У ног лежачих женщин

у нужны маленькие радости". Надо же! У Вари каждое слово хоть записывай, конечно, когда она не ругается и не кричит по-черному. Тогда лучше не записывать.

Он приносит ей на деревянной разделочной доске чашку густого кислого молока и кусок черного хлеба. Варя только что не урчит от удовольствия. Шпрехт садится на краешек постели.

- Знаешь, - говорит Варя, - когда я встану, мы сделаем перестановку. Я прочитала в журнале, надо спать с севера на юг. И потом... Ты помнишь, как я у трюмо отпилила верхушку? Найди ее. Надо ее приставить. Я была тогда дура, а сейчас понимаю - в тех завитушках был самый смысл.

"Где ж я найду эту верхушку? - ужасается Шпрехт. - Столько лет прошло. Да, может, мы спалили ее к чертовой матери!

- Поищу, - говорит он тихо. - Но, Варя, могу ж и не найти...Столько лет...

- Найди, - строго сказала Варя. - Непременно найди. Завтра ты меня поставишь на ноги. Я попробую постоять со стулом.

Когда хорошо, то хорошо... Шпрехт массирует пальцы, покряхтывая от боли и наслаждения. Варя лежит на спине, сложив на высоком животе руки. Светится прямоугольник трюмо.

...С ним было так... Эвакуировалось начальство. Среди начальства был один еврей - начальник ОРСа и один немец - зам.нач. шахты по добыче. Их не хотели вообще брать, но взяли при условии - без вещей. То есть по минимуму. Жена немца была в их машбюро старшей. Она сказала: "Варя! Заберите нашу мебель. Вернемся, я оплачу вам хранение. Не вернемся - будет ваша". Родители Вари были против категорически. Нельзя брать чужое, и все тут, даже если об этом просят. А Шпрехт, которого только-только привезли и положили в сарай на окончательное излечение, наоборот, Варю поддержал. Тогда она взяла тачку и поехала. Но припозднилась - все уехали, а соседи уже заканчивали разгром квартир. Еврей и немец жили как раз рядом.

Не осталось практически ничего. Какая-то посуда и нижний ящик комода с проломленным дном, наполненный фотографиями. За Варей тогда увязалась дочка Жанна, села на тачку и ни в какую. Вот она-то ринулась к ящику и просто с ума сошла, дурочка, от открыток с расписными яичками, с кудрявыми девочками в кружевах и розовыми ангелами с малюпусенькими пипишками. Собрала все. Потом так и возила с собой, сначала в институт, потом по назначению. Когда Варя была у нее до удара, то увидела: фотографии семьи у дочери лежат абы как, а эти - в особом альбоме. Она Жанне: "Объясни". Жанна: "Это для меня как кусок астероида. Или Атлантиды. Ты ведь никогда не читала, что написано на обороте открыток." - "Читала, - ответила Варя. - Поздравительные открытки. Христос воскресе..." - "Не знаю, - сказала дочь. - Для меня это много большее..."

И спрятала альбом от матери. Варя поняла так. Если я живу хорошо, если у меня муж, дети и достаток, если у меня есть с кем поговорить об умном - зачем мне чужое воскресе? У меня есть свое. Значит, у дочери не все в порядке, одна видимость благополучия. Варя не любила в людях жалкость. Ну не любила и все тут. Сдвинутый на чулке шов, шарфик