Рассказ о брате (сборник)

Уилф прошел мимо лавки, потом остановился, оглянулся назад. Мать обычно готовит обед к тому времени, как брат и отец возвращаются после смены, но он все‑таки колебался: не купить ли рыбы? Тут из магазинчика вышла девушка.

— Здравствуй, Глайнис, — сказал Уилф.

— Ой, здравствуй. А что ты здесь делаешь?

— Да вот стою и думаю: эх, если б у меня сейчас были в кармане все деньги, которые я истратил на Коллинсона!

В руках у нее кулек — судя по размерам, порция на одного.

— А мне казалось, ты обедаешь в Калдерфорде.

— Я ушла из магазина, — ответила она. — Ты не слыхал, наверное, но мама очень больна, вот уже месяц. Опухоль на почках. Положили в больницу, сделали операцию, а теперь говорят: больше ничем помочь не можем. — Лицо Глайнис было усталым и озабоченным. — Она уже не встает и все худеет, худеет. Ты б ее сейчас не узнал. А когда ее привезли домой, я ушла с работы, чтоб ухаживать.

Уилф пробормотал что‑то вроде «я понимаю», но она заставила себя улыбнуться.

— Ты все‑таки приехал не для того, чтоб выслушивать чужие жалобы. Давно вернулся?

— Да только что. Первую тебя встретил.

— Ну а как вообще дела? Устроился неплохо?

— Вполне. Комната удобная, и хозяйка за мной следит.

— А что сочиняешь? Тебя с тех пор кто‑нибудь похвалил?

— Нет пока. Сейчас пишу роман. А это долгое дело.

— Понимаю. А тебе нравится?

— Иногда нравится, иногда нет, — усмехнулся он.

— Но все‑таки в глубине души ты ж чувствуешь, получается или нет.

— Ладно, Глайнис. Получается.

— Ты обязательно станешь знаменитостью. И очень скоро.

— Ну естественно, прямо на будущей неделе.

Они стояли на углу. Глайнис прижимала к груди пакетик с рыбой, и тут он увидел, как в маленьких бриллиантах у нее на кольце блеснул солнечный луч.

— Ай — ай — ай, хотела уйти и ничего мне не сказать?

Глайнис слегка покраснела от удовольствия и бросила быстрый взгляд на руку.

— Послушай, когда это произошло? Я его знаю?

— Да нет, не знаешь. Он плотник, из Калдерфорда. Его фирма выполняла заказ в нашем магазине, так мы с ним познакомились. А помолвка была неделю назад.

— А ты рада?

В глазах ее снова мелькнула грусть, и он почувствовал неуместность своего вопроса.

— Да разве можно радоваться, когда мама в таком состоянии?

— Прости. Я сказал глупость.

— Ничего, не извиняйся. Конечно, я счастлива. Он такой хороший. И во всем меня понимает. Ему сейчас тоже не очень‑то весело, я почти не выхожу, а он приезжает вечером на мотоцикле и сидит со мной.

— Вот видишь, Глайнис, мы с тобой были правы. Все у тебя устроилось, — спокойно сказал он.

Она слегка покраснела и опустила глаза.

Похоже, нашла то, что ей нужно. Приличного, непьющего, наверное, не очень‑то темпераментного парня, который будет о ней заботиться, а она родит ему детей, и будет из нее добрая и уступчивая мать.

— А как отец? Ему, думаю, тоже нелегко?

— Да знаешь, придет с работы, ходит по дому, ничего не говорит и ничего не делает. — Глайнис пощупала пакет. — Я побегу, а то остынет.

— Передай отцу привет. Всего тебе хорошего, Глайнис.

— Хорошо, что мы с тобой увиделись. Желаю удачи с книгой.

Он поглядел ей вслед и пошел своей дорогой.

Дом сиял как вычищенная сковорода, внутри стояла тишина, в камине жарко горел огонь. Уилф спросил: «Есть кто?» Над головой в спальне послышались шаги, потом донесся голос матери: «Кто там? Гарри, это ты?» Он стоял у камина, засунув руки в карманы, и ждал ее.

— А, вот кто приехал.

Мать никак не выразила радости от встречи. Но поскольку в их доме было не принято выражать какие бы то ни было чувства, помимо раздражения или недовольства, он не обратил на это никакого внимания. Знал, что мать рада его приезду, хотя, может, и обижена, что он так долго не появлялся.

— Значит, не совсем забыл дорогу.

— А я письма пишу.

Она заглянула в прихожую.

— Где ж Гарри? Он что, не приехал?

— Да нет. Чего‑то неважно себя чувствует. Грипп, видимо. Я уговорил его лечь в постель, дня через два выздоровеет.

Мать усмехнулась:

— Знаю я этот грипп. Небось вчера пиво пили?

— Было немного, — солгал Уилф.

— Ну вот, а теперь болит голова, лежит в постели и не идет на работу. О чем он только думает? Уехал, мне ничего не сказал и еще опоздал на автобус.

— Да он в последний момент решил ко мне приехать.

— А обо мне он вспомнил? Что я до смерти напугаюсь: дома не ночевал, ни свет ни заря почтальон несет телеграмму, а поди знай, что там в этой телеграмме. Ему все‑таки надо больше думать о людях, — выражение лица у матери было сердитое, осуждающее. — Вон и тебе пришлось не пойти на работу.

— Да ничего.

— Как же так ничего? Вы, молодые, считаете — когда хочу, тогда хожу. — Она подошла к нему и слегка оттолкнула от камина. — Сядь ты, наконец. Торчишь, как заслонка.

Уилф сел за стол. Мать наклонилась, отворила дверцу духовки — оттуда донесся аромат.

— Неужели картофельный пирог? А я чуть было не купил рыбы с картошкой.

— Ну и хорошо, что не купил. Сейчас поедим, а отец придет, я ему разогрею.

— Ну как он?

— Как всегда: в хорошем настроении — тих как овечка, а в плохом — зол как козел.

Уилф улыбнулся. Значит, все в порядке. Конечно, она могла нарочно не говорить все сразу, испытывать его терпение, но такое на нее непохоже. Если б что‑то знала, выложила бы.

— Я встретил Глайнис. Что, миссис Уордл совсем худо?

Мать выпрямилась, закрыла духовку.

— Тает на глазах. А Глайнис сейчас тоже достается — вон как жизнь повернулась.

— Она собралась замуж.

— Слыхала. Чего ж удивляться? У тебя была возможность, да ты упустил, чего ей ждать? А из нее будет прекрасная жена, кому хочешь подойдет.

— Он из Калдерфорда, довольно молодой парень, — ответил Уилф, не обращая внимания на намек матери, — плотником работает.

— Похоже, сначала будут похороны, а потом уж свадьба. Ну, отца тоже не бросишь.

— Могут жить вместе. И дом искать не придется.

— Жить со стариком отцом! Так не годится. Молодым нужно пожить спокойно, чтоб никто не мешал. А потом пойдут дети, тогда уж не поживешь.

Неожиданно он про себя подумал, ну как его мать стала бы вдруг защищать право молодых бегать голыми по дому и свободно любить друг друга? Но мать, очевидно, рисовала в своем воображении более спокойные картины супружеского счастья, когда молодожены постепенно привыкают к своей новой жизни и никто не мешает им.

— С милым рай и в шалаше, — уныло заметил Уилф.

Он был рад встрече с матерью, но ему стало скучно. Пять минут пробыл в доме, а уже хотелось поскорее уехать назад. Было немного стыдно за себя, но он ничего не мог поделать. Лишь бы не показать своих чувств.

Мать накрыла стол на двоих. Все как обычно: чистая скатерть, нож, вилка, посередине соль, перец и пустой стаканчик для горчицы на металлической подставке с гербом их города. Он не знал, откуда у них эта подставка, но сколько себя помнил, она всегда была на столе. Мать поставила две тарелки над духовкой, чтоб подогрелись, потом пошла на кухню, налила из‑под крана стакан холодной воды, опять открыла духовку, проверила пирог. От запаха текли слюнки.

— Подождем еще минуту.

Делать было больше нечего. Мать стояла у духовки с полотенцем в руке и глядела на него.

— А ты неразговорчив. Чего ж тогда приезжал, и оставался бы там у себя. Ну а как ее, миссис Суолоу, следит за тобой или перестала?

Уилф приготовился к обычному набору вопросов: питаешься вовремя? Меняешь белье? Носки чинишь? Ты что‑то похудел — наверное, все‑таки ешь не вовремя.

— Постричься пора, — говорила мать, критически разглядывая Уилфа, — а то оброс, как невесть кто.

Он потрогал жесткие волосы на затылке: да, недели две — три все собирается зайти в парикмахерскую.

— А что, у тебя нет получше ботинок? — продолжала между тем мать, с неодобрением рассматривая его серые замшевые туфли: на правой уже слегка отошла подошва.