Рассказ о брате (сборник)

— Ну и тут ты ее поцеловал?

— Ага. Потом растянулись на тахте, она мне все волосы теребила, а я ее целовал. Перевела она дух и спрашивает: «Тебе давно хотелось, правда?» А я ее спрашиваю: «Откуда знаешь?» А она говорит: «Да женщины все знают». Боялась, что мы так поднос опрокинем, отнесла его на кухню. Вернулась, села рядом и достала сигарету. Я у нее сигаретку взял, ну и опять поцеловал. Собрался уж расстегнуть на ней кофточку.

Гарри замолчал и уставился на Уилфа.

— Ты что, вроде как получаешь удовольствие? — произнес он с упреком.

Уилф усмехнулся.

— Признаться, завидую.

— Слушай дальше, там завидовать нечему. И вообще больше нечего рассказывать. Телевизор орет, мы с ней увлеклись, никого не ждем. Вдруг открывается дверь, входит Ронни и кричит: «А ну‑ка, а ну‑ка!» Джун сразу начинает меня отпихивать и орет: «Оставьте меня в покое! Как вы смеете!» Вскочила, дышит тяжело, лицо красное, волосы растрепаны, и кофта почему‑то порвана. Он стоит как очумелый и ничего сказать не может, а Джун орет без умолку: слава богу, он, видите ли, вернулся как раз вовремя, еще минута, она б не знала, что и делать! Потом отворачивается, застегивает кофту и начинает вроде как рыдать. Тут Ронни роняет свой портфель и идет на меня. Лицо у него сначала, значит, покраснело, потом побледнело, глаза выпучил и идет. «Я, сволочь ты последняя, считал тебя своим другом, а ты у меня за спиной на жену полез!» И так далее и так далее. А я все никак не могу прийти в себя и понять, как это она все против меня повернула. «Вы что, и правда думаете, я ее заставлял? — говорю я ему. — Ну обнимались, да, ничего ж больше не было. А до того, как вы появились, она и не думала меня отпихивать!» Тут Джун поворачивается в мою сторону, глаза горят, и давай кричать: «Вы лжец поганый! Вы‑то знаете, как все произошло!» И так хорошо играет роль, я чуть было сам не поверил. Слежу за Ронни: когда на меня набросится. А он стоит как вкопанный, заявляет: «Другой бы на моем месте просто как следует набил бы тебе морду, но для такой вонючей и подлой твари это слишком большая честь». Он перед всеми выведет меня на чистую воду. Подаст в суд за нападение на человека, а в тюрьме у меня будет время обо всем этом подумать. Не успокоится, пока не добьется, чтобы в глазах любого приличного человека в нашем поселке имя мое было покрыто позором.

— И после этих слов ты решил, что пора выметаться?

— Да не выметаться, а уползать! Но скажи, какая сука!

— А ты хочешь, чтоб она призналась, что сама того хотела?

— Договориться до того, что я на нее нападал!

— Значит, вчера ты пошел на работу, как обычно?

— Да.

— И никакого шума не было?

— Ни шороха. А я, между прочим, ждал.

Заявит в полицию, поворачивать назад трудно. Если дорогуша Ронни и его жена захотят тебе отомстить, ты у них запоешь громким голосом. Общество верит женщине, даже если у нее далеко не безупречная репутация. Вот, например, предположим, ты едешь в купейном вагоне, ну сидишь, думаешь о своем. Напротив женщина, которую ты раньше в глаза не видывал. Она вдруг приводит в беспорядок свою одежду, а на остановке заявляет, что ты к ней приставал. По — твоему, оправдаешься? Нет, выиграть такое дело невозможно.

Гарри молчал. Он приехал рассказать брату о случившемся (Уилф был польщен) и от собственного рассказа сам немного даже утешился. Но теперь был напуган даже больше, чем когда только пришел. Уилф не хотел его пугать, но не уходить же от правды.

Гарри прочистил горло.

— А сколько дать могут?

Уилф решил немного спустить на тормозах: паниковать тоже нет смысла.

— В твоем случае немного. Месяца три, а может, просто отпустят на поруки. Большие сроки дают за настоящие преступления. — Он не добавил, что было у него одно неприятное подозрение: Ронни, если уж нападет желание мстить, и если Джун будет его подогревать, может еще выдвинуть обвинение в попытке изнасилования. — Тебе это не грозит.

— Мне б твою уверенность!

— А ты забыл, друг, что у тебя есть козырной туз — о котором ни Ронни, ни Джун понятия не имеют?

— Какой еще туз?

— А фотография Джун в трусиках? Только не вздумай мне сказать, что ты ее угробил.

— Да нет, зачем же, она на своем месте, дома.

— Вот и слава богу.

— Только не пойму, какой в ней смысл.

— Тебе будет гораздо легче защищаться: не то чтоб какая‑нибудь приличная женщина. Послушай, да если Джун испугается, что Ронни может как‑то узнать о фотографии, она уж постарается отговорить его подавать заявление. Или Ронни — увидал бы снимок, так засомневался бы. К тому же всегда есть опасность огласки. Если не останется иного выхода, этот снимок станет доказательством того, что миссис Бетли — не совсем такая женщина, за какую себя выдает.

— Ты что, пустишь фото по рукам?

— Если попробуют тебя засадить, я напечатаю этих снимков больше, чем конфетти на свадьбе, и засыплю ими весь Бронхилл.

Гарри с удивлением смотрел на Уилфа.

— Да, тебе только дай сдвинуться, уж и не остановишь.

Уилф пошел к кровати, где лежали сложенные одеяла.

— Конечно, в креслах спать не столь удобно, как в постельке, но ничего, переживешь.

— Переживу, конечно, — Гарри потер глаза, зевнул. — Мне сейчас все равно, хоть на бельевой веревке, лишь бы спать.

Он встал, начал снимать галстук.

— Завтра Поппи скажет, где тут можно ненадолго остановиться, если такое понадобится. Сперва я съезжу к нашим. Вернусь, тогда решим.

— Ты завтра поедешь?

— Прямо с утра. Надо ж, во — первых, сказать матери, где ты, и потом повидать супругов Бетли. Узнай я вчера, сегодня бы съездил. Будем надеяться, что мы не опоздали.

Он отправился сразу после завтрака. Попросил Поппи позвонить в контору, что вынужден по личным обстоятельствам взять отгул. Добрался только к середине дня. Прямой автобусной линии не было, пришлось сделать несколько пересадок и каждый раз подолгу ждать: расписание явно не рассчитано на его маршрут. Он даже удивился, как это Гарри накануне вообще до него добрался.

Показался поселок. Вот здесь прошло его детство, его и сотен таких, как он. Впереди — поселок, за спиной — шахты. Он шел по утоптанной шахтерской тропе и, казалось, слышал тяжелую поступь людей, которые в сапогах, а то и башмаках на деревянной подошве прошли здесь. У него могла быть точно такая жизнь. Но он отказался от этой судьбы. Серьезность предстоящей миссии не могла приглушить радостного настроения: здесь, на этой шахтерской тропе, он понял, кем будет. Затем мысли его обратились на цель поездки. Что сказать матери?

Телеграмму по телефону он дал еще вчера вечером, перед сном, чтоб доставили с самого утра. Обычная для телеграмм краткость тут очень пригодилась — можно было сообщить минимум: «Гарри ночует у меня. Приедет завтра днем». Он понимал, что мать ждет Гарри, а не его, но уже придумал на этот счет подходящую историю. Конечно, не хотелось посылать телеграмму — для матери всякая телеграмма редкость и заведомо означает одно: дурные вести. Но иначе с ней никак не свяжешься, а представить себе то мучительное беспокойство, которое испытает она, обнаружив утром пустую кровать! Тогда ей придется идти в полицию, а контакты с полицией им сейчас нужны меньше всего. Если, конечно, полиция еще не пыталась найти Гарри.

Вдали показалась прямоугольная башня норманнской церкви; окруженный деревьями прекрасный памятник феодальных времен стоял несколько в стороне от поселка. Уилф прошел мимо серых домов, в которых жило по три — четыре семьи, потом миновал старинную усадьбу (раньше считалось, что здесь проходит граница поселка), школу. Из открытых окон доносились голоса, школьники читали хором какое‑то стихотворение, конечно, знакомое, но название никак не вспоминалось.

Уилф обогнул угол; здесь, перед магазинчиком, где продают на вынос рыбу и жареный картофель, стояла небольшая очередь, человека три — четыре. Это был даже не магазин, а так, помещение с плитой для жарки и навесом. Под окном стояли бутылки из‑под лимонада и сока, росли лопухи и одуванчики. Верхнюю часть окна, сколько Уилф себя помнил, занимала афиша местного кинотеатра и еще плакат какой‑то религиозной общины. Хозяину магазинчика, Коллинсону, уже верных семьдесят, разрабатывает он свою золотую жилу вот уже сорок лет, и непохоже, чтоб ослабил хватку. Поговаривают, он большой скупердяй и порции стали поменьше, но качество по — прежнему отличное.