Мотылёк

– Листья должны быть свежими, но не слишком молодыми и сочными, иначе у гусениц начнется понос. Понос распространяется по коробке с личинками подобно эпидемии и обычно вызывает смерть всей партии, – рассказывал Клайв.

Было заметно, что он проникается все большей симпатией к молодому человеку.

– Кроме того, необходимо защищать их от вирусных болезней, блох, мушек-паразитов, ос, клещей. А поскольку гусеницы – это, считай, мешки с жидкостью, для них вредна сухость, а также сладости и соль, и они легко тонут…

– Похоже, у них мало шансов выжить, – храбро прервал лекцию Артур.

– А знаешь, кто их злейший враг? Уховертки, – произнес Клайв.

– Уховертки?

– Просто ужас! – воскликнул отец, энергично тряся головой. – Если бы я мог уничтожить какой-нибудь вид живых существ на земле, это были бы уховертки! Им удается вторгаться в самые непроницаемые коробки и разорять колонии моих гусениц…

– А это что? – опять перебил его Артур.

Взяв в руки наполненную листьями банку из-под варенья, он стал вглядываться в нее. Я поняла, что он хочет перевести разговор на более приемлемую тему.

– Почему эта гусеница совсем одна? – спросил Артур, завидев обитателя банки.

– Он каннибал, – чуть ли не с гордостью ответил Клайв – как отец, не замечающий антиобщественного поведения своего отпрыска.

– Да? – пробормотал Артур, держа банку так, словно ему хотелось ее отбросить.

– Некоторые гусеницы от рождения имеют склонность к пожиранию своих братьев и сестер. Все они проедают свои оболочки, когда выводятся, но некоторые на этом не останавливаются.

– Просто отвратительно! – убежденно заявил Артур, осторожно поставив банку.

– Ну почему же, все это полезный протеин, – заметил Клайв. – Некоторые виды молей, такие как бражник сиреневый и «мертвая голова», в полном составе являются каннибалами и никогда не упускают возможности сожрать друг друга, а у других видов таких попадается один-два на выводок. Главное быстро обнаружить их, ведь стоит начать, и они очень быстро покончат со всеми остальными.

– Так, значит, вам приходится следить за ними после того, как они выводятся, и изолировать каннибалов?

– Ну да… – неуверенно протянул Клайв.

– И как долго вы сидите? Я имею в виду, как долго надо наблюдать за гусеницами, чтобы убедиться, что они не будут есть остальных? – спросил Артур, явно озадаченный тем, сколько времени приходится тратить на это занятие.

Клайв перевел взгляд на меня и устало улыбнулся. Я знала: сейчас он думает об обстоятельствах, рассказывать о которых было бы довольно неудобно.

– Нет, – вступила я в разговор, – необязательно следить за ними всеми. Обычно можно сразу догадаться, кто будет каннибалом.

Артур вопросительно поднял бровь, и я осознала, что такого ответа ему недостаточно. Его действительно интересовала эта тема.

– Ну, ты просто знаешь, и все, – попыталась разъяснить свою мысль я. – Они выглядят по-особому.

– Виви! – с улыбкой позвал Артур мою сестру, которая была в соседней комнате. – Придется тебе растолковать все это мне.

Когда Виви вошла в комнату, Артур спросил у нее:

– Как можно определить каннибала?

– Вот глупый! Он остается только один! – задиристым тоном воскликнула она.

– Нет, как определить его до того, как он съест остальных?

– А, вот ты о чем… – произнесла Виви, приняла загадочный вид и несколько секунд помолчала. – Они выглядят по-особому.

Мы с Артуром дружно рассмеялись.

Я отыскала Мод в пристройке для садовых принадлежностей – она в чем-то ковырялась. Согласно нашей договоренности, я спрятала весь херес, и увидев меня, она сразу заявила:

– Джинни, мне нужно немного выпить.

Я промолчала. Была половина пятого. Мама пыталась разделить какие-то луковицы – я помню ее трясущиеся руки, которые выглядели точно так же, как мои выглядят сейчас: они были скрюченные, с распухшими суставами. Ей удавалось лишь срывать слои тонкой кожицы луковиц – казалось, ее пальцы не в состоянии как следует взяться ни за что. Теперь я знаю, как сложно иной раз управлять собственными руками, и понимаю, что ей попросту мешал артрит, но тогда я была потрясена тем, что считала симптомами ее деградации.

Лишь после ужина, когда Мод уже впала в полное отчаяние, я наконец повела ее в библиотеку. Я ощущала гордость за нее – как медсестра, которая гордится своим пациентом. Когда я сказала ей об этом, она ничего не ответила. Неловко опустившись на стульчик под окном, она стала рассматривать свои ступни, опуская и поднимая их, – видимо, она решила выполнить что-то наподобие упражнения для лодыжек.

После того как я фактически сделалась ее сообщницей, мы каждый раз разыгрывали небольшую сценку: я спрашивала, не хочет ли она выпить, она отвечала: «Ну разве что чуть-чуть», и укоряла меня за то, что я не пью вместе с ней. Некоторое время мы говорили о чем-нибудь, и мне начинало казаться, что во всем этом нет ничего страшного. Но затем, когда алкоголь начинал действовать на ее рассудок, я оставляла ее одну – рассуждать о темной стороне жизни.

Однако в тот вечер все шло не так, как всегда. Сидя на стуле, мама разминала лодыжки и терла ноги сжатыми кулаками – стимулировала кровообращение в них. Когда я спросила, не хочет ли она выпить, она ничего не ответила. Ее челюсти были сжаты, и я даже подумала, что она не в состоянии говорить. А когда я наполнила стакан, она не смогла как следует взять его, поэтому мне пришлось обхватить ее пальцы руками. Мы вместе поднесли стакан к ее губам и наклонили. У меня возникло чувство, что у нас появилась еще одна общая тайна. Ролевая игра, церемонный ритуал, притворство – все это куда-то ушло, и теперь между нами лежала лишь ее неодолимая зависимость.

К третьему стакану самообладание вернулось к ней. Она откинулась на спинку стула и расслабилась.

– Джинни, что бы я без тебя делала? – произнесла она. – Спасибо тебе!

Она все еще пребывала в первой фазе, которую я называла стадией ясности, – она уже порядком подвыпила, но пьяной еще не была. Херес развязывал ей язык, но не ослаблял рассудок, так что она пускалась в забавные рассказы и размышления о мире.

Сейчас я расскажу вам нечто такое, в чем мне стыдно признаваться, – одну из тех маленьких тайн, существование которых крайне неохотно признаешь даже перед самим собой. Я лишь надеюсь, что вы меня поймете. Видите ли, я начала скрывать близость, возникшую между мной и Мод из-за ее постыдной тайны, и я искренне наслаждалась теми веселыми минутами, которые приносила с собой стадия ясности, и даже ждала их с нетерпением. Она могла вдруг обнаружить и красочно описать мне внутреннюю связь между тем, как миссис Экстелл сажала цветы, и ее характером, а в следующую минуту изумительно спародировать одного из напыщенных коллег Клайва. Раньше я никогда не слышала от Мод ничего подобного – в такой манере она обычно разговаривала с Виви, но не со мной.

Вторая стадия наступала, когда мама превращалась в совсем другого человека. Обычно это происходило уже после того, как я выходила из комнаты, но в тот день она напивалась слишком быстро, и фаза ясности пролетела во мгновенье ока. Я увидела, что внутри Мод нарастает что-то темное, тщательно скрываемое, вырываясь на поверхность, как мяч из-под воды. Она с трудом поднялась и перенесла свое тело на диван рядом со мной.

– Итак, дорогая, что ты скажешь? – хрипло прошептала она.

– Скажу о чем?

– О парне. Он какой-то холодный, тебе не кажется? – уже громче продолжала Мод. – Упрямый и напыщенный!

Последние слова она произнесла во весь голос, после чего, хлопнув ладонью по спинке дивана, разразилась хохотом.

– Чертов Лондон, чертов маленький индюк! – произнесла она сквозь смех, явно упиваясь собой.

Я молчала.

– Джинни, сделай лицо попроще, черт возьми! – сказала Мод. – Я вижу, ты слишком многое себе позволяешь! У тебя тоже есть недостатки, между прочим!

Это был уже совсем другой человек.