на балконе номера люкс роскошного Costa Adeje Grand Hotel.

Мы славно повеселились тогда на этом острове несмотря на глупость обслуживающего персонала и несносную кухню, все эти гофио и мохо, неудачно зажаренные гамбас и чиппирронес.

Мы не скучали, ничуть, хотя подобные отели как один похожи на дорогие дома престарелых, нельзя и шагу ступить, чтобы не наткнуться на почтенную английскую, немецкую или американскую заплесневелую чету. Плевать, мы презрели выходы в свет, мы не посещали рестораны и казино, лишь по утрам я ходил на море, все остальное время мы торчали в номере, снабженные бухлом и неплохим кокаином.

Мы развлекались, покупая местных красоток и мачо, пользуя их как сексуальных роботов, снимая на видео наши безумства, но все же большую часть времени проводили наедине.

Один раз нам удалось подцепить молодую англичанку, вчерашнюю школьницу, сбежавшую от строгости родительской опеки. Семнадцатилетняя оторва в джинсовых мини-шортах и ковбойских сапогах, вздорная грудь – соски торчком, она не была девственна, но все же опыт ее был невелик и ограничивался банальным трахом со сверстниками в грязных клубных сортирах Манчестера. Это было так мило. Она прожила с нами целых три дня и жила бы еще, радуясь бесплатному алкоголю и наркотикам, если бы Ирина в порыве не свойственной ей ревности не вышвырнула девчонку из отеля, впрочем, я думаю, та не расстроилась. Отношение к жизни у нее было поистине английским.

Я вспоминаю то время и мысленно улыбаюсь: ничто, казалось, не предвещало беды. Один только раз, поздней ночью, Ирина сказала мне, глядя на массивы вулканов: «Здесь жизнь настолько спокойна, что уже это вызывает отвращение. Особенно на склоне лет». Тогда я понял, что все время она сильно ощущала свой возраст, пускаясь во все тяжкие, она стремилась забыть о том, что движется к закату. Я понял, что и англичанку Ирина ревновала не ко мне, это было бы чересчур сладко, нет, она приревновала к ее молодости, к тому, чего сама была безвозвратно лишена…

В тот день я вернулся с пляжа так и не искупавшись, дул ветер, и лезть в воду не хотелось. По дороге в гостиницу я зашел в Интернет-салон и проверил почту. В общей сложности меня не было всего часа три, не больше…

Казалось, что Ирина задремала в кресле, на глазах у нее были темные очки, а на столике стояла пустая бутылка Chivas. Я прошелся по поводу ее ежеутреннего пьянства, сел в кресло напротив и только тогда обнаружил пустые упаковки дормикума, валяющиеся под столом. Одна, вторая, третья. Все еще не веря, я дотронулся до ее руки и тут же вскрикнул от ужаса: кожа была холодной и липкой, вялой и до предела мертвой!

А потом начался настоящий кошмар. Полиция и врачи, портье и толпа интересующихся туристов, экстрадиция тела, цинковый гроб, путешествующий вместе со мной в небольшом частном самолете, литры виски и никакой способности хоть каплю захмелеть.

В Москве было еще хуже: допросы, вскрытие и нескончаемые разговоры с ее партнерами и родственниками, панихида, похороны, мерзкая погода. Казалось, тогда все и вся объединились против меня.

Я так и не узнал, что заставило Ирину покончить с собой.

До сих пор она иногда приходит ко мне во снах, сидит рядом, в темных очках, с бутылкой Chivas, и молчит…

– Жаль, – говорит ассистентка и мигом возвращает меня в действительность, – жаль.

Она смотрит серьезно и печально и явно собирается сказать что-то еще, не нужные мне слова, соболезнования и тому подобную лажу, как грозный английский старикан возвращается и, пыхтя, взгромождается на свое место.

– O'key, – только и говорит он и протягивает паспорт со свежей английской визой.

– Thank you, sir, – я выдавливаю из себя подобие улыбки.