Счастье бывает разным

Сама же Майка пока живет по ею же выработанному жесткому плану.

Для начала съехала из роскошной квартиры, которую Сашка получил от отца к началу учебы и адрес которой уже известен всей русскоговорящей золотой молодежи Нью-Йорка. Вот почему заниматься там было просто невозможно — тусовка шла круглосуточно, лишь на время мажоры выкатывались на своих «мерсах» и «БМВ» в какие-то пафосные, но от этого не менее злачные места.

Однажды Майка не выдержала и предложила тусовщикам немедленно убираться восвояси, со всеми своими бутылками, сигарами и понтами. Так ее демарша сначала даже не заметили, а заметив, все внимание сконцентрировали на Сашке. Он же хозяин. А она — всего лишь его жена. Сашка, попав в неловкую ситуацию, как всегда, начал глупо улыбаться и пытался пустить дело на самотек. И лишь когда Майка сказала, что в противном случае квартиру покинет она, народ потихоньку разошелся. А любимый стал ныть и нести всякую хрень, что, мол, так себя в обществе не ведут, что это плохой пиар и что все должны жить дружно, особенно вдали от Родины. Это еще сильнее взбесило Майку, потому что настоящая Родина большинства Сашкиных друзей — в заднице. Ибо они — паразиты по определению, то есть родственники глистов.

Новое ее жилье было на порядок менее комфортным. Хотя — грех жаловаться. В стандартном двухэтажном бруклинском домике из темно-красного кирпича ей выделили комнату. Даже скорее квартиру, потому что вход в нее отдельный, со двора. Теоретически это хозяйственное помещение. Но все восемь деток Дворы-Леи уже давно выросли. У двух из них — дома по соседству. Так что площадь освободилась.

Майке там кажется очень уютно. Семь ступенечек вниз — счастливое число. Окна тоже есть, просто начинаются прямо от земли и выходят в крошечный задний дворик. Метров двадцать квадратных, не больше. Но восемь сортов замечательных роз Майка там насчитала, при том что садовника, как и любой другой прислуги, в этой весьма состоятельной семье не было.

Встретили ее замечательно.

Двора-Лея и ее муж, Исаак, очень обрадовались. Дети — тоже. Двое, которые живут рядом, уже забегали поздороваться. Двора-Лея приняла живейшее участие в ее положении, так что телефончики русскоговорящих акушеров и гинекологов, привезенные папиком, не понадобились: у Дворы были свои связи, основанные на личном богатом опыте.

Забавно, что оба врача, которым она показала Майку, были с русскими фамилиями — точнее, белорусской и украинской: Борткевич и Данько. Оба оказались евреями, Майка теперь четко разбирается в этом вопросе. В еврейских домах на косяке входной двери висит мезуза — такой цилиндрический пенал с вложенным в нее текстом из Торы: она, по мнению хозяев, оберегает дом от всех напастей.

Врачи не знали по-русски ни слова. Но когда Майка у гинеколога в его пыточном кресле вдруг слегка запаниковала, тот улыбнулся ей и чистенько пропел несколько слов из знакомой с детства колыбельной. Точнее, мотив был от колыбельной. А слова, повторяемые четырьмя — или более? — поколениями теперь уже нью-йоркских матерей, давно утратили свой украинский смысл.

Все у нее и у малыша оказалось хорошо. Майка настояла на УЗИ, хотя Двора-Лея не советовала. Но когда Майка все-таки сделала исследование, то на следующий день получила подарок от хозяев. Оказалось, что Двора, везде сопровождавшая Майку, взяла копию картинки у Данько, а Исаак оформил ее в красивую рамочку с надписью на английском «Мое первое фото».

Было смешно и приятно.

А еще ее пригласили на субботнюю трапезу.

Она уже бывала на подобных встречах в этой семье. Все будет очень долго, немножечко скучно и необыкновенно, просто фантастически вкусно.

Когда Майка посетовала, что с такими обедами наберет много лишних килограммов, Двора-Лея только посмеялась и предположила, что Всевышний не допустит никаких проблем. Это было ее повседневное предположение, она раз двадцать в день уверяла в этом себя и окружающих.

«Все-таки хорошо им живется, — подумала Майка, — с такой непоколебимой уверенностью в свои особые отношения с Богом».

Размышления ее на этом прервались, потому что она уже почти дошла до цели.

Вон и Сашкин «Феррари» стоит, ярко-красный кабриолет. Это ж надо, такую дурь — и за такие деньги. В городе вонь, шум. Крышу опускали, наверное, раза три, и то ненадолго. Но у мужа на подобные штуки есть веское обоснование, которое тоже бесит Майку — возможно, именно потому, что исходит от Сашки.

Он, покупая за бешеные деньги очередную фигню, делает умный вид и важно произносит: «Положение обязывает». И смех, и грех. Положение глиста.

Судя по тому, что рядом стоял еще один, черный, дорогой и при этом прокатный «Мерседес», Николай Андреевич тоже присутствовал в ресторане.

Место было не из тех, куда требуется ходить, раз положение обязывает. Так что случайные «мерсы» сюда не подъезжали. Кабак выбрала Майка — она его нашла еще в прежний приезд, недорогой, со среднеамериканской кухней. Ничего особенного, кроме того, что располагался он, как и многие нью-йоркские рестораны, прямо на причале, а его панорамные окна смотрели в океан, точнее, на Гудзон, недалеко от того места, где недавно один умелый и чертовски везучий пилот посадил свой «Боинг», в котором птицы, как террористы-смертники, ценой собственной жизни заглушили оба двигателя. Пилот прославился на всю Америку и даже на весь мир: ни один человек при этом знаменитом приводнении не погиб.

Майка вошла в самораскрывающиеся стеклянные двери и двинулась по длинному широкому коридору. В стороны от него отходили залы и кабинеты, но она четко и осознанно шла к океану.

Вот сюда она привела Сашку, когда они, уже вдвоем, приехали в Нью-Йорк.

Здесь он признавался ей в любви и говорил, как бескрайне счастлив.

Самое обидное, что не врал.

Эх, кто бы мог подумать, что все так кончится.

Впрочем, раз она сюда пришла, значит, шансы еще есть. Или ей просто страшно признаться даже самой себе, что ее семейная жизнь закончена навсегда?

Вот они. За столиком.

Трое.

Так, первые новости. Третий — явно американец. Они, если пообвыкнуть, сразу отличимы от наших. Странно.

Майке казалось — и сейчас кажется, — что третий здесь лишний. Она и насчет Николая Андреевича сомневается. Но с ним уже был договор, так что — пусть будет.

— А почему нас четверо? — поздоровавшись, спросила Майка.

— Адвокат, — угрюмо буркнул Сашка.

Так, похоже, все упрощается.

— Боюсь, вы неправильно поняли, Майя, — это уже Сашкин папа. Он всегда обращался к невестке на «вы». — Сэм нам понадобится, но чуть позже. А для чего — я сейчас хочу объяснить.

Американец по просьбе Николая Андреевича пересел за соседний столик, куда ему принесли обильную и дорогую еду.

Николай Андреевич взял на себя ответственную функцию модератора.

— Я полагаю, — начал он, — положение серьезное.

— Я тоже так полагаю, — согласилась Майка.

Сашка фыркнул недовольно, но ничего не сказал. Впрочем, собеседники поняли его позицию: что может быть серьезного, если все здоровы и молоды, денег — куча, а Америка — прекрасная страна?

— Если в двух словах, Майя, вы считаете, что Александр — патентованный бездельник и у него нет будущего.

— Если в двух словах — да, — подтвердила Майка.

— Ну, вы даете, — не выдержал Александр.

— Помолчи, — перебил его отец.

— А по-моему, пусть лучше говорит, — сказала Майя. — У него же есть право голоса.

И Сашка заговорил.

— У меня такое ощущение, что все вокруг спятили, — взял он быка за рога. — Нам только по двадцать три года. Мы молоды и сильны. Мы любим друг друга. У нас скоро будет ребенок. У нас нет никаких материальных проблем. Что плохого в нашем будущем?

— Ты не защитился в Москве. Ты не учишься здесь, — сказала Майка. — Я уж не говорю про работу.

Сама Майка, кроме того, что получала МВА, подрабатывала постоянно, а последние два месяца ее взяла на стажировку крупная интернациональная компания, конечно, пока в лице маленького местного отделения. Но ей уже сказали, что возьмут в штат, несмотря на очевидность ее положения.