Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043 (СИ)

Позже он стал читать мне более серьёзные книги, и, подключившись к телевизору, сопровождал их картинками и даже фильмами на английском языке. Просмотрев с Джонни один фильм раза три, я уже мог перевести всё, что там говорили. А говорили там правду: про то, что Америка одна бьётся за мир во всём мире с терроризмом, коммунизмом, сатанизмом и много с чем ещё. Что Россия – это тюрьма народов, которая поработила свободных людей от Балтики до Тихого океана, и угрожает всему миру тремя тысячами ядерных боеголовок. Что земли, на которых живут русские, никогда им не принадлежали. Что у нас тюрем больше, чем во всех остальных странах вместе взятых, и всех, недовольных режимом, отправляют в Сибирь на рудники, а многих – расстреливают. Что у нас адвокатов, защищающих невиновных граждан, меньше, чем в одном Нью-Йорке. Что петля Нестерова – это удавка, которой русские во главе с генералом Нестеровым душили свободных поэтов и писателей в Венгрии, Чехословакии и Афганистане. Что по уровню коррупции и употреблению алкоголя мы занимаем первые места в мире, а по потреблению творога, сахара и мяса находимся в середине второй сотни. Что границы со свободным миром мы закрыли, чтобы люди не могли сравнивать их уровень жизни с нашими ошмётками. Что всё, что мы умеем – это воровать, пьянствовать, запускать ракеты, и снабжать армии террористов гранатомётами и автоматами Калашникова. Ну, и так далее, как по нотам. По телевизору показывали карты девятнадцатого века, и даже древнее, где свободные государства были обозначены белым цветом, Россия и Индия – чёрным, а Китай и Корея – серым. И с каждым веком мир становился всё чернее. Короче говоря, мой робот открыл мне глаза на эту страну. И я понял, что мне крупно не повезло родиться русским. Джонни как-то сказал, что сделали его в секретной лаборатории специально, чтобы учить детей всего мира уму и говорить правду, которую по телевизору у нас уже давно не показывают. Таких Джонни, оказывается, много в свободных странах, а вот в закрытых, типа России, их запрещают сволочи из КГБ. Теперь, выходя на улицу, я смотрел на свой Владивосток совсем другими глазами. Я замечал то, чего раньше не видел: грязь, неустроенность, кривые улочки, враньё политиков и воровство начальников, мутную горячую воду в кране, дороговизну. Даже снег зимой убрать толком не могут! Да, и с дождями при современном развитии техники давно бы уже могли научиться бороться! А то, как зарядит на неделю из гнилого угла – сидишь дома, пялишься в телевизор, смотришь какую-нибудь ерунду, грызёшь сухой тульский пряник, и плачешь.

Лет в десять мне уж больно нравился анекдот, который мне рассказал Джонни: слёт глав десяти крупнейших держав: приезжает Буш Пятый, Лукиано Андретти, Акира Мишима, Хельмут Фишер… а Старикова нет. И тут громко объявляют: русский президент не приедет. Он в туалете жидко обосрался!

На этом месте я прям падал от хохота! Ну, надо ж так смешно придумать!

А ещё от Джонни очень вкусно пахло. Причём запахи от него шли разные. Когда мы были одни, от него пахло мокрыми яблоками или горьким шоколадом. А когда дома была мама, то от него начинало пахнуть какими-то цветами. И запахи эти были малозаметны, еле уловимы, но хотелось дышать ими ещё и ещё. Я навсегда запомнил эти запахи моего электронного друга. А ещё он впервые мне показал американские передачи по телевизору. Как он это сделал – не знаю, но я обалдел, когда вдруг вместо скучных местных новостей (Рыбаки поймали сто тысяч тонн селёдки, космонавты в невесомости сделали тонну чистого кремния, в КБ имени Туполева приступили к испытаниям… Кому нужна эта показуха?) во весь метровый экран нашего "Горизонта" вдруг появилось улыбающееся лицо симпатичного седовласого мужчины, который сказал:

– Ну, здравствуй, Володя Бойнович! Так вот ты какой, оказывается, у нас! Я – президент Соединённых Штатов Джордж Буш Седьмой! Присоединяйся к нашей вечеринке!

Вечеринка была на славу! Столько шампанского! Столько жратвы разной! Такие тёлки! Такие парни на суперкарах! А музыка! Такой музыки я сроду не слышал! У нас укакаются – так не сыграют! Там перед ударником было барабанов – штук двадцать, и полное ощущение, что рук у него было – тоже двадцать, и в каждой – по палочке. Косматые гитаристы выдавали бешеные ритмы, а певец не пел – ревел, как бомбардировщик над моим пляжем. Единственное, что мне не понравилось – это слова песни. Ерунда какая-то, если честно: "Люби меня, люби меня! Ведь я давно тебя люблю, везде и навсегда! Тугеза. Форева." И потом гитарист взасос поцеловался с певцом. Зато между песнями там крутили рекламу! Ведь у нас по телевизору какая реклама! Ну, скажут чёнить типа: продаются такие-то холодильники или чайники, там-то, по такой-то цене. И всё! А у них на рекламу каких-то бутербродов было потрачено двадцать миллионов долларов! (Там в конце, прям, было написано, что потрачено – столько-то, режиссёр – такой-то, в ролях – тот и тот, и даже композитор был!) Целое кино сняли в три серии: как его делают вместо той ерунды, что делали до него, как его едят и запивают ледяной колой, и что он полезного потом делает внутри организма. Просто отпад! Ведь, если рассудить логично, – раз у них рекламируют подобную вкуснятину, значит, народ ею уже так обожрался, что без рекламы не берёт! Я потом часто просил Джонни, пока мамы нет, показывать мне разные запрещённые фильмы и передачи. После такого идёшь в пятый класс, и смотришь на рашку, как на плохие декорации к плохому спектаклю. И в мыслях только одно: хочу в Америку – хоть плач! Ведь там, как я понял, правила такие: сажаешь в открытую тачку девок, берёшь пива ящик – и попёр по хайвэю куда глаза глядят. Ни тебе полиции, ни шлагбаумов! Ну, просто сказка, а не жизнь! За копейки никто не батрачит, цены ниже плинтуса. Купил каких-то там акций – и сиди до пенсии на диване, плюй в потолок, а тебе денежки просто так капают. Я как-то раз после такого клипа тоже взял банку пива американского с зарплаты, выпил, и решил прокатиться на своей роднульке. Да по нашим дорогам разве газу дашь! Доехал до первого светофора, постоял в пробке, захотел в туалет, голова закружилась с непривычки, затошнило. Короче, включил автопилот, и поехал домой. И проплакал потом весь вечер от обиды. Единственно, что я решил не смотреть – это фильмы про геев. Их зачем-то регулярно показывали после семи вечера, и я долго не мог понять, что это за геи такие, зачем мужики целуются, а потом спят вместе. Поэтому стал просто переключать на что-нибудь другое. В основном на мультики и разные фильмы ужасов и катастроф.

В садик я не ходил по причине заболевания сердца. Врачи долго колдовали надо мной, и удивлялись: почему вполне здоровое сердце ни с того ни с сего вдруг путает систолу с диастолой? Прописали мне какие-то лекарства. То ли от них, то ли от постоянного сидения дома, но я стал толстеть. В начальной школе это было не очень заметно, но я быстро менялся в большую сторону, и к девятому классу уже весил девяносто килограмм при росте сто семьдесят пять. Одноклассники надо мной немного подтрунивали, но особо ко мне никто не лез. Учился я плохо (Как сказала моей маме директриса: " Ваш сын не воспринимает действительность, он близок к аутизму". Мама плакала, мы ходили по каким-то врачам, но результат был почти нулевой.), приятелей у меня не было. Самым близким был Паша Григорьев, да и то лишь потому, что жили мы с ним в одном доме, и в школу и обратно ходили вместе. Так что, кроме своего живота, я выделялся среди школьников только знанием английского языка, да умением хорошо плавать. Нормы ГТО я, конечно, не сдавал. В колледже два года просидел на первом курсе, потом немного втянулся, и закончил со средним баллом 3,5. Но к тому времени со мной уже не было Джонни.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, он умер. За неделю до этого он сильно напугал маму, заговорив с ней на незнакомом языке. Слов я не расслышал. Помню громкий мужской бас на кухне, мамины вскрики, упавшая ложка… Джонни к тому времени перестал пахнуть, и вообще, вёл себя как-то вяло, хотя батарея показывала полный заряд. Потом он ещё несколько раз разговаривал о чём-то с мамой своим изменившимся голосом, а мама своим тоже изменившимся голосом, прикрыв двери, кричала на него на кухне так, словно это был не робот, а вор, пойманный за руку. На меня Джонни вовсе перестал реагировать, а вскоре замер, уставившись в стену своими чёрными зрачками с многократным зумом. Я умолял маму отнести его в ремонт, или пригласить её знакомого программиста с секретного завода. Но мама сказала, что этот робот рассчитан только на пятнадцать лет работы, и его время истекло. На вопрос: нельзя ли купить другого такого же? – она ответила, что даже не представляет, где их делают или продают. Вечером она завернула тело в мешок из-под картошки, увезла его на своей машине к бухте, и там бросила в воду. А потом всю ночь на кухне пила виски и плакала. Несколько раз заходила ко мне в спальню, гладила по голове, и шептала заплетающимся языком: