Рассказ о брате (сборник)

На конверте не было обратного адреса, но стоял лондонский штемпель.

— Что скажешь? — спросила Поппи.

— Писал или человек раскаявшийся, или же очень опытный лгун.

— Теперь‑то раскаивается. Небось какую ночь плачет кровавыми слезами, вспоминая, сколько причинил мне зла.

У нее бегали глаза. Никогда раньше не видел он такого. Немного погодя она сказала:

— Ты расстроен?

— Поппи! О чем ты говоришь! — В горле застрял комок.

— Ты же сам считал, что рано или поздно все должно кончиться. Но ты хотел уйти первым. Уйти и не вернуться. Он не оставил адреса — так что и написать некуда, чтоб не приезжал.

Уилф вложил письмо в конверт, сунул обратно за часы.

— Как это все получилось? Если ты хочешь говорить, конечно.

— Да почему ж нет. Мы поженились быстро, знаешь, как это в войну бывает. Он был военный, скоро уехал на фронт. В те годы как‑то трудно было верно оценить человека. Много списывалось за счет войны. Когда вернулся, поначалу все шло хорошо, ну а потом проявил свой характер. Может, будь у нас дети, не было б так. Ну а тут он не виноват. Начал перескакивать с работы на работу, пить. Все ждал, когда умрет моя мать и оставит нам деньги. Надеялся, тогда не придется работать. Я старалась убедить его, что все равно денег на то, чтоб совсем не работать, не хватит, но он вбил себе в голову, ну и считал, будто я обманываю. А когда напивался, вообще становился невыносимым. Зверел. Меня бил, а потом дал затрещину одному парню на работе и попал в тюрьму на месяц. Вернулся, вроде сначала ничего, а потом все по новой: с работы на работу, пил, ну и женщины. Скандалы закатывал почти каждый день. Под конец уехал с одной тут, он с ней давно гулял, потом вестей долго не подавал, так, доходили кое — какие слухи от брата, тот иногда звонил. Ну вот, теперь пришло письмо. Когда умерла мать, она оставила мне деньги, я смогла купить дом и обстановку. В этом городе меня никто не знал, приняли за вдову, а я не стала разубеждать.

— И не пыталась с ним развестись?

— Нет.

— Ты понимаешь, если только он поселится здесь, развестись будет намного труднее?

— Понимаю.

— Ради бога, Поппи, гони его сразу. Не впускай в дом. У тебя сейчас полное право отделаться от него раз и навсегда.

— Нет, я не смогу это сделать. Человек в беде. Обратиться не к кому. Надо ж дать ему возможность доказать, что он исправился.

Уилф глядел на нее. Глядел упорно и внимательно. Мысль о том, что Поппи, его Поппи, и этот человек, которого она только что описала, могут быть вместе, вызывала в нем отвращение. У нее снова бегали глаза. Будто она признавала за собой какой‑то чудовищный порок. Уилф понял, что потерял ее. Сражаться бесполезно.

— Он всегда все делал по — своему, — сказала она тихо, глядя в огонь, — я, как молоденькая, волнуюсь перед встречей с ним.

Он выпил пиво залпом, потом сжал стакан так, будто хотел раздавить в руке.

Маргарет съела «закуску по — домашнему», суп из креветок, большой кусок йоркширской ветчины с зеленым салатом — и после этого сказала, что сыта, Стивен заказал шабли. Она откинулась в кресле и стала понемногу отпивать из своего бокала, а он, сначала съев огромный бифштекс, теперь с почти детской сосредоточенностью уписывал мороженое с орехами и фруктами, сыр и печенье.

За окном садилось солнце, последние золотые лучи проходили сквозь стеклянные ромбики решетчатых окон. На столах зажгли низкие лампы.

Выпили кофе, стали танцевать. Столики стояли вдоль стен, в центре оставалось свободное пространство. Играл квартет: пианино, бас — гитара, ударник и саксофон. Ближе к оркестру несколько столиков было сдвинуто вместе, здесь сидела компания примерно из десяти человек. Немного погодя саксофонист выступил с речью: «Леди и джентльмены, сегодня среди нас находится счастливая пара молодоженов: они отмечают свою серебряную свадьбу. Я не стану их смущать и показывать на них пальцем, но от своего имени, от имени хозяина и всех присутствующих хотел бы пожелать им еще множество лет супружеского счастья». Заиграл оркестр, компания запела «Поздравляем вас сердечно», а муж, с узким худым лицом, в очках, синем костюме и сером галстуке, и жена, толстушка в ярко — розовом платье, которое совершенно не шло ей, глядели друг на друга с глуповатой улыбкой и наконец после дружеских уговоров обменялись коротким поцелуем.

Стивен шел к саксофонисту. Она глядела и думала, что же заставило ее заказать «Красотку Валентину», — наверно, какое‑то странное, почти патологическое желание причинить себе боль. Любимая мелодия Флойда. Дома у него было три записи этой вещи, и всякий раз, когда ходили куда‑то вдвоем, он неизменно просил оркестр сыграть ее. Сейчас, танцуя со Стивеном, она поймала себя на мысли, что слушает музыку не с душевной болью, а со спокойной печалью, испытывает не сожаление об утраченном счастье, но скорее то немного грустное, чувство, что всегда вызывает песня о любви, которой у тебя нет и которой так хочется.

Что же Стивен? Подтянутый, представительный, обеспеченный, очень надежный человек, и притом явно неравнодушен к ней. Но любить его она не любит. Он устроил ей вечер, какой только можно пожелать, но нет ощущения волшебства. Говорят, оно проходит и вообще по самой своей природе недолговечно, а брак держится, как выражаются американцы, на «единстве устремлений». Такому «единству устремлений» легче вырасти на почве взаимной поддержки и уважения, а не на разочарованиях угасающей любви. Но она всей душой стремилась к волшебству.

У нее не было никаких иллюзий относительно того, как Стивен и его приятели обычно проводят с девушкой вечер. Но к ней отношение иное. Не было шуток на грани приличия, которые принято пускать в ход как пробные шары, перед тем как начать атаку. В течение всего вечера Стивен внимателен, вежлив — безупречен. Все это лишь подтверждало ее догадку: он убежденный сторонник старомодной морали среднего сословия, морали, двойственной по своей сути — есть‑де девушки, с которыми можно переспать, а есть такие, которых можно взять в жены.

Когда он ближе к полночи вез ее домой, было даже странно вспомнить о своем первоначальном желании поддразнить и раззадорить его, а потом поставить на место. Да, она неверно оценила его и недооценивала себя. Нет, ей не придется защищаться от горячих, ищущих рук. Все будет максимально прилично и по — джентльменски корректно. А когда он остановил «ягуар» возле ее дома, она подумала, что Стивен, наверное, даже не попытается поцеловать ее. Но он все‑таки наклонился и слегка приложился к щеке. Не более того.

— Спасибо, что вы согласились провести со мной вечер.

— Ну а вам спасибо за приглашение, — сказала она весело. — Все было чудесно.

— Значит, можно вас пригласить еще раз?

— Отчего же не попробовать.

Ей самой показалась противной эта фраза в стиле фабричной девчонки, но произнеслась она как‑то сама собой. Маргарет открыла дверцу машины.

— К сожалению, я не могу пригласить вас на чашку кофе.

— Ничего. Я понимаю. Может, как‑нибудь зайдем к нам домой? Я познакомлю вас со своими.

Ее охватила паника. О боже, так скоро! Она промолвила: «Это было б очень мило», — выскользнула из машины и помахала ему рукой.

— Только утром не опаздывать.

— Нахал, — засмеялась она.

Он подождал, пока она откроет дверь, потом рычание мотора разорвало тишину и мгновенно угасло вдали.

Она закрыла дверь и осталась стоять в темноте передней. Все та же мелодия звучала у нее в голове. В доме стояла тишина, но еще с улицы она обратила внимание на свет в комнате Уилфа. Читает или пишет? Может, с романом пошло на лад? Постучать в дверь к Уилфу? Она посидит у него, и само его присутствие, звук спокойного голоса утешат ее. Но, наверное, сейчас у него Поппи, именно сейчас он обнимает ее. Маргарет быстро пошла к лестнице, стала подниматься к себе. В это время из ванной вышла Поппи. От неожиданности Маргарет замерла на месте.