Верховный Издеватель(СИ)

Я подумала, что этой игрой Ромка интуитивно подметил самое важное. Пожалуй, нигде не найдёшь таких подробных и грандиозных "карт" мира невидимого, как в ярославских храмах! Столько пунктов неземной географии, столько всевозможных событий (давно минувших или ещё не наступивших), что... это же целая энциклопедия представлений людей о том, чего они никогда не видели. Но "не видели" - не значит, что этого нет. Не видели, зато хотели увидеть! Вот и Ромка - захотел. И увидел.

Есть, кстати, особенность размещения фресковых сюжетов. Например, сотворение мира (Книга Бытия) и его конец (Апокалипсис) обычно изображались в галерее. В самом храме мир устойчивый, постоянный, а в галерее всё меняется, рушится, преображается... более бурно, чем в самой захватывающей книжке! Звёзды творятся - и звёзды сыплются. Мир обветшал по краям: начало и конец его изогнулись на сводах галереи. Как в жизни осень иногда напоминает весну, а вечер - утро. Как там в песне Шевчука:

Вечер расписался на рассвете.

Всё, что мной когда-то было,

пожелтело и уплыло.

В небесах дымит кадило...

Я за всё давно в ответе.

Стремительность стихий всегда интересней для сюжета, чем стабильность. Вот и Ромка интуитивно отразил на своей "интерактивной карте" всё-таки гораздо больше сюжетов из галереи.

В галерее ведь не живут - через неё проходят (так же, как проходят игру).

* * *

Прошёл год, и Ромку вновь со страшной силой потянуло в путешествие - причём, непременно в Ярославль (он у нас человек очень консервативный: что уж понравилось - только то для него и существует на свете!). Потянуло в дорогу, как Бильбо или Фродо... или, скорее, как эльфов на заморскую родину.

Корабль, серокрылый корабль!

Слышишь ли дальние зовы,

Уплывших прежде меня

призывные голоса?

Прощайте, прощайте, густые мои леса,

Иссякли дни на земле, и века

начинаются снова...

Правда, ромкины дни на земле не иссякли, и дай ему Бог ещё лет этак 70 - но "дальние зовы" из Ярославля он услышал.

- Ну, мам, ну, пап!.. - приставал он. - Давайте уж ещё поедем на теплоходе. Как в том году - только теперь мы сами всей семьёй!.. втроём, а!

Иногда надо исполнять детские мечты. Так, глядишь, исполнишь ненароком, не заметив, свою собственную. Всё, что связано с творчеством - по-моему, свято (я серьёзно говорю!), вне зависимости от возраста творящего. Творческого человека надо "баловать". Если уж душа всерьёз просит, она лучше знает, почему, для чего, зачем... Тут главное - не помешать!

Я купила путёвки. Правда, у Паши, к сожалению, не получилось с отпуском, и пришлось нам поехать вдвоём.

- Значит, состоится у нас с тобой, Ром, путешествие из Петербурга в Москву?

- В Ярославль, - поправил Рома.

- Знаю, кэп. Просто есть такая известная книга "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева.

- Не читал.

- Знаешь, ты не слишком много потерял.

- А что, Профессор лучше?

- Да, Профессор... в чём-то лучше, - иронически сказала я. - Хотя, пожалуй, в описании чудищ даже Профессор уступает.

- Так это что, мам, у Радищева - тоже фэнтези? - загорелись у Ромки глаза.

- Да, ещё какое фэнтези: "Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй".

- Ничего не понял... но, по-моему, клёво! - сказал Рома.

- Это потому, что ты не знаешь старославянского языка! А значит: "Чудище круглое (или, в другом смысле - толстое), огромное, озорное (ну, значит, злое, любит до всех докапываться), имеет сто пастей и лает..." ну, "лает" - это ещё можно понять как "лается, ругается, надругается... матерится".

- Это надо записать, чтоб не забыть! - восхитился сын.

- Да, лучше уж в жизни с такими чудищами не встречаться... - задумчиво сказала я.

2. Проводы

Куда Я иду, ты не можешь

теперь за Мной идти,

а после пойдёшь за Мною.

Ин. 13, 36

"До свидания" -

это значит: я вернусь.

Из далёкого далёка...

если ветер разгонит облака. А. Макаревич

...И всё-таки мы с ними встретились.

Перед отъездом нам с Ромкой приснились уж очень необычные сны, которые, при всём различии сюжетов, как-то странно перекликались.

Это было не путешествие, а проводы. Одному человеку надо было проводить другого, очень дорогого ему... причём, он не ведал, до какого момента. Просто шёл и с тоской ждал конца. Провожал навсегда! Вроде, и вместе идут, но потом неизбежно - не вместе. Когда "потом"? Сегодня, но во сколько? Одним этим человеком был... Ромка (одновременно, он будто видел себя со стороны, но почему-то как взрослого, хотя не мог бы сказать, сколько ему лет). В другом - которого он провожал, - угадывалось что-то очень знакомое. Внешность обманчива: вроде, перед глазами один человек, а в душе у Ромки, когда он на него прощально глядел, когда пытался разговаривать... Они общались на каком-то странном, очень красивом языке (вроде того самого "обло, стозевно") и Ромке приходилось даже самого себя переводить в мыслях на что-то более простое и привычное. Например, один раз он сказал спутнику:

- Жив Господь и жива душа твоя! не оставлю тебя ("Бог живой и ты живой! как же я тебя брошу").

Но отчаянная мысль говорила:

- "Ну, не бросить его ты можешь только до поры до времени. Дойти-то дойдёшь до какой-то черты... а дальше уже он сам! Знать бы только, до какой пустят провожать".

Они дошли до небольшой, но явно глубокой реки, и Рома уж подумал было с похолодевшим сердцем, что это и есть та самая черта - и прощаться надо уже здесь... вот прямо здесь, и всё! Хоть ты умри, а надо!

Но оказалось, ещё не здесь. Кто-то искусственно продлевал проводы, дорисовывая совместную часть последнего маршрута.

Спутник снял свой плащ, взмахнул им с силой над головой, будто пожар перед собой тушил и... Вместо огня, раз уж его тут и в помине не было, потушилась вода. В какой-то полосе она просто перестала существовать, словно рисунок реки здесь стёрли, и они вдвоём (да, пока всё ещё вдвоём!) перешли на тот берег.

Воды вновь сомкнулись. Ромка понял: это чтоб никто не помешал попрощаться наедине. Ну, как в поезд пускают провожающих. Билет один, но зашли пока двое. Пока проводник не скажет: "Просьба провожающим освободить вагоны". От этого "пока" такие кошки скребут на душе, что начинаешь ненавидеть все поезда, перроны, проводников, билеты, вокзалы, расстояния и расставания.

Но тут было - не просто расстояние.

- Проси, что тебе сделать, прежде чем меня возьмут от тебя!

- Дух, который в тебе, пусть будет во мне вдвойне.

Он хотел этим сказать примерно: "Пусть во мне нас будет всегда двое, чтоб нам хотя бы так не разлучаться"... но вышло то, что вышло.

Спутник задумался:

- Трудного ты просишь! Ну... если увидишь, как я от тебя буду взят, тогда будет, как ты просишь; если не увидишь - не будет.

Как важно, оказывается, увидеть... Не просто проводить, а ещё и увидеть!

И Ромка увидел...

Целое несущееся зарево. Представьте: извергающийся вулкан поднялся в небо и помчался со страшной скоростью, оставляя багровый хвост. Это тебе не метеор, который за полсекунды скатится слезой по щеке неба и его уже нету! Не комета. Это - ветер-пожар! Африканский клубящийся самум, только состоящий не из песка, а из огня. И ещё что-то в недрах его угадывается.

Вот он поравнялся, как локомотив с перроном... Илья (Ромка вдруг в последнюю секунду прощания вспомнил имя) впрыгнул в подобие колесницы, нарисовавшееся на глазах в самом центре самума. И зарево, нисколько не задерживаясь, устремилось дальше - уже с ним. Только полетел вниз его плащ - прямо в руки Ром... Елисея. Теперь Ромка точно смотрел на всё это со стороны. Кто-то сказал ему про упавший плащ странные слова (он их в точности запомнил):