Сын Грома, или Тени Голгофы

Андрей Зверинцев

Сын Грома,

или

Тени Голгофы

О, если бы Всемогущий Господь не послал своего Сына Возлюбленного на землю искупить грехи человеческие и если бы Иуда не выдал Его храмовой страже, Пилат не отправил на казнь, а иудеи предпочли бы распять разбойника Варавву; если бы святые апостолы не разнесли Благую весть о воскресении Иисуса по языческим землям, а Тит Веспасиан не разрушил Иерусалимский храм и святой апостол Иоанн Богослов не завершил Святое Писание Патмосскими видениями, то где бы мы сейчас были, читатель?

О воплощении благодатного замысла Божия и о вкладе упомянутых фигурантов в сотворение величайшего в истории цивилизаций животворного христианского мифа и написан этот неканонический увлекательный роман.

Увертюра

Шел дождь, но не было ветра, и море было спокойно. Кричали чайки, сопровождавшие от самой Греции белый наш пароход.

Вдали показался остров.

Сквозь пелену дождя приближавшийся остров казался древней крепостью. Однако это был мирный клочок земли. На нем даже не было аэродрома, и многочисленные натовские фрегаты, бороздившие Средиземное море, безразлично обходили его стороной.

Вот уже стали различаться белые домики с арками, сбегавшие по склону к воде, и сквозь легкую серую дымку, как благословенный дар неба, проступил величественный монастырь на вершине холма.

В белой панаме, интеллигентного вида длинноносый юноша, стоявший рядом, воодушевившись величием словно из моря возникшего божественного видения, принялся объяснять своей еще более юной спутнице с цифровым фотоаппаратом через плечо, что в далекие, далекие времена на этом острове скрывался Орест, которого преследовали богини мести эринии. Безжалостные, они жаждали наказать его за убийство собственной матери. Девочка слушала, качала головкой, ужасаясь безнравственности мифологического героя, осуждала Ореста, хотя вряд ли что-то слышала об этом сыне Агамемнона, который, следуя подсказке дельфийского оракула, отомстил матери за убийство своего отца.

Дополняя юного знатока Эллады, следует сказать, что позднее на этом острове вовсю хозяйничали римляне. Считавшие себя хозяевами вселенной, они гноили здесь неугодных империи христианских праведников, диссидентствующих интеллигентов и других своих политических противников.

Сегодня же весь христианский мир главной достопримечательностью острова считает каменную пещеру, где в туманной дали возвещенной Спасителем Новой эры святому апостолу и евангелисту Иоанну Богослову являлись ошеломляющие картины конца света, которые и составляют самую сложную и самую загадочную книгу Нового Завета – Апокалипсис.

Апокалипсис! Последнее пророчество Библии!

Дальше некуда. Как говорится, аминь!

И немудрено, что именно сюда, на этот скалистый остров, к этой таинственной пещере, и возят сегодня экскурсантов загорелые гиды и гидессы, делающие вид, что тоже приобщены к тайнам Иоаннова Откровения…

Пройдя узкими улочками, забитыми маленькими кофейнями, сувенирными лавками, снующими между людьми лохматыми собаками, шурша разноцветными пластиковыми плащами, по которым стучал дождь, наша разношерстная группа добралась наконец до пещеры и, благоухая тончайшими парфюмерными ароматами, вытирая платками мокрые лица, сгрудилась у входа. И тут же, у этого входа, нарушая мир и гармонию святого для православного мирянина места, в плетеном кресле под выгоревшим, когда-то голубым зонтом, равно защищавшим от дождя и солнца, обнаружился некто в белых одеждах, белобородый, босой, точно апостол, с Библией на коленях и отрешенным взглядом. Библия у него была такая старая, что могла относиться еще к временам Иоанна Богослова, в переплете из сильно потертой козлиной кожи, возможно даже принадлежавшей некогда библейскому козлу отпущения Азазелу, и оттого Книга не боялась ни дождя, ни жгучего средиземноморского солнца.

– Это профессор Маракуе, – пояснила длинноногая гидесса в голубых шортах. – Он сидит здесь годами и ожидает, что сбудется предсказание. Однажды во сне ему явился отрок и открыл, что профессору предназначено прибыть на этот остров, к Иоанновой пещере, чтобы, возможно, увидеть всадников апокалипсиса и выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами. Профессор ухватился за эту подсказку судьбы: ведь ни зверя, ни всадников никто не видел, кроме святого апостола Иоанна.

При этом гидесса почему-то вопросительно посмотрела на нас.

Мы подтвердили, что все истинно так: ни всадников, ни зверя никто не видел, кроме святого Иоанна, и попросили передать профессору наше восхищение его терпением.

Профессор Маракуе, как я узнал позднее, известный исследователь библейских текстов, при беглом взгляде на него мог показаться заурядной деревенщиной. Но это было только первое, и ошибочное, впечатление. Просто избыток вселенской доброты, переполнявший душу этого замечательного человека, столь странным образом отпечатался на его умном лице, что, глядя на него, всякий чувствовал себя в чем-то виноватым. Например, в том, что явился в этот мир без приглашения профессора.

Следует сказать, что за рубежом о профессоре Маракуе ходили легенды. Этот кумир европейских интеллектуалов почему-то был особенно почитаем в среде современной российской эмиграции. И, наверное, не без причины. Ибо за свою очень длинную жизнь профессору было много видений, и он проник во множество сложных смыслов, а к пещере прибыл, как мы уже говорили, во исполнение очередного послания, полученного от явившегося ему во сне отрока, и готовился записать для потомства увиденное.

Пообещав гидессе достойно отблагодарить ее по возвращении с этого таинственного острова на материк, автор сего повествования попросил представить его профессору Маракуе. И для солидности добавил: как исследователя преданий об Иоанне. На удивление, профессор кроме итальянского, английского и древнееврейского немного знал и загадочный, как он потом пояснил, русский язык и на представление гидессой автора как российского ученого качал головой, охал и многозначительно восклицал: «О, Россия… О, ГУЛАГ… О, конечно, конечно…» Позднее, в припортовой таверне, куда профессор временами разрешал себе заходить, между нами на смеси английского с русским состоялся профессиональный разговор, и профессор, уже совсем расположившись, спросил автора: «А что есть истина, брат?» И когда ваш покорный слуга ответил ему словами Спасителя, что «истина приходит с неба», он обнял смущенного таким вниманием автора, подозвал официанта и, что-то пошептав ему в ухо, заказал еще одну бутылку вина. Да какого! Как он потом пояснил, того самого, знаменитого эшкольского вина, которое якобы иерусалимский первосвященник Каиафа прислал накануне Пасхи прокуратору Понтию Пилату, чтобы римлянин со своей женой Клавдией Прокулой радостно отметил этот великий иудейский праздник…

Вино и на самом деле было достойное.

Выпив по бокалу, мы переглянулись и на некоторое время замолчали. После второго бокала профессор, оглядевшись по сторонам, с таинственным видом шепнул:

– Есть мнение, что вино это и повлияло на роковое решение игемона, римского прокуратора. Но сие есть тайна Третьего Храма.

– Выходит, если б не вино… – начал я, но Маракуе предостерегающе приложил к губам указательный палец.

– Ни слова, друг мой, ни вздоха!

Вечер закончился тем, что, прощаясь, старый добрый профессор Маракуе, призвав небо Эллады в свидетели, передал автору завернутые в черный пергамент черновики своей рукописи, раскрывающей, по его словам, тайну судьбы Пилата и повествующей о странствиях Иоанна Богослова, которые завершились пророческими видениями апостола в той самой пещере. Профессор горько посетовал на то, что нынешняя папская Европа отвергла его писания, и просил напечатать его тексты в далекой, ныне свободной православной России.