Убить двух птиц и отрубиться

— Койки завтра, конечно, будут задвинуты в углы. Клайд размахнулась так, что у Трампа впервые в жизни может не хватить денег на кредитке. Это будет всем праздникам праздник, уж ты мне поверь. Ага! Вот и он! Узнаешь это чудо природы?

Я прошел вслед за Фоксом в угол, где были сдвинуты две койки, чтобы вместить самое круглое и самое объемистое спящее негритянское тело из всех, какие мне доводилось видеть. Впрочем, нет, это тело я уже видел. Это был Тедди.

— Завтра у него большой день, хотя он об этом еще не знает, — сказал Фокс. — Он будет не просто почетным гостем. Завтра вечером его коронация! Он станет законным королем своего африканского государства. Да, немногие из нас, засранцев, ставят перед собой в жизни столь благородные цели, а тем более их достигают!

Я смотрел на спящего Тедди и вдруг поймал себя на мысли: как он похож на ребенка и даже на ангела! Посреди этого необъятного зала, переполненного нищетой, горем, печалью, грязью и страданием, спал великан с лицом ребенка. Он спокоен во сне почти как мертвый, подумал я.

— Когда они видят сны, — сказал Фокс, — они путешествуют по тем же местам, что и мы.

XVIII

Я не видел Клайд с того самого вечера в «Единороге», когда мы стояли с ней в божественном свете музыкального автомата и она подарила мне незабываемый поцелуй. Фокс всё еще сидел в тюрьме, а я был еще слишком зелен и верил всему, что каждый из них мне говорил. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, как наивно с моей стороны было думать, что правда и ложь — это противоположности. С тех пор, спасибо Клайд и Фоксу, я научился тому, что буквальная правда и ложь — ничто по сравнению с теми истинами, которые заставляют цветы тянуться к солнцу и которые правят человеческими сердцами.

Мне ужасно не хватало Клайд. Мне было просто физически больно без нее. Я чувствовал себя, уж простите мне это сравнение, как героинщик во время ломки. Наступит день, — думал я, — и мне удастся узнать про них все: кто они, чем занимались раньше, какие у них отношения. И несомненно настанет день, когда я пойму, что они значили в моем одиноком, как остров, существовании. И я клялся: кем бы они ни оказались, я останусь с ними, буду жить их жизнью. Для меня они останутся просто Клайд и Фокс. Конечно, я понимал, что выбираю трудный путь, путь духовного восхождения. Если бы я сумел остаться на этом пути, они и сейчас были бы рядом. Но в невыдуманном мире, в котором мы живем, сердца разбиваются ежедневно, жизни ломаются повсюду, и тому, кто выживет, не остается ничего иного, как нестись сломя голову в безопасный мир вымысла, чтобы там спрятаться. Бежать, в чем есть, в той одежде, что на плечах, и в тех башмаках, что на ногах. А башмаки не забыть поставить на ночь под ножки кровати.

Вернувшись из Манежа, я провел большую часть ночи за письменным столом, и утром у меня был о приятнейшее ощущение, которое в литературном сообществе обозначают словами «пишется». Теперь я уже в середине дня чувствовал приближение того знакомого удара локтем под ребра, после которого начнется ноющая боль в душе: пора писать, пора писать. В общем, если вы позволите мне еще раз это сравнение, которое от повторения станет только хуже, то я чувствовал себя немножко героинщиком. Если не пишешь каждый день, тебя начинает ломать. А все-таки интересно: действительно Клайд была героинщицей, или Фокс придумал ей такую страшную биографию, чтобы охладить мою страсть? А может быть, сказал просто со злобы? Мне и хотелось, и не хотелось узнать правду. Я хотел любить Клайд без всяких оговорок, без всяких препятствий, любовью такой же чистой, как ее душа.

Мысли о Клайд напомнили мне, что я так и не разузнал ничего о тех ребятах, которые наехали на нашего друга Джонджо из «Единорога». Я, конечно, не сыщик. Н-да, я даже не плодовитый автор. Но я все-таки отыскал в кармане пальто визитку, которую отдал мне Джонджо, и решил попробовать немного пошпионить. Надо же было что-то ответить Клайд, если она сегодня вечером об этом спросит. Я мог бы, конечно, сочинить что-то в ответ. Люди врут постоянно. Только благодаря вранью, они участвуют в большой политике, сохраняют в нерушимости браки и пишут романы. Но все-таки лучше, если вы можете подвесить то, что вы считаете вымыслом, на тонкой ниточке того, что вы считаете правдой.

Было уже около полудня того самого важного дня, когда должна была состояться коронация Тедди. Для меня, впрочем, этот день был важен только тем, что я снова окажусь рядом с Клайд. Я налил себе чашечку свежего кофе и принялся изучать визитку Стэнтона Маловица — так тщательно, как будто она содержала скрытое послание о смысле жизни. Все, что я мог сейчас сделать, — это помочь Клайд с этим ее новым развлечением. Если в конце концов, для Джонджо судьба «Единорога» и была делом жизни, то для меня от исхода этого дела ничего не зависело. Меня вообще ничего не волновало теперь, кроме моего романа и двух его главных героев. Я отхлебнул кофе, взял трубку и отстучал номер Стэнтона Маловица.

— Северо-Западная недвижимость, — ответил бесстрастный женский голос.

— Будьте добры Стэнтона Маловица.

— Он в командировке, сэр. Могу я записать ваше сообщение?

— А вы не знаете, когда он вернется?

— К сожалению, нет, сэр.

— Ну, тогда, может быть, вы можете мне помочь? Какой у вас территориальный код?

— Это Сиэтл, сэр, — ответила секретарша. Тембр ее голоса вдруг стал терять привлекательность.

— И это фирма, торгующая недвижимостью?

— Это Северо-Западная недвижимость, сэр. Если вам нужна дополнительная информация, вам следует обратиться к мистеру Маловицу.

— Но он дал мне свою визитку, — приврал я. Писателю надо практиковаться в выдумках, хотя бы и таких элементарных.

— Я вам охотно верю. Не могли бы вы оставить сообщение?

— Да, конечно. Но не могли бы вы прежде сообщить мне некоторые подробности? Чем именно занимается Северо-Западная недвижимость? Кого она представляет?

— Сэр, — сказала секретарша, и в ее голосе отчетливо прозвучало раздражение. — Вам следует поговорить с мистером Маловицем.

— И вы не знаете, когда он вернется из командировки?

— Нет, сэр. Это все, сэр?

Я назвал свое имя, оставил номер телефона и повесил трубку. Н-да, здесь точно что-то не вполне кошерно, — подумал я. Будь я более опытным и бдительным человеком, я бы почувствовал даже большее — явный сигнал опасности. Но я не был сыщиком-любителем и не писал детективный роман — если, конечно, не принимать во внимание, что все хорошие романы — отчасти детективные или, по крайней мере, романы с тайной. Тайна состоит в том, как они пишутся, из каких ингредиентов составляются, и еще в том, что писатель никогда не знает, как роман повлияет на его жизнь.

Мне не понравился и показался странным тон этой секретарши. Я отлично знал: служащие контор по торговле недвижимостью всегда горят желанием заманить покупателя, и потому просто тают от дружелюбия. А эта женщина с ходу заняла круговую оборону от потенциального клиента. Странно, — думал я, — на редкость странно. Но впереди меня ждали еще более странные вещи.

Вечером того же дня к моему подъезду был снова подан длинный черный лимузин, на котором я и прибыл в Старый манеж. На город опускался темно-серый занавес сумерек, и когда я подъехал, здание уже почти слилось со своим мрачным окружением. Водитель снова приложил руку к фуражке, я вышел и начал подниматься по видавшим виды ступеням. Вокруг не было ни души — ни бездомной, ни какой-либо другой. Может быть, я день перепутал? — усомнился я. Или всхожу не на ту приступочку? Или шучу не ту шуточку? Но тут я открыл здоровую деревянную дверь и остановился как вкопанный.

Передо мной открылся вид, напомнивший мне роскошный бальный зал из фильма «Доктор Живаго». Длиннейшие столы, покрытые белоснежными скатертями тянулись по всему огромному помещению, сколько мог видеть глаз. Повсюду были развешены транспаранты, ленты и цветочные гирлянды. Если не очень присматриваться к публике, то создавалось впечатление, что ты попал на какую-то навороченную свадьбу или, скажем, на празднование бар-мицвы у богатых евреев. Еду на серебряных подносах разносили официанты в смокингах. В дальнем от меня углу зала настраивался целый оркестр. Да, праздник был неслабый по любым меркам. А шум стоял такой, что я даже отступил на шаг назад.