Грета за стеной

— Кая постоянно плачет, — пустилась дочь в объяснения, которые сама же придумывала по дороге сюда. — У нее постоянно что-то болит. Сложно работать, когда по всему дому крики.

— А мама согласна?

— Мне скоро девятнадцать — она не может мне запретить жить у тебя.

После развода Линда и Маркус договорились, что до наступления совершеннолетия, дочь будет жить у матери, а отец сможет брать ее к себе, когда захочет. Отчасти, Грета была им благодарна, что они не заставили ее выбирать, с кем из родителей остаться, отчасти — нет, потому что очень скучала по отцу. Ей никогда не хватало субботы и воскресенья, чтобы видеться с ним, и с самых тринадцати лет с нетерпением ждала восемнадцатилетия.

Отец плечом толкнул дверь, ведущую в мансарду, где находилась комната Греты. С тех пор, как она поступила в художественную школу, ее комната с каждым днем все больше превращалась в склад поделок и рисунков. А с поступлением в художественную академию и вовсе превратилась в мастерскую художника, где нашли свое место купленные для учебы мольберты, ящики с красками, залежи подрамников, груды разномастных паспарту, и только приютившиеся в углу кровать и туалетный столик напоминали о первоначальном предназначении этой комнаты. Мама с самого начала противилась тому, что дочка сутки напролет дышала краской, и настаивала перенести ее кровать в комнату рядом с их с отцом спальней, но Грета наотрез отказалась, потому как только в этом груженом художественной всячиной помещении находила свое уютное гнездышко. Ее комната на Ринге была куда более просторной, но Грета никогда не воспринимала ее как свою комнату, скорее как съемную, где нет уюта, как ни завешивай белые стены картинами. И ни один вид на мерцающий огнями Центр для нее не сравнится с картой звездного неба, которую она видит, высунувшись из окна родной мансарды.

— Куда это поставить? — спросил отец, указывая на вещи.

— У кровати. Я потом разберу.

— Хорошо.

— Спасибо.

Отец оставил вещи и покорно вышел из комнаты, предоставляя дочери свободу действий. Как только закрылась дверь, Грета рухнула лицом на родную, пахнущую теплым синтепоном, подушку. Как же хорошо, наконец, вернуться домой.

Через двадцать минут был готов простой завтрак. Маркус поджарил яичницу, пару сосисок на каждого и хлеб. Заварил чай. Грета пребывала в уверенности, что без нее он питается в кафетериях.

— Как мама? — мужчина первым нарушил молчание за столом.

— Хорошо. Уже хорошо, — ответила Грета, уплетая горячие сосиски, пока не остыли. — Сразу после родов с ней было сложно — врачи сказали, что у нее развилась послеродовая депрессия, но она быстро прошла.

Грета не стала распространяться о том, что для этого Свен отвез жену и дочку на неделю в загородный дом на озере, где жили его родители. Она и без того все время чувствовала себя гонцом с плохими вестями. Ведь это именно она рассказала отцу, что мама выходит замуж, что мама беременна, что мама родила. Внешне отец стойко переносил новости, но глаза выдавали его тоску и печаль. Грета очень его жалела и как могла смягчала удары. В последний раз родители общались по телефону, когда маму выписали из роддома. Он поздравил ее и пожелал счастья с новым мужем. Бог знает, что у него в тот момент творилось на душе.

— Сейчас мама сидит дома и ухаживает за Каей, — сказала Грета.

— Кая? — переспросил отец, — Имя-то какое…

Его глаза слипались от усталости.

Грета умолчала, что ее сестру назвали в честь мамы Свена.

— Как дела в академии?

— Готовлю работы для конкурса, — как на духу ответила Грета.

— Конкурса?

— Знаешь отели у Вантового моста?

— Альфа-Лира и Бета-Лира? — припомнил Маркус.

— Да, — Грета оторвала кусочек хлеба и положила в рот. — Господин Адлер, мой преподаватель живописи, расписывал холл в Бета-Лире.

— Да, я помню, ты говорила.

— У него бы половина жизни ушла, делай он это один. Он набирал помощников из студентов, начиная с третьего курса, — разумеется, за оплату.

— Так.

— Кто-то шепнул в нужное ухо о его работе, и теперь его зовут в Богров — там тоже отель. Вот он и набирает студентов.

— Далековато, — качнул головой отец, припоминая карту. — И ты хочешь поехать?

— У меня еще работы не готовы.

— А насколько уедешь, если победишь?

— На все лето.

— Было бы здорово.

Грета подняла глаза на отца.

— А ты?

— Жил же я как-то целый год без тебя. Проживу и три месяца.

Чувство вины перебило чувство голода.

— Прости.

— Не бери в голову.

Грета почувствовала удушливую волну стыда и поспешила вернуться к разговору.

— Там всего десять мест — конкуренция будет ужасная. Большинство заявок с 4 — 5 курсов. У меня мало шансов.

Отец понял, к чему клонила его неуверенный в себе ребенок, и не пошел у дочери на поводу.

— Вот увидишь, ты поедешь в Богров. Кстати, мы были там с твоей мамой.

«В медовый месяц», — мысленно добавила Грета. Она видела фотографии в свадебном альбоме.

У большинства новобрачных совсем нет воображения, поэтому в свадебное путешествие многие летают в одни и те же города в Европе. Богров же, по личному мнению Греты, был куда интереснее, чем любой лазурный берег, и она признавала в нем один из самых красивых городов, о которых читала.

Богров был старым городом и располагался на скале, на берегу Бронзового моря, в одном из самых живописных мест юга Мраморной долины. Грета могла часами рассматривать фотографии его тихих узких улочек, тонущих в цветах, и мечтала когда-нибудь пройтись по центральной мощеной красным булыжником Площади фонтанов, к которой примыкал городской собор, зайти в местные сувенирные лавки, чтобы к концу дня, разморенной теплым морским солнцем, спуститься в гавань и отдохнуть в одном из чудных маленьких кафе или уютном ресторанчике, где хозяева подают только домашнее вино.

Когда Грета мыла посуду, отец сказал, что ближе к обеду к нему приедет его команда. В участке затеяли ремонт, и потому им понадобится место для сбора, а поскольку никто не был против, отец позвал всех домой. Для Греты это была не самая лучшая новость.

— Придут все? — уточнила она, зажав в руке чашку.

— Да, — подтвердил отец.

В груди эхом раздался отголосок зыбкого чувства, но Грета усилием воли подавила панику.

— Я могу что-нибудь приготовить, — сказала она.

— Было бы здорово.

Они сошлись на макаронах с мясными шариками.

Но перед этим Грету ожидала уборка. Отец сидел в кресле и читал сводку новостей, пока не уснул, побежденный усталостью. Грета не стала его будить. Она сама нашла тряпку, ведро, швабру и принялась, не издавая ни единого шороха, смахивать с мебели пыль. Поразительно, как можно до такой степени зарасти грязью? Ни сантиметра без серой пленки, от которой так и тянуло чихнуть. Ей даже повезло найти пару крошечных паучков, притаившихся в скромной паутине над камином и под лестницей. Пришлось выгнать незваных гостей на улицу и посадить на засохшие кусты белоцветиков. Среди книг Грета обнаружила фото матери и отца, сделанное за год до развода. Грустный обрывок прошлого. Она не стала докладывать о своей находке отцу Маркус все еще спал, не выпуская из рук новостную сводку, и никак не реагировал на дочь. После метлы и влажной тряпки комната приобрела вполне свежий и опрятный вид. Уборка утомила Грету, и, покончив с общей комнатой, она решила, что на сегодня хватит.

Приближалось время обеда. Мясные шарики, томились на огне, наполняя дом пряным ароматом черного перца и приправы для курицы, единственной, что Грете удалось отыскать на кухонных полках. Сама Грета сидела перед камином и делала вид, что погружена в работу над эскизами триптиха на вторник, но мыслями она была далеко от дома. Она то и дело поглядывала на часы и прислушивалась к звукам, доносящимся с улицы. Мысли ее двигались по кругу.

В час подъехала первая машина, и Грета почувствовала облегчение, что это машина Лоты. Сразу за ней подъехал Курт — самый невзрачный офицер в участке. Даже Грета, с ее хорошо развитой фотографической памятью, не сразу запомнила его лицо. Кроме незапоминающейся внешности он отличался и тем, что ни разу в жизни не повысив голоса, колол самых наглых подозреваемых. Через пятнадцать минут приехал Эдвин — их новенький.