Сын батрака

— Раньше надо было думать, — обрезала Эрна. — Если ты только сейчас сообразил, что не хочешь строиться, то, пожалуй, поздновато.

За лето Эрна очень изменилась. Она почти перестала смеяться, но Франца это не волновало, он и сам со всеми своими заботами забыл, когда последний раз смеялся. Она стала упрямой, и поначалу это его сердило. Но потом он понял, что ее упрямство — самозащита против непосильной нагрузки: работа в магазине, строительство дома и беременность. Поэтому он больше не перечил ей.

Изредка он вспоминал последнюю троицу и как все было у них с Эрной хорошо. В свои двадцать лет он вспоминал об этом, как сорокалетний вспоминает о событиях юности, — такими далекими казались ему те дни.

Он сожалел, что Эрну сейчас никак не расшевелить, а значит, не с кем ему строить воздушные замки; воздушные замки, которые через несколько лет могли бы стать явью. Как только дом будет готов, у него появится время на учебу, и прежде всего он воспользуется теми возможностями, о которых ему рассказывал Бенда. А там дальше видно будет. И в конце концов, есть ведь еще учитель Штадлер из Маттерсбургского профессионального училища, который тоже наверняка даст ему добрый совет.

На одного Бенду Франц не хотел полагаться. Он стал относиться к Бенде хуже, чем в первое время. Это получилось как-то само собой. Каждый из них был занят своим делом. Разница лишь в том, что дела Бенды интересовали и других рабочих, тогда как заботы Франца мало кого касались.

Франц сознавал свое бессилие. Раньше он, например, обращал внимание своих товарищей на то, как грейдер засыпает щебнем — кубометр за кубометром — размытые колеи на дороге, чтобы не застревали грузовики.

— С этим щебнем, который тут пропадает, я мог бы половину подвала забетонировать, — говорил Франц.

— А что толку шоферу грузовика от твоего подвала, если он тут забуксует, — возражали ему.

Франц изо всех сил старался быть таким, как прежде. Это ему не удавалось, и он хотел, чтобы другие по крайней мере понимали его. Чтобы хоть Бенда понимал.

Как-то в августе, когда он вместе с Эрной и своим отцом сколачивал из старых досок опалубку для лестницы в подвал, Франц надумал поговорить с Бендой, как бывало прежде, излить бригадиру душу.

Но в понедельник Бенды на работе не было.

— Он в отпуске, — сказал один из каменщиков.

— И он никого не предупредил?

— А чего тут предупреждать? Он каждый год в это время уходит в отпуск.

— Зато всегда присылает открытку, — вставил другой.

— Он уехал?

— Улетел, — сказал каменщик, — в Болгарию.

— Улетел, — повторил Франц. И подумал: «Можно было хоть словечко сказать, если уж в такую даль отправляешься».

В последующие недели Франц больше держался Хайниша, шофера автобуса. Он частенько садился на сиденье рядом с шофером, обычно пустовавшее. Почти все рабочие по дороге на работу спали. А клевать носом на переднем сиденье, у самого ветрового стекла, нежелательно.

Хайниш был человек словоохотливый, его очень устраивало, если рядом есть кто-то, с кем можно почесать язык. Франц, однако, отнюдь не был идеальным собеседником — мало сплетен знал. Казалось, его по-прежнему больше всего интересует история с листовками. Говорил же он в основном о доме и предстоящем процессе.

Франца удивляло, почему Хайниш, который тоже строит одноквартирный дом, никогда не выглядит измученным. Однажды он спросил его об этом.

— Знаешь, — ответил Хайниш, — я всегда делаю только то, что легко. Ведь у меня есть квартира. Там, правда, тесновато, с нами живет еще моя дочь с мужем, но, пока они не завели ребенка, терпимо.

— А давно ты строишься?

— Уже седьмой год!

— Семь лет! — сказал Франц. — Значит, скоро дом будет готов.

— Я же тебе сказал, — возразил Хайниш, — я делаю только то, что легко.

— Тогда другое дело, — заметил Франц. — Выходит, тебе не приходится день и ночь ломать голову над этим дурацким домом.

— А зачем? — удивился шофер. — Для меня это вроде как хобби. И думать о доме мне приятнее, чем о чем-нибудь другом.

Франц покачал головой, он чувствовал, что тот его не понял.

— Разве можно сравнивать, — сказал он, — ты хочешь строить дом, а я должен, и притом как можно скорее. Потому что в моей комнате нет места для жены и ребенка. А у Эрны, вернее, у ее родителей, нет места для меня, понимаешь?

— Ну, мой дом тоже не сам по себе строится, — возразил Хайниш, не желавший умалять свои достижения.

— Конечно, не сам по себе, — сказал Франц, — но все-таки тебе легче. Если нет денег, ты можешь и подождать. А что делаю я? Я должен выкручивать себе мозги так, что скоро я, кажется, рехнусь. А потом приходится чистить старый кирпич, чтобы все-таки было из чего строить, хотя денег и нет. В фирме иногда опрокинут целый грузовик кирпича, и половина вдребезги. А ты хоть раз видел, что они с цементом выделывают?

Хайниш, сидя за рулем, иногда посматривал на Франца. А тут он не взглянул на него и не сказал ни слова.

— Достаточно надорвать мешок, — продолжал Франц, — и они уже выбрасывают его вон.

Хайниш снова промолчал. Это было странно, потому что обычно он за словом в карман не лез.

— Ты что, ни разу не видел? — спросил Франц.

— Я, знаешь ли, редко бываю на стройке, — уклончиво произнес Хайниш.

— Но это же каждому известно, — сказал Франц.

Ответа Франц опять не получил. Почему, он не знал, но ему это было безразлично. Какое ему, в конце концов, дело до чужого хобби!

Хайниш сделал вид, что внимательно следит за дорогой. Хотя она была почти пустынной. Франц, упершись коленями в приборную доску, закурил сигарету.

Лишь за несколько километров до Сент-Освальда шофер снова разговорился. Спросил, где находится участок Франца и как туда лучше добраться.

— Очень мне охота поглядеть, — сказал он.

— Пожалуйста, в любое время.

— Тогда я прямо сегодня заскочу, когда буду ехать мимо. У меня сегодня больше нет рейсов.

Франц согласился.

Эрна уже вовсю работала на стройке. Франц попросил ее переодеться, так как будет гость. Эрна сперва не соглашалась, но потом ей даже понравилось — хоть разок посидеть тут, ничего не делая.

— А что, если бы я на воскресенье позвал своих товарищей? — спросил Франц. — Пока хорошая погода. Тут на досках можно неплохо посидеть.

— Их же угощать придется, — сказала Эрна.

Франц признал ее правоту. Хочешь не хочешь, а несколько литров вина пришлось бы поставить. В их нынешнем положении и это было бы непростительным легкомыслием.

— На будущий год, — проговорила Эрна, — мы уже сможем сидеть перед домом, когда ты будешь возвращаться с работы.

— Может быть, — ответил он.

Они уже издалека заметили автобус, ехавший по проселку. Хайниш не оставил свою тяжелую машину на дороге, а вкатил прямо на участок.

«А он забавный мужик», — подумал Франц и представил себе, как Хайниш, ухмыляясь, вылезет из автобуса. Но его ждало разочарование. Хайниш выглядел смущенным, даже когда Эрна приветливо с ним поздоровалась.

Сначала они показали ему уже почти готовый подвал. Хайниш захотел взглянуть на подвал изнутри, и они спустили туда лестницу. Эрна осталась наверху.

— Давай не будем разводить канитель, — тихонько сказал Хайниш. — Как ты допер, что я вожу со стройки цемент?

Франц онемел.

— Ладно, плевать, — продолжал Хайниш. — А кроме тебя, кто-нибудь знает?

Тут уже Францу кое-что уяснилось. Он покачал головой.

— Тогда порядок, — сказал шофер и перевел дух. — Если будешь помалкивать, можешь вступить в долю.

— Что ж, — согласился Франц. — Хорошо.

Хайниш был доволен. Они вылезли из подвала и сразу же пошли к автобусу. В багажнике лежало шесть мешков цемента.

— Пополам, — сказал Хайниш, — и в будущем тоже.

Франц вытащил три мешка и отнес в сарайчик. Уезжая, Хайниш еще раз помахал из окна.

Францу трудно было объяснить все это Эрне, сначала он должен был объяснить это самому себе.