Невеста

Отец Алеши Пивоварова был «ЧКЗ». Еще школьником Алеша наслушался его рассказов о том, с каким пренебрежением относятся многие судьи и прокуроры к защитникам. Положение, в котором находился его отец, рисовалось Алеше унизительным, а роль суда и прокуратуры казалась ему почетной.

Во всем этом Алеша не видел ничего ненормального. Он жалел отца, но не сочувствовал ему. В конце концов никто не заставлял его стать «ЧКЗ». Имея юридическое образование и будучи членом партии, отец мог бы работать прокурором или следователем, быть уважаемым членом общества.

Вместо этого Пивоваров-старший, как казалось сыну, предпочел жить на деньги, которые платили в коллегию защитников разные жулики, взяточники, летуны, кулаки, их попавшие в беду сынки и прочая нечисть. Чего же было удивляться, если судья, со всем вниманием выслушав представителя государства — прокурора, непочтительно обрывал «ЧКЗ», пытавшегося всеми правдами и неправдами спасти какого-нибудь прохвоста от заслуженного наказания?

Когда Пивоваров, вернувшись из суда, с горечью рассказывал жене об очередных испытанных им унижениях, Алеша поражался, как отец не понимает таких элементарных вещей.

По тогдашней моде отец ходил в толстовке, подпоясанной узким ремешком, в то время как прокуроры, следователи и другие ответственные люди носили гимнастерки и сапоги или темные косоворотки под пиджаками.

Что заставило его стать «ЧКЗ»? Деньги? Алексей знал, что многие коллеги его отца зарабатывали неплохо. Но семья Пивоваровых всегда нуждалась.

Как-то, будучи уже в последнем классе школы-девятилетки, Алеша сказал отцу в ответ на его обычные жалобы:

— Не понимаю, папа, что тебя удивляет. Судья, следователь и прокурор защищают интересы нашего государства. А ты заботишься об интересах частного лица. Того самого, которое нанесло государству вред. С одной стороны — государство и те, кому доверено охранять его интересы, с другой — вредитель или какой-нибудь прохвост и его защитник, то есть ты. На чьей же стороне должны быть симпатии общества?

Пивоваров-старший внимательно посмотрел на сына и сказал:

— Ты, кажется, собираешься стать юристом?

— Разумеется, — ответил Алеша, — только, конечно, не «ЧКЗ». Откровенно говоря, я не понимаю, почему ты избрал именно эту профессию.

— Ты хотел бы, чтобы я был следователем? — спросил отец.

— Сейчас об этом поздно говорить, но в свое время…

— В свое время я был следователем, — тихо сказал Пивоваров.

— Ты?! — удивленно воскликнул Алексей. — Не может быть. Ты никогда не рассказывал об этом.

— Мне нечем было хвалиться, — все так же негромко продолжал отец. — К тому же с тех пор прошло много лет. Это было в двадцатом году. Я работал тогда в ЧК.

— В ЧК?! — недоверчиво переспросил Алеша. — Ты — в ЧК?! Это на тебя так не похоже! Почему же ты ушел оттуда?

— Меня уволили, — коротко ответил отец.

«Конечно, — подумал про себя Алеша, — иначе и быть не могло. Разве отец, этот интеллигент в толстовке, типичный счетовод или завканц по виду, разве он способен быть настоящим чекистом? Суровым, замкнутым сотрудником „органов“?»

На минуту Алексей вообразил себя сыном чекиста и преисполнился гордостью. Но это длилось всего мгновение.

— Могу себе представить, — желчно сказал он. — Наверное, ты по доброте душевной отпустил какого-нибудь контрика? Человека надо было расстрелять, а ты его отпустил. Так?

— Нет, — ответил отец, — я его расстрелял.

— Ты?!

Отец посмотрел сыну в глаза и ответил вопросом на вопрос:

— Тебе трудно представить, что из ЧК могли уволить за слишком жестокий приговор? — Он помолчал немного и добавил: — Незадолго до того, как утвердить этот приговор, я получил письмо. Человек, который близко знал осужденного, пытался убедить меня, что вина его не так велика, просил вызвать для разговора… Я написал на письме резолюцию…

— Какую? — нетерпеливо спросил Алексей.

— «Обойдемся без адвокатов», — тихо ответил отец.

Они помолчали.

— Ну, а потом?

— Потом его расстреляли. Между прочим, автором письма был юрист. Адвокат царского времени. Мне казалось диким считаться с мнением такого человека. Несколько недель спустя этот адвокат добился встречи с Дзержинским и сумел ему доказать… Но было уже поздно. Мертвые не воскресают. Мне объявили строгий выговор по партийной линии и уволили…

Алеша молча пожал плечами. Нет, отец ни в чем его не убедил. Подумать только: двадцатый год — гражданская война, интервенция, все это Алексей проходил в школе, читал в книгах, видел в кино. Допустим, произошла ошибка. Но ведь тот человек все же был виновен! И что вообще значит один человек, когда решается вопрос «кто кого»? Не может быть, чтобы отца уволили только потому, что он проявил бдительность. Что-то здесь не так. Кроме того, какое отношение имеет этот единичный факт к главной теме разговора? Спроси первого встречного: кем важнее, кем почетнее быть в наше время — «ЧКЗ» или прокурором? Каждый человек, если он не классовый враг, ответит, не раздумывая ни минуты. Примерно все это и сказал Алексей отцу.

Пивоваров-старший помолчал, потом покачал головой и проговорил:

— Многие хотят обвинять. Судить, расследовать, наказывать человека… А кто же будет его защищать?

— Государство само в состоянии разобраться, кто виноват и кто нет, — убежденно ответил Алеша.

— Все это не так просто, Алеша… — как бы про себя сказал Пивоваров. — Нет, нет, совсем не так просто…

Алексей пожал плечами. Отец ничего не смог ответить по существу и ограничился общими, расплывчатыми словами. Это лишь подтверждало, что он, Алеша, был прав.

— Я бы хотел, чтобы ты стал защитником, — неожиданно сказал отец, когда Алексею казалось, что разговор уже закончен. — Правда, сейчас им быть нелегко… Заработок невелик, ты можешь судить об этом по тому, как мы живем. Прокурор, судья, следователь… да, это, конечно, очень почетно… Но послушай, — с едва уловимой улыбкой сказал он, — ведь при коммунизме не будет государства, по крайней мере такого, как мы представляем его себе сейчас. И прокуроров не будет…

Алеше показалось, что отец просто смеется над ним, считает его мальчишкой.

Он ответил сухо:

— К коммунизму государство приходит через свое укрепление, это мы еще в восьмом классе проходили.

— Укрепление… — задумчиво повторил отец, — конечно, конечно… Но как понимать смысл этого слова?.. — Он помолчал немного. — «ЧКЗ» — это, конечно, плохо. Что-то похожее на насекомое… или на обезьяну. Но защитник…

Он умолк, так и не закончив свою мысль.

Член коллегии защитников Пивоваров умер за месяц до того, как Алеша окончил школу. На похороны пришло много незнакомых людей.

— Кто они? — шепотом спросил Алеша у матери, стоя возле гроба, в котором лежал отец все в той же, обычной своей толстовке, подпоясанной узким ремешком.

— Наверное, он защищал их… — сквозь слезы прошептала мать.

Алеша обвел глазами собравшихся. Так. Значит, большинство из них — сомнительные люди, которых отец спас от тюрьмы. Конечно, он был добрый человек, этого отрицать нельзя. Но что такое доброта в период классовой борьбы? Нет, он, Алеша, предпочел бы, чтобы отца провожали с военным оркестром и с венками от государственных и партийных организаций и чтобы речи у его гроба произносили люди с ромбами в петлицах.

В юридический институт Алексей не попал, срезавшись на экзамене. В армию его не взяли из-за ярко выраженного плоскостопия. Он был вынужден поступить на работу. На руках у него была больная мать и никаких средств к существованию, кроме небольшой пенсии.

В то время Алексей еще не расстался со своей мечтой стать прокурором или следователем. Когда один из старых знакомых отца предложил ему поступить на работу в суд, правда, только в качестве судебного исполнителя, Алексей охотно согласился. Он завел себе гимнастерку и сапоги — в те годы полувоенный костюм носили почти все ответственные работники — и проникся ощущением своей причастности к той категории людей, войти в которую мечтал с детства.