Давид Гольдер

Гольдер задыхался, беззвучно шевеля губами. Собеседник наклонился еще ближе и ощутил у себя на губах запах лихорадки и дыхание умирающего.

— Гостиница «Континенталь». Запиши, — прошептал Гольдер. — Джон Тюбинген. Гостиница «Континенталь».

Парень торопливо достал старое письмо, оторвал верх от конверта и записал оба адреса. Гольдер приказал угасающим голосом:

— Скажешь, что Давид Гольдер мертв, что я просил заняться делами моей дочери… что я ему доверяю и…

Он умолк. Глаза у него закатились, подернулись смертной пеленой.

— И… Нет. Только это. Все. Так будет правильно.

Он взглянул на бумажку в руке парня.

— Дай сюда… Я подпишу… Для надежности…

— Вы не сможете. — Спутник Гольдера покачал головой, но все-таки вложил карандаш в ослабевшие пальцы старика. — Ни за что не сможете, — повторил он.

— Гольдер… Давид Гольдер… — растерянно, со странной тревожной настойчивостью шептал умирающий. Слоги собственного имени казались ему незнакомыми словами какого-то загадочного языка… Но он все-таки сумел вывести подпись на обрывке старого конверта.

— Отдаю тебе все мои деньги, — выдохнул он. — Но поклянись в точности исполнить все, что я сказал.

— Конечно, я клянусь.

— Клянись перед всевидящим оком Господа.

— Клянусь.

Жестокая судорога исказила лицо старика, из уголков рта на руки потекла кровь. Хрипы стихли.

— Вы меня еще слышите, мсье? — громко, со страхом в голосе, спросил юноша.

Проникавший через иллюминатор вечерний свет падал на запрокинутое лицо. Паренек задрожал. На сей раз кончено. Открытый бумажник выпал из ослабевших пальцев старика, он схватил его, пересчитал деньги, спрятал их в карман и убрал конверт с адресами.

«Умер он наконец или все еще жив?»

Молодой человек протянул руку, но пальцы дрожали так сильно, что он не мог уловить биения сердца.

Боясь разбудить Гольдера, он на цыпочках отступил к двери и вышел, даже не обернувшись на пороге.

Гольдер остался один.

Он выглядел как мертвец, но смерть еще не завладела им полностью. Гольдер ощутил, как уходят голос, тепло тела, сознание, но зрение сохранил и видел, как лучи заходящего солнца тонут в море, как блестит вода.

В самой глубине его существа до последнего вздоха мелькали образы, слабея и стираясь с приближением смерти. На мгновение Гольдеру почудилось, что он прикасается к волосам и нежной коже Джойс, но потом она отдалилась, до него в последний раз донесся нежный и легкий, как звон колокольчика смех. Гольдер забыл о Джойс и увидел Маркуса. Мимо угасающего сознания проплывали, мгновенно уносясь прочь, незнакомые лица и какие-то зыбкие, размытые формы. В самом конце остались только вечерняя улица с освещенной лавкой на углу — улица его детства, свеча за обледеневшим стеклом, вечер, падающий снег и он сам… Пухлые снежинки падали ему на лицо и таяли, оставляя на губах вкус талой воды, совсем как в детстве. Кто-то окликнул его: «Давид, Давид…» Снег, низкое небо и тень смерти заглушали голос, унося его прочь, и он исчезал за поворотом дороги. Бесплотный голос стал последним, что слышал в своей земной жизни старый Гольдер.

Коротко об авторе

Ирен Немировски родилась 11 февраля 1903 года в Киеве. Мать наняла для дочери гувернантку-француженку и сама говорила с девочкой только по-французски. После революции октября 1917-го жизнь отца Ирен, крупного банкира, оказалась в опасности, и семья решила «затеряться» в Москве. Они поселились в небольшой квартирке, где от прежнего жильца-офицера осталась библиотека. Во время артобстрелов четырнадцатилетняя Ирен запоем читала Гюисманса, рассказы Мопассана, «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, который на всю жизнь останется ее любимой книгой.

Немировским удается перебраться в Финляндию, а оттуда — в Швецию. Прожив год в Стокгольме, они уезжают во Францию, где отец Ирен восстанавливает состояние.

Ирен поступает на филологический факультет и начинает писать. Свои рассказы и сказки она подписывает псевдонимом и рассылает в газеты и журналы. Первый роман Ирен Немировски «Давид Гольдер» выходит в 1929 году в издательстве «Бернар Грассе». Критики единодушно признают его шедевром. Написанную на едином дыхании короткую повесть «Бал» тоже встречают очень тепло: Поль Ребу — он одним из первых привлек внимание коллег к юной Колетт — признает за Ирен исключительный литературный дар.

В 30-х годах Ирен Немировски публикует девять книг, в том числе роман «Осенние мухи» и сборник рассказов.

Во время войны Ирен с мужем и дочерьми переезжает в департамент Сона-и-Луара из-за принятого 3 октября 1940 года закона о евреях, лишавшего их всех прав. Там Ирен пишет «Огни осени» — роман увидит свет уже после ее смерти, в 1948 году, «Жизнь Чехова» (1946) и «Блага этого мира» (1947). Нацисты арестовали Ирен в тот момент, когда она работала над «Французской сюитой» — в 2004 году роман был удостоен премии Ренодо. Ее отправили в Освенцим, где она и погибла 17 августа 1942 года. Муж, Мишель Эпштейн, пережил ее на три месяца.