Факел (книга рассказов)

Теперь младшенький — Сева. Он тоненький и звонкий. Ну что жердь. Правда, прямая жердь. Он у меня кушает хорошо, я буквально силой все в него вбиваю, а он тощий, что жердь. Учился Сева в каком-то техническом техникуме, видок имел странноватый: хилая-хилая бороденка, волосы схвачены ленточкой в косичку. Да, и круглый год носил белые штаны. Нет, не то чтоб штаны у него одни и они именно белые, нет, штанов, разумеется, было несколько, но носил Сева только белые.

Да, можно спросить, а чего это людей, прямо сказать, не совсем молодых все называют просто Николаем и просто Валей. А черт его знает, почему. Ну, если женщина двадцать пять лет работает на одном и том же месте, не станешь же ты ее ни с того ни с сего Ивановной называть. Ладно.

Да, а жили они всегда сносно. Тут Валя следила: как культурные и передовые люди, так и мы. Начали передовые люди цветные телики покупать — и мы. Завели видик — и мы. Начали стены обклеивать красивой природой — озером, там, красивым лесом, — и мы. Разумеется, все делал Николай, а позже ему начал помогать Алексей. То есть вполне ухоженная квартира, в которой все есть, соответственно, живут в ней вполне передовые люди.

Ну, вообще, не забыть бы про Валю рассказать, ну, вообще. Она же главное лицо во всей этой истории.

Всю жизнь, то есть с двадцати лет, Валя — продавщица в большом гастрономе. Отделы менялись, это понятно, то бакалея, то мясной, то алкогольный, магазин же она не меняла ни разу. Даже когда он перешел от государства к хозяйке.

Надо сразу отметить некоторую странность Вали: хоть всю жизнь она по торговому делу, а улыбчива. Невысокого роста, складненькая, светлые волосы скобочкой и, значит, улыбчивая.

Да, еще странность: туловище ее как бы делилось на две части. Верхняя при ходьбе почти неподвижна, зато нижняя — на работе, в шутку, понятно, называли ее шатунно-кривошипным механизмом — так при ходьбе и пишет. Причем Валя признавалась, это помимо ее воли, почувствует на себе посторонний мужской взгляд, мгновенно включается шатунно-кривошипный механизм.

То есть улыбчивая пухляво-вертлявенькая беляночка. Все!

Нет-нет, может показаться, что она вертихвостка, нет-нет, этого за ней не наблюдалось. Ну, может, по малости, накоротке, если человеку уж очень надо, то чего не сделать ему что-либо приятное. Но вряд ли. Все-таки продавщица самого большого гастронома — человек в городе заметный. Гульнула на стороне — знали бы, пожалуй. Так что когда Валя говорила, я глупостями, помимо мужа, не занимаюсь, оставалось только ей верить.

Но это окружающие. А тут важен взгляд не окружающих, но исключительно законного мужа.

Нет, правда, это привычный и повсеместный путь от нескольких рюмашек за праздничным столом до ежедневной бутылки — даже и рассуждать об этом пути неинтересно. Понятно, не за месяц и не за год проходит человек этот путь от веселой легкости за семейным столом до постоянной угрюмости, от шального блеска в глазах, ой, что я с тобой сделаю (и ответного шального блеска, как же ты меня напугал, ну, сделай, сделай), до бесконечной, хотя и разнообразной ругани. Николай этот путь успешно преодолел. Нет, тут спорить не о чем: ежедневная бутылочка не укрепляет ни организм в целом, ни отдельные части этого организма.

И Николай стал отчаянно ревновать. Хотя, может, кто же это скажет, было у него какое-то точное знание, вот его жена была с тем-то и тем-то. Но это вряд ли. Да, прыткость, улыбчивость, некоторая даже вертлявость. Напомнить можно и про шатунно-кривошипный механизм. Валя и мужу, и — главное — подругам упорно говорила: я не такая, если он думает, что я проходной двор, открытый всем ветрам, то ошибка. Пожалуй, ей можно было верить.

Словом, так. Интересно знать, сколько лет можно терпеть такое вот положение? Ты приходишь с работы, отвертевшись, отпрыгав часов так двенадцать, тебе бы тихонечко посидеть у телика, малость отойти от торговой запарки и уж потом прибиваться к плите — три мужика, а как же, но тебя ждет грозный набычившийся муж с уже опрокинутой в бездонное нутро бутылкой.

Ну, и с руганью. Нет, правда, теперь он уже ни одного нормального слова не говорит, один мат-перемат, но покуда терплю.

Хотя надо сказать, Николай не раз требовал: уходи из торговли, больно много народу там вокруг тебя вертится; а куда же я уйду, в уборщицы? я же помимо торговли ничего делать не умею, да и хозяйка ко мне хорошо относится, не обижает. В самом деле, не в уборщицы и не в дворники идти. Нет, это ты кончай с бутылочками, ну в субботу, ну в праздники, ну после бани, я же человек и понимаю, но не каждый же божий день, ты даже телик не смотришь, ты совсем стал как сельский кулек. На что Николай сравнительно твердо заявил: и имею право — на свои и заработки хорошие (что правда — на свои и заработки хорошие), ну не можешь самостоятельно остановиться, сходи к доктору, да я сам себе доктор, захочу — остановлюсь без всяких докторов, ты еще не знаешь, какая у меня воля.

И все это с постоянной руганью. Хотя грешить на Николая не надо — принцип руконеприкладства он не нарушал.

Короче, Валя несколько раз предупреждала мужа: всю жизнь вот так маяться я не буду, не завяжешь — уйду. И даже сроки ставила. Но потом срок сдвигался. Вот Алеша кончит школу, вот он придет из армии, вот школу кончит Сева. Штука в том, что уйти было некуда — как ты разделишь двухкомнатную квартиру на четыре части. В ее случае уйти — значит уйти к другому мужчине.

Нет, тут ничего не понять: тебя ставят перед выбором — водка или жена, водка ведь противная, а жена — и это точно — хорошая. Ладно, ты можешь сомневаться, такая ли Валя недотрога, что вовсе не пикернет на стороне, ладно, в любой работе присутствует малая вредность, тем более эта вредность иной раз бывает приятной; но что твоя жена любит свой дом и своих детей, уж тут-то нет сомнений.

Дети всегда были ухоженные, чистые, и даже в подростковом возрасте, и вежливые, и учились сносно, и не хулиганистые, чтоб там выпивали или какую пакость нюхали.

Значит, перед тобой вольный выбор — водка или жена. И ты свой вольный выбор делаешь — водка. Валентина это так, пугает, капризничает Валентина, никуда она не денется. А он ничего плохого не делает, ну, заложит, так все закладывает, ну, поругает жену, так все ругают — исключительно в педагогических целях.

Но однажды Валя ушла. Алексей пришел из армии и сразу, значит, устроился в охранные структуры. А Сева в это же самое лето самостоятельно прорвался в технический техникум.

И она ушла.

Но в городке ее не одобрили.

Ну, вот так-то если разобраться, имеет человек право на счастье? Нет, чего так хватать, не на счастье пусть, так хоть на нормальную жизнь. С мужем все ясно, тут, как говорится, ловить нечего, детей вырастили, старший в состоянии не только себя защитить, но и других людей, если ему доверили пользоваться как холодным, так и горячим оружием. Младшенький хорошо учится, знает, чего хочет, и непременно этого добьется.

Словом, имеет право человек хоть на что-то впереди надеяться? Если нет и сорока пяти? Имеет! Однозначно.

Короче, когда-нибудь терпение Вали должно было лопнуть, и однажды оно лопнуло.

Значит, так. Инженер. Сравнительно обеспеченный. Лет на пять моложе Вали. Роста невысокого, но жилистый. Когда-то играл в футбол за городскую команду, да и сейчас иной раз по парку бегает. И однокомнатная квартира. Был женат, не был — не так важно. Главное — однокомнатная квартира. И он такую сказку говорил, что вот Валя ему много лет нравится, и он ходит только в этот магазин: получить из рук Вали товар, полюбоваться на нее, поймать ее улыбку, и уже спасибо, уже на душе веселей.

Ну, подробности тут неизвестны, но по веселью в глазах, по радостной улыбке все понимали: Вале новый мужчина понравился.

Он ласковый, как теленок, говорила Валя. Не поверите, больше всего он любит носить меня на руках. Он может так и предложить: давай я тебя поношу на руках и убаюкаю. Да, носит и убаюкивает. Ну, тут все понимали, Валя присвистывает, еще можно понять, когда на руках несут до койки, а что просто так, говорить ласковые слова и убаюкивать — нет, это женщина присвистывает. А Вале, видать, нравилось, что ее новый мужчина ласковый. Все понятно, за много лет привыкла, что муж обзывает по всякому, слова доброго не скажет, и если пристает к тебе (если пристает), то исключительно в силу крайней нужды и с отчаянным сивушным запахом.