Невеста

Она решила добежать до стоявшего поодаль домика, переждать дождь, обсохнуть немного и снова выйти на шоссе.

Каблуки вязли в земле, мокрая трава хлестала по ногам. Задыхаясь от бега, дождя и ветра, продрогшая Валя добралась до домика и постучала в закрытую дверь.

На пороге появилась старуха. Не дослушав Валю до конца, она молча потянула ее за руку и ввела в комнату.

Едва перешагнув порог, Валя остановилась в нерешительности. Вода с ее плаща стекала струйками прямо на свежевымытый, гладко выструганный пол. Она попятилась и услышала голос старухи:

— Скидывай пальтишко-то! И туфли скидай…

Валя торопливо расстегнула плащ, старуха помогла ей стянуть намокшую синтетическую ткань. «Тоже, материя называется!» — пробормотала старуха, подняла с полу облепленные грязью туфли с покосившимися каблуками, подтолкнула Валю вперед, а сама вышла.

Ступая босыми ногами по гладкому полу, Валя сделала несколько шагов и остановилась посреди комнаты. Вдоль стен стояли три железные, застланные пестрыми одеялами кровати и маленькая коляска, в которой спал прикрытый кисеей ребенок.

Старуха вернулась в комнату уже без плаща и туфель. Указывая на стул, стоявший возле квадратного, покрытого кружевной скатеркой стола, она сказала:

— Садись!

Затем пошарила на печке, бросила Вале огромные валенки и так же коротко приказала:

— Надевай.

Валя молча сунула ноги в валенки и смущенно оглядела себя.

— Не фасонные, зато тепло, — удовлетворенно заметила старуха, пододвинула стоявшую у печки табуретку, села и сказала: — Пальтишко-то твое я на печку повесила. Не растает? Мне зять говорил, теперь такую материю производят, что от тепла тает. Достигли, значит.

— Спасибо, — улыбаясь, сказала Валя и спросила: — Как ваше имя-отчество?

— По имени давно звали, — ответила старуха, — а отчество Петровна. Так и зови, коли хочешь.

Валя взглянула в окно. Дождь, казалось, затихал.

— Я тебе вот что скажу, — наставительно продолжала старуха. — Пообсохнешь малость, и давай обратно в город. Коли ехать по такой погоде, плащ надо брать настоящий, брезентовый, да сапоги надевать.

— Мне сегодня в Колтыши надо, — отозвалась Валя. — Дождь чуть утихнет, я и пойду. Простите за беспокойство, тороплюсь очень.

— Не о том речь, — строго возразила старуха. — По мне хоть до вечера сиди. А торопиться без толку ни к чему. Тут недавно один поторопился, на велосипеде ехал…

— На велосипеде? — настороженно переспросила Валя.

— Ну да, на велосипеде. Обычное дело — велосипед. Только и на ём торопиться без толку нечего. Как его грузовик шибанул…

— Вы… вы сами это видели? — воскликнула Валя.

— Ай не веришь? Ясное дело — сама. У крыльца стояла. Вижу, ктой-то по обочине на велосипеде гонит, аж пригнулся весь. Темнеть начало, и дождь разошелся, еще посильнее, чем сейчас. Парень-то на велосипеде тоже, видать, в колхоз торопился, как ты нынче. Стал сворачивать, а грузовик его и подсек…

— Кто ехал на велосипеде? — едва переводя дыхание, спросила Валя. — Мальчик?

— Может, мужик, а может, и мальчик.

— Как же вы не подошли к нему? Не посмотрели?

— Только мне и смотреть! У меня свой мальчик, внучонок, — старуха махнула рукой в сторону коляски, — почитай, при смерти был. Я и вышла-то за пеленками. Болел Петенька наш, судороги и рвота чуть не каждый час… Еле выходили…

— Дайте, пожалуйста, мой плащ и туфли, — взволнованно сказала Валя и сбросила с ног валенки.

— Сиди, что ты?! — всплеснула руками старуха. — Сохни!

— Пожалуйста, — торопливо повторила Валя, — дайте мои вещи… — Она босиком побежала к двери.

— Да погоди ты! — прикрикнула на нее старуха. — Не шлепай босиком-то! Сейчас принесу, раз тебе не сидится.

Она вышла и через минуту вернулась, протягивая Вале плащ и туфли.

Валя торопливо надела не успевшие высохнуть туфли и накинула теплый, но все еще мокрый плащ.

— Простите меня, — сказала она. — Спасибо. Я очень тороплюсь.

И стремительно выбежала на шоссе.

Ей сразу указали дом, где жила Анна Матвеевна Саврасова. Это была небольшая изба, с крохотным палисадником. Валя с трудом доковыляла до крыльца: каблук на правой туфле сломался, и она держала его в руке.

Дверь открыла женщина лет пятидесяти.

— Мне нужно видеть Саврасову… Анну Матвеевну, — робко сказала Валя.

— Я и есть Саврасова. Проходите, — ответила женщина. У нее был мягкий, грудной голос.

Прихрамывая, Валя вошла в комнату. У стола сидел пожилой человек в милицейской форме. Увидев Валю, он встал.

Валя смутилась. Тревога охватила ее с новой силой. Милицейская форма живо напомнила ей день суда.

Все, что она до сих пор слышала о происшествии на шоссе, выражалось холодными, официальными словами: «совершил наезд», «не принял мер, обеспечивающих безопасность»…

Теперь Валя стояла лицом к лицу с матерью, чей сын так жестоко пострадал по вине Володи.

Нет, Валя никогда полностью не оправдывала Володю. Но мысль о том, что с ним обошлись несправедливо, как бы заслоняла от нее само происшествие. Сюда, в Колтыши, она спешила в надежде убедить Саврасову, что вина Володи не так уж велика…

Под пристальным, настороженным взглядом немолодой женщины ей стало страшно. Она испугалась, что предстоящий разговор может только повредить Володе. Захотелось уйти. Но в эту минуту Саврасова спросила мягко и участливо:

— Вы что же, пешком шли?

— Нет, нет, — торопливо ответила Валя. — Совсем немного. Потом меня попутная машина подвезла. Но я ехала в кузове. В кабине сидела женщина с ребенком…

Валя попыталась продолжить разговор об этом, чтобы отдалить то главное, что ей предстояло сказать, но она не нашла слов и умолкла.

— Я пойду, — произнес человек в милицейской форме. — Если что надо будет, скажи, Анна Матвеевна. Я зайду. Или парня своего пришлю.

Он направился к двери.

«Лучше уж при нем, — лихорадочно подумала Валя. — Лучше рассказать о Володе при нем. Пусть и он знает, что Володя не такой, как, наверное, думает о нем Саврасова. Пусть и он знает, пусть все…»

Она сделала над собой усилие и громко сказала:

— Я от Володи пришла… От Харламова. Который вашего сына… — Она закусила губу.

— От Харламова? — удивленно переспросил милиционер и остановился уже у самой двери.

— Да, да, — собрав все свои силы, повторила Валя, — он мне велел!

Милиционер вернулся, сел на старое место у стола и произнес с расстановкой:

— Ин-те-рес-но!

«Вот, вот, — подумала Валя, — этого я и боялась…»

— Он велел мне прийти, поговорить с вами… — упавшим голосом сказала она.

Саврасова молчала.

— Говорить тут, гражданка, поздно, — строго сказал милиционер, — да и самому бы ему не зазорно было прийти. А не просителей вместо себя посылать.

— Но он не может прийти! — воскликнула Валя. — Его… нет! Он… там!

Слезы потекли по ее мокрому от дождя лицу, она пыталась вытереть их кулаком, в котором все еще был зажат сломанный каблук.

— Подожди, Василий Иванович, — сказала Саврасова, — а вы, девушка, успокойтесь. И плащ свой снимите.

Она подошла к Вале и стала расстегивать на ней плащ.

— Если разрешишь, Анна Матвеевна, я, пожалуй, останусь, — твердым и все еще недовольным голосом сказал милиционер. — Послушаю, что тут к чему.

Не отвечая ему, Саврасова повесила Валин плащ на никелированную, прибитую к стене вешалку, заставила ее снять туфли.

— Что вы в руке-то держите? — спросила она.

— Каблук… — все еще всхлипывая, ответила Валя.

Саврасова взяла каблук, сокрушенно покачала головой и принесла тапочки.

Потом она усадила Валю на стул, стала у стены, скрестила на груди свои большие, полные руки и негромко сказала:

— Ну, рассказывайте…

— Я… от Харламова, — все еще не в силах успокоиться, глотая слезы, произнесла Валя. — Он мне письмо прислал… оттуда… из тюрьмы. Велел пойти… сказать, что ему… что ему очень жалко… что он… всю жизнь себе этого не простит.