Меняя лица

— Наверно, хватит, — сказал Эмброуз, забрав из рук Ферн коробочку и опустив ее в землю.

Они уставились на белое пятно.

— Может, споем? — предложила Ферн.

— Но я знаю только одну песенку про паука.

— Итси-Битси?^[4]

— Да.

— Я тоже ее знаю.

Ферн и Эмброуз начали петь песню о пауке, которого смыло дождем в водосточную трубу, но который смог выбраться наверх, когда солнце выглянуло из-за туч. Допев, Ферн взяла Эмброуза за руку.

— Нужно прочесть небольшую молитву. Мой папа пастор. Я знаю, как это делается, так что прочитаю.

Эмброузу было странно держать ее за руку — влажную, испачканную землей и очень маленькую. Он хотел было воспротивиться, но тут Ферн начала говорить, зажмурив глаза и нахмурив брови.

— Отец Небесный, мы благодарны Тебе за все, что Ты создал. Нам нравилось наблюдать за этим пауком. Он был классным и дарил нам радость, пока Эмброуз его не раздавил. Спасибо Тебе за то, что даже уродливых существ Ты делаешь красивыми. Аминь.

Эмброуз не стал жмуриться — он таращился на Ферн. Она открыла глаза и мило улыбнулась, отпуская его руку, а потом начала засыпать белую коробочку землей. Тем временем Эмброуз нашел несколько камешков и выложил их в форме буквы П, что означало «паук». Ферн же сложила рядом букву К.

— А что значит К? — поинтересовался Эмброуз.

— Красивый Паук, — ответила она. — Таким я его запомню.

2

БЫТЬ БЕССТРАШНЫМ

Сентябрь, 2001

Ферн любила лето — ленивые деньки и долгие часы в компании Бейли и книг, но осень в Пенсильвании просто захватывала дух. Сентябрь только вступил в свои права, а листья уже начали менять цвет, и Ханна-Лейк пестрел яркими красками, разбавлявшими темную зелень угасающего лета. Наступил новый учебный год. Теперь они учились в выпускном классе, и до настоящей, взрослой жизни оставался всего год.

Но для Бейли настоящая жизнь была уже сейчас, в эту самую минуту, потому что каждый день тянул его все глубже ко дну. Он не становился сильнее — он слабел. Он приближался не ко взрослой жизни, а к смерти, а потому смотрел на жизнь совсем иначе, чем его сверстники. Он научился жить мгновением, не заглядывая далеко в будущее и не гадая, что могло бы произойти. Большинство детей с мышечной дистрофией Дюшенна не доживают и до двадцати одного.

Его мама переживала, что он по-прежнему посещает школу, рискуя заразиться какой-нибудь болезнью от одноклассников. Но Бейли не мог поднимать руки даже до уровня груди, не говоря о лице, и это частично спасало его от микробов, так что учебу он пропускал редко.

Денег у старшей школы Ханна-Лейк было немного, но с небольшой финансовой поддержкой всех родителей класса Бейли имел все шансы ее окончить и стать одним из лучших в своем потоке. Для него поставили специальный компьютерный стол, ведь с планшетом работать оказалось трудно — если тот падал на пол, Бейли не мог за ним наклониться.

На втором уроке, математике, Бейли и Ферн сидели в последнем ряду, за специальным высоким столом. Предполагалось, что Ферн должна помогать Бейли во время занятий, но на деле все было наоборот. За соседней партой сидели Эмброуз Янг и Грант Нильсон. Ферн немного волновалась оттого, что Эмброуз был так близко. Хотя он даже не знал о ее существовании, несмотря на то что их разделял всего лишь метр.

Мистер Хилди опаздывал. Он часто приходил на их второй урок после звонка, и никого это не волновало. В его расписании не было первого урока, так что по утрам он обычно попивал кофе перед телевизором в учительской. Но в этот вторник он, едва войдя в класс, сразу же включил телевизор, висевший в углу. Телевизор был новый, доска — старая, а учитель — и вовсе древний, поэтому никто не обратил внимания на то, как он уставился на экран, наблюдая за репортажем о крушении самолета. На часах было 9:00.

— Тише, пожалуйста! — рявкнул мистер Хилди, и все разом угомонились.

На экране показывали два высоких здания. Из окон одного валил черный дым и вырывались языки пламени.

— Это Нью-Йорк, мистер Хилди? — спросил кто-то в первом ряду.

— Эй, а Кнадсен сейчас не в Нью-Йорке?

— Это Всемирный торговый центр, — сказал мистер Хилди. — И это был не пассажирский рейс, мне плевать, что они там говорят.

— Смотрите! Еще один!

— Еще один самолет?

Все ахнули одновременно.

— Вот дерь..! — Бейли умолк на полуслове, а Ферн прикрыла ладонью рот, когда второй самолет врезался в другую башню — ту, что еще не была охвачена пламенем.

Репортеры реагировали примерно так же, как ученики в классе, — ошеломленные, сбитые с толку, они пытались найти слова, сказать хоть что-нибудь, освещая события, которые вовсе не были несчастным случаем.

В тот день математикой ребята не занимались. На глазах у класса вершилась история. Вероятно, мистер Хилди счел выпускников достаточно взрослыми для кадров, мелькающих на экране. Несколько десятков лет назад он прошел войну во Вьетнаме и терпеть не мог политику. Вместе с учениками он смотрел, как напали на Америку, но, в отличие от них, оставался бесстрастным. Однако внутри у него все задрожало: он знал лучше, чем кто-либо другой, какова будет расплата за эти события. Впереди война — после такого уж точно, — и она заберет много молодых жизней.

— Разве Кнадсен сейчас не в Нью-Йорке? — снова спросил кто-то. — Он говорил, что они с семьей хотели посмотреть на статую Свободы и кучу других вещей. — Лэндон Кнадсен был вице-президентом союза школьников, игроком футбольной команды и просто парнем, которого все знали и любили.

— Броузи, твоя мама ведь там живет? — внезапно вспомнил Грант, и в его глазах отразилось беспокойство за друга.

Взгляд Эмброуза был прикован к телевизору, лицо казалось непроницаемым. Он кивнул. Мама не просто жила в Нью-Йорке — она была секретарем в рекламном агентстве, в Северной башне Всемирного торгового центра. Он мысленно твердил себе, что с ней все в порядке, ведь ее офис на одном из нижних этажей.

— Может, позвонишь ей? — предложил Грант.

— Попробую. — Эмброуз достал телефон; в школе запрещалось ими пользоваться, но мистер Хилди не возражал.

Все смотрели, как он звонит снова и снова.

— Занято. Наверное, все пытаются дозвониться. — Эмброуз убрал телефон.

Никто не сказал ни слова. Прозвенел звонок, но все остались на своих местах. Несколько ребят из другого класса уже вошли в кабинет, готовясь к третьему уроку, и тоже уставились на экран. Расписание больше не имело никакого значения. Входившие садились прямо на парты и вставали вдоль стен, прикованные к телевизору. И тут обрушилась Южная башня. Она растворилась в огромном расползающемся облаке — плотном, густом, грязно-белом. Кто-то вскрикнул, все разом заговорили, тыча в экран. Ферн сжала руку Бейли. Кто-то из девочек начал плакать.

Мистер Хилди был бледным как мел. Он окинул взглядом учеников, толпившихся в классе, и пожалел, что включил телевизор. Им, таким молодым, невинным, не нюхавшим пороха, не следовало этого видеть. Он открыл было рот, чтобы приободрить их, но нести чушь было не в его правилах, и он промолчал. Все, что он мог сказать, либо будет откровенной ложью, либо напугает их еще сильнее. Происходящее казалось иллюзией, фокусом с дымом и зеркалами. Но башня исчезла. Хоть сначала самолет врезался в Северную башню, Южная упала первой. Всего через пятьдесят шесть минут после удара.

Ферн сжала ладонь Бейли. Огромное облако дыма и пыли напоминало Ферн дешевую синтетическую вату, которой был набит ее старый плюшевый медведь, выигранный ею на ярмарке. Как-то раз она швырнула им в голову Бейли. Правая лапа у игрушки оторвалась, грязно-белые клочья разлетелись во все стороны. Но происходящее в Нью-Йорке не походило на веселую ярмарку. По темным лабиринтам улиц в панике бегали, словно зомби, люди, их одежду покрывал пепел. Только эти зомби плакали и звали на помощь.