Фимка

ние тополей, но кабинет не пуст. В нем остается что-то, может быть новые мысли, которые родились за день, но были брошены за ненадобностью. Стенды, стенды, плакаты – отсюда еще не совсем выветрилась душа Ефима.

От Ефима мне остался чемодан бумаг, никому не нужных. Я отнес чемодан домой и пробовал читать. Не потому что я любопытный человек, а потому что я знаю ценность чужого тридцатилетнего опыта. Я поднимал бумаги слой за слоем и читал о неудачных попытках, снова о неудачных попытках умного, но неумелого человека. Он просто занимался не своим делом. Он мог бы сделать многое, но, – но только не в школе.

Так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие…

Я поднимал слой за слоем; это писалось долго, годы, годы, десятилетия – почерк менялся, становился все мельче и моложе. Парциальная машина времени. Я читал первые строчки – ерунда – и бросал страницы в огонь. Зачем он писал это? Что толкало его на этот гигантский и бесполезный труд?

Я люблю смотреть на огонь; он всегда тот же и всегда новый. В моей комнате камин; я выключаю свет. Бумага горит хорошо – мгновенно сворачиваясь, бросает жар в лицо и взлетает венчиком оранжевых точек. Я сижу очень близко к огню – так удобней читать.

Сегодня я сжег последние листки. На дне чемодана лежал карандашный портрет в рамке – известный портрет Макаренко. На обороте – надпись большими печатными буквами в три строки:

ЖДЕМ ОТ ТЕБЯ,

ФИМКА,

НОВОЙ «ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ПОЭМЫ»

И дата – тридцать два года назад. Он был еще не так стар, этот человек.

День закончился.

Я лежу на спине, вглядываясь в светлые квадраты плывущей в небе ночи, и вяло вспоминаю значение слова ФИМКА. Кажется, это воровской инструмент, которым отрывают замки с дверей.

Или это нож с выскакивающим лезвием, который используют убийцы? Или турецкий головной убор? Почему? Что означает это слово здесь? Но мои мысли сплетаются и уже не могут разьединиться.

Полночь.