В середине дождя

Я повернул ее и осторожно прижал к себе. Потом приблизил лицо и поцеловал ее, как вчера, — осторожно, в мягкие губы. Мне все хотелось делать осторожно.

На поручень упала капля. Затем еще одна. Тут же — капнуло на запястье. А потом закапало все чаще и чаще. Все сильнее и сильнее.

— Вот и дождь… — тихо сказала Аня.

Я стоял, прижав ее к себе, она стояла, прижавшись ко мне. На нас капал дождь — словно целовал нас обоих. Частыми, порывистыми поцелуями.

Аня отстранилась, взглянула мне в лицо:

— Наверное, мне пора.

Я вытер ее щеку от капель, потом другую. Но дождь все не переставал делать наши лица мокрыми. Как-то все внезапно изменилось. И я еще не знал, как к этому относиться.

В метро было много людей, дождь гнал их с улицы под землю. На эскалаторе с влажными, опущенными вниз зонтами пассажиры были похожи на воинов, держащих в руках стяги поверженного противника. И даже воздух здесь в подземке как-то сразу отсырел. Мы стояли с Аней на эскалаторе вплотную друг к другу, не говоря ни слова. С наших волос чуть капало, стекало за шею, под воротник. И мысли — куда-то утекали.

Нам опять нужно было ехать в разные стороны. Так почему-то всегда получалось. Мы всегда прощались на платформе, а не в вагоне.

Когда мы сошли с эскалатора, Аня повернулась ко мне и сказала:

— Чуть не забыла.

Она открыла сумочку и, покопавшись, протянула мне несколько сложенных листов.

— Мои стихи. Потом почитаешь.

— Хорошо.

На платформе тоже было много народу, а я не видел никого. Аня стояла и глядела мне в глаза. Подошел ее поезд.

— Спасибо тебе за эти дни. Увидимся, — сказала она.

— Увидимся, Анюта.

Она подошла ко мне, быстро поцеловала и забежала в вагон. Ее поезд ушел, а вскоре подошел и мой. В вагоне я сел на свободное место и некоторое время ехал, пытаясь разобраться в том, что я чувствую. Потом развернул Анины стихи и погрузился в чтение.

Это стихотворение было в самой середине. И оно как-то сразу меня зацепило. Я не понимал, чем — по стилю оно не отличалось от остальных. Я начал читать дальше, другие стихи, но строчки предыдущего все вертелись в голове. Я вернулся к этому стиху и перечитал его. Потом перечитал снова.

Когда я подъезжал к своей станции, я уже знал это стихотворение наизусть.

Я добежал до своего дома частыми перебежками — на улице шел самый настоящий ливень. Дома мама сказала, что днем мне несколько раз звонила девушка. "Представилась Таней. Просила тебя перезвонить. Твой мобильный еще в ремонте?" — спросила меня мать. Я кивнул и прошел к себе с телефоном в комнату.

Я позвонил Тане. Она подняла трубку не сразу — я с полминуты слушал протяжные гудки, монотонно сочащиеся в пустоту. Наконец Таня ответила. Мы поговорили минут пять, а потом попрощались. Тане очень надо было меня увидеть — мы договорились встретиться завтра.

Я положил трубку и посмотрел в окно. Я смотрел долго-долго — на темное, уже не серое, а фиолетовое небо, на деревья, которые трепал назойливый ветер, на водный канал, исходивший нервной рябью. Дождь продолжал лить — лить, не переставая. Словно пытаясь затопить все вокруг.

Часть вторая

Глава 10

Когда я учился в школе, родители три года подряд отправляли меня в детский лагерь "Сосновый бор", который находился в Московской области. По их мнению, солнце, свежий воздух и игры со сверстниками были теми вещами, которые могли на тот момент составить мое счастье. Но наблюдая организационную суматоху с воспитателями, отрядами, автобусами, путевками, я не чувствовал, как другие дети, никакого восторга. "Все в порядке?" — спрашивала мама. Я кивал головой в ответ.

Пребывание в "Сосновом бору" было сродни этому кивку головой. Разница между счастьем и удовлетворением — это разница между ответом "Да" и молчаливым кивком.

Это были скучные, однообразные дни. Я ел, спал, играл в футбол и настольный теннис. Вместо вечерних дискотек посещал местный видеоклуб, где смотрел американские боевики и комедии. Ни в каких конкурсах и соревнованиях, как правило, не участвовал. Лишь один раз занял второе место по настольному теннису. Еще меня иногда просили нарисовать что-нибудь для стенгазеты отряда.

По-настоящему в лагере я любил только две вещи. Первой была речка. Тихую и спокойную, ее с одного берега подпирал глухой, зеленый лес, а с другой — золотое поле. Река огибала территорию лагеря и терялась за бором.

На речку наш отряд ходил купаться и загорать. Правда, я больше предпочитал уединенные прогулки. Особенно мне нравилось одно местечко, скрытое от посторонних глаз, на которое я наткнулся в начале смены. Это был пригорок, окруженный с трех сторон высокими соснами. Отсюда открывался замечательный вид. Был виден и противоположный берег, и поле, и дороги, это поле пересекающие, — по ним, урча мотором, изредка проезжали автомобили, похожие на коричневых тараканов. После полдника я приходил сюда с листами бумаги и пытался запечатлеть эту красоту. У меня мало что получалось — я чувствовал, что не могу передать в рисунке все великолепие здешнего вида. Поэтому я обычно откладывал папку с листами и просто сидел, глядя вдаль, прислушиваясь к окружающим меня звукам.

Тогда же во мне проснулся интерес к книгам. В лагере "Сосновый бор" была замечательная библиотека с замечательной библиотекаршей. Ее звали Нина Сергеевна. Это была женщина лет 60, сохранившая, тем не менее, ясный, живой ум. Библиотека "Соснового бора" — вторая вещь, которую я любил в лагере.

Однажды я бродил по территории лагеря, изучая местные объекты, и зашел в библиотеку, где раньше не бывал. Внутри, за стойкой сидела женщина в очках, в легком, на бретельках, платье и с платком поверх голых плеч и читала книгу. Никого больше не было. Увидев меня, женщина оторвалась от чтения и, улыбнувшись, спросила:

— Хочешь что-нибудь почитать?

Я пожал плечами. Подошел к стеллажам. Здесь были в основном книги, выпущенные еще в советское время, — с рваными корешками и стертыми буквами на обложке. На одном из верхних стеллажей я увидел кипы журналов. Полистав их, положил обратно — на пальцах осталась серая пыль.

Я обернулся. Женщина, все так же улыбаясь, наблюдала за мной.

— Не можешь выбрать? — Она подошла ко мне. — Тебе сколько лет?

— Двенадцать.

— А что ты обычно читаешь дома?

— То, что по программе задают. А, рассказы про Шерлока Холмса хорошие. Еще Носова читал.

— Так. Понятно.

Женщина, окинув полки взглядом, вытащила две книжки.

— Что-нибудь из Уэллса и Дюма читал?

— Нет.

— Держи. — Женщина протянула мне книги. — Тебе понравится.

Сев обратно, она заполнила мой библиотечный формуляр.

— Меня зовут Нина Сергеевна, — сказала женщина, когда я уходил. — Прочитаешь — приходи еще. Снова что-нибудь тебе подберу.

За два дня я проглотил и "Человека-невидимку" Уэллса, и "Три мушкетера" Дюма. Придя к Нине Сергеевне, я сказал, что мне все понравилось.

— А я тебе новые книжки приготовила. — Она достала из-за стойки несколько книг. — Только ты теперь не торопись. Книжки, как и пищу, нужно глотать, тщательно пережевывая. А то ничего потом внутри не останется. Хорошо?

Я кивнул и посмотрел на новые книги. Здесь были "Вокруг света за 80 дней" Жюля Верна и "Война миров" Уэллса. Самой большой по размеру была синяя книжка с красивым пестрым узором на обложке. Я прочитал название — "Узбекские народные сказки".

— Сказки? — я недоверчиво поглядел на Нину Сергеевну. — Я же не маленький.

Библиотекарша посмотрела на меня поверх очков.