Исповедь якудзы

Полицейские какое-то время просто секли меня, но скоро поняли, что одним битьем от меня мало чего добьешься. Тогда их старший сурово нахмурился:

— А на это что скажешь?

Розгу прижали заточенной гранью прямо к моей голой заднице, сверху набросили мою же одежду, а потом один из полицейских наступил на палку сверху. Под тяжестью взрослого мужчины, топчущегося по моей заднице, заточенный край впился в тело так глубоко, что полилась кровь! Но и этого им показалось недостаточно, мучители схватили меня за одежду и стал раскачивать взад-вперед под веселенькую присказку:

— Пилим, пилим! Туда-сюда! Туда-сюда!

Рана огнем горела, боль судорожными волнами прокатывалась по телу — я все крепче стискивал зубы и чувствовал, как из глаз горячим потоком катятся слезы. В конце концов боль стала невыносимой, я не выдержал и застонал, комната стала расплываться у меня перед глазами…

А когда пришел в себя, то обнаружил что лежу на полу, весь мокрый. Значит, я все же потерял сознание и полицейские окатили меня водой из ведра.

— Крепкий парень, — процедил тот детектив, что постарше, и, желая убедиться, что я еще жив, склонился надо мной и пощупал лоб — я мрачно ухмыльнулся.

— Ах ты слизняк! Думаешь, мы закончили? — снова взбеленился толстяк, отдал приказ и снова вскочил на меня, а его подручные принялись опять раскачивать меня, монотонно напевая:

— Туда-сюда! Туда-сюда! — Это был настоящий кошмар. Надеюсь, в агонии человек испытывает меньшие муки. А толстяк только скалился как макака:

— Этот недоносок крепче, чем кажется…

Тут надо сделать небольшую оговорку: даже в суровые старые времена полиция практиковала такие методы допроса только применительно к нам, якудза. Хотя не знаю наверняка, как они обходились с остальными правонарушителями, все равно уверен, что пытки применяли исключительно к членам профессиональных банд. Дело в том, что обычный, средний правонарушитель сознался бы в чем угодно при малейшем намеке на порку. Но потом, оказавшись в суде, мог преспокойно заявить:

— Я сделал вынужденное признание, полиция заставила меня сознаться под пыткой! На самом деле все мои признания — сплошная ложь, их вырвали у меня силой… — И любой хороший адвокат взялся бы за такое дело и легко доказал бы суду, что все выводы следствия гроша ломаного не стоят! Поэтому к обычным гражданам полицейские остерегались применять настолько жесткие методы, приберегали розги для профессионалов преступного мира…

Вы можете задаться резонным вопросом: почему якудза не могли воспользоваться той же тактикой и сделать заявление о применении пыток в суде? Потому что якудза тоже не были полными дураками! Стоило бы якудза устроить подобную подставу в суде, как по полиции разнесся бы слух:

— Из-за этих жалких ублюдков двоих наших ребят отстранили от работы дознавателями! Дальше так продолжаться не может, пора им напомнить, где их место!

Полицейские могли взять в кольцо игорные притоны виновников происшествия. Двадцать четыре часа в сутки патрулировать улицы в окрестных районах и проверять документы у всех и каждого. Обычные любители игры и даже преданные завсегдатаи не стали бы прорываться в игорный зал через полицейские заслоны, и скоро злачное место погибло бы естественной смертью, а его владельцы пошли по миру, оставшись без своих обычных доходов. Видите ли, если полиция действительно бы захотела покончить с азартными играми, то сделать это не представляло большой сложности!

Так что отношения якудза и полиции были как две стороны одной медали — полиция закрывала глаза кое на что, а якудза даже под страхом смерти не доносили на жестокость полиции, потому-то дознаватели чувствовали себя вольготно, когда дело касалось профессиональных игроков!

Вообще, главная добродетель для якудзы — держать рот на замке, когда речь заходит о делах. Конечно, это правило распространяется только на посторонних, в своем клане можно рассказать ребятам про бесчинства полицейских. Даже если молва дойдет до других кланов — не страшно! Получить от полиции основательного тычка для настоящего якудза все равно что военному медаль заслужить — придает авторитета во всем сообществе. У человека, который выдержал допрос с пристрастием, сразу складывается серьезная репутация! Но если он дал слабину на дознании, об этом тоже сразу станет известно. Люди начнут перешептываться у него за спиной:

— Смотри, этот парень только с виду крепкий, а внутри он гнилой, как испорченный соевый сыр. — И человеку уже никогда не избавиться от такого позорного ярлыка. На нем можно смело ставить крест — даже если он останется якудзой всю жизнь, ему никогда не достичь высокого положения, он не продвинется в иерархии клана даже на шаг! Я хорошо уяснил эту истину и с каждым ударом крепче сжимал губы, давал полицейским понять — я не из тех ребят, которые идут на попятную! Наконец даже до них дошло, что я собой представляю, и мои показания занесли в протокол.

Я стал единственным обвиняемым в организации нелегальной азартной игры.

Меня ждал суд.

Судья, уполномоченный рассматривать мое дело, ознакомился с протоколом и сухо спросил:

— Согласен с выводами следствия?

— Согласен, господин судья! — Я покорно склонил голову.

— Признаешь себя виновным?

— Признаю, господин судья!

Мне был вынесен приговор — три месяца тюремного заключения. По итогам судебного разбирательства меня отправили отбывать заключение в тюрьме Сугамо. Не стану скрывать — я очень гордился собой…

Современные исправительные учреждения отличаются от тюрем, которые я успел застать по молодости лет, как небо и земля. Нынешние места заключения созданы с целью перевоспитать правонарушителя — ну, во всяком случае, так они задуманы! А в старое время единственной задачей тюрьмы было наказать преступника. Если человек нарушил закон, он должен искупить вину собственными страданиями, таково было главное предназначение тюрем старого образца, и самой страшной мукой для заключенных были охранники. Эти люди не ведали ни жалости, ни даже малейшего сочувствия. Взять под полный контроль заключенного со всеми потрохами, распоряжаться его телом и душой — вот чего они добивались!

Униформой заключенных было красное кимоно.

Помните цвет киновари, которой раскрашивают синтоистские святыни?

Так вот тюремные красные кимоно были именно такого оттенка. Ну конечно, их изначальный цвет удавалось разглядеть только тем редким счастливчикам, которые получали новую униформу. Всем остальным доставались выцветшие и застиранные обноски. Зачастую тюремные робы так истончались от непрерывной носки, что становились похожими на москитную сетку, — я хочу сказать, они просвечивали так, что сквозь протертую ткань тело было видно во всех подробностях.

Я попал в тюрьму в самый холодный сезон года, поэтому мне полагался еще комплект хлопчатого нижнего белья и засаленные носки. Еще мне выдали тонкую лоскутную подстилку для сна, жиденькое одеяльце, чтобы прикрыться, и коробку. В коробке обнаружился комплект из круглой миски для риса, такой же плошки для баланды из бобовой пасты, которую здесь называли “суп”, и плоская металлическая тарелка.

Меня поместили в огромную камеру, где содержалось сразу двадцать человек. В те годы еще была жива традиция избирать старосту заключенных — старшего по камере; и в соответствии с такой традицией, едва переступив порог камеры, я опустился на колени и надлежащим образом поприветствовал этого почтенного человека. По обычаю, старостой становился тот, кто провел в заключении дольше всех остальных. Здешний староста смерил меня взглядом и заметил:

— С виду ты совсем молоденький, но думаю, ты у нас быстро освоишься. Здесь не так плохо, надо просто немного обвыкнуться и жить в добром соседстве со всеми остальными…

Так начался мой первый тюремный срок…

Скажу наперед, то ли я был парень бедовый, то ли просто звезды на небе так встали, — но в первый же день я успел отличиться. Я устроил серьезную драку и жестоко поплатился за это, угодив под статью “неподчинение”. Да, дело обернулось для меня так, что хуже и не придумаешь.