Туристы

– Если у тебя найдется время.

– Полчасика есть.

Он улыбнулся и сел в кресло. Марта накинула на него пелерину и повела к раковине. По волосам заструилась вода, и пальцы Марты принялись массировать кожу головы. Он закрыл глаза. Себастьян был знаком с этой подругой Юлианны почти так же давно, как с ней самой. Обыкновенно там, где Юлианна, была и Марта. Он даже помнил тот день, когда она решила стать парикмахером. Это не было ее мечтой, а просто наиболее удобный путь, потому что вообще Марта не хотела никакой профессии. Она мечтала о том, чтобы зарабатывать как можно больше денег, тратя на это как можно меньше времени и усилий. Деньги ей нужны были, чтобы путешествовать. Марта мечтала собственными глазами повидать то, на что засматривалась в познавательных программах Норвежского государственного телевидения. Она хотела побывать в австралийской глубинке, в саваннах Африки, в джунглях Бразилии и храмах Гватемалы, чтобы увидеть все на самом деле. Поэтому она выучилась на парикмахера, ведь ножницы можно куда угодно взять с собой. С тех пор она с ножницами в руках объехала чуть не весь свет. Она делала перманент на дому во Французской Гвиане, красила волосы на Мадагаскаре, подстригала ребят, топающих с рюкзаком за плечами, во Вьетнаме, брила серфингистов на южном побережье Австралии. Стрижка волос производилась за натуральную плату в виде книжек в мягкой обложке, пляжных топчанов или банки холодного пива. Одни клиенты становились спутниками в путешествии, другие партнерами по постели. Как правило, это были туристы-одиночки, к которым давно не прикасалась рука человека. Тут появлялась Марта и брала их в оборот.

– Ну, как ты? Успела куда-нибудь съездить с тех пор, что мы не виделись?

– Осенью на две недельки – больше не получалось – смоталась в Барселону, у меня там друзья. Неплохо съездила. Особо не старалась всюду поспеть, так – посмотрела парочку выставок, побывала кое на каких праздниках, познакомилась с нормальным парнем. Адрес его, конечно же, затеряла, как только вернулась. Но, может, оно и к лучшему.

Марта рассмеялась, как всегда, легко и без всякого напряжения. Они вернулись к зеркалу, и она принялась орудовать гребешком.

– Думаю скоро опять куда-нибудь отправиться. Не решила только куда. И потом, я сейчас сомневаюсь, можно ли мне уехать, мы ведь снимаем сейчас квартиру на пару с Юлианной.

– Это почему же ты сомневаешься?

– Да она какая-то не такая. Ты что, не видел ее?

– Видел, – сказал Себастьян. – Она очень уж похудела.

Марта кивнула и взяла ножницы, они клювиком защелкали над его головой.

– Ее что-то мучает, а что, я не имею представления. Да она и сама, наверно, не знает. Иногда она плачет по ночам, прямо-таки навзрыд. А бывает, я слышу, как она ходит ночью по квартире. Похоже, ей не спится.

– Она рассказывала о какой-то старушке в Париже, которая внезапно умерла, – сказал Себастьян.

– Да, – кивнула Марта. – Юлианна все время вспоминает эту мадам Чичероне. Еще она упоминала Шона.

– Это парень из Ирландии?

– Он самый. Первый возлюбленный Юлианны. У них была любовь, настоящий роман по полной программе. Он обещал поддерживать с ней связь, но оказалось, что только на словах. Юлианна написала ему три письма, а он ни на одно не ответил.

– Так, значит, у нее любовные переживания?

Марта покачала головой:

– Нет. Тут что-то другое.

Себастьян посмотрел в зеркало на Марту. На этот раз в виде исключения она была немногословна и явно не собиралась ничего больше говорить. Обычно в таких случаях она любила порассуждать и, не смущаясь, совала нос в чужую жизнь, пересуживая ее с каждым, кто попадался на ее пути. В парикмахерском кресле человек переставал быть просто клиентом; он становился источником романа с продолжениями, очередной истории из повседневной жизни. Но когда дело касалось Юлианны, Марта была нема как могила. Она стряхнула у него с шеи обрезки волос и сняла накидку. Он поднялся с кресла и, серьезно взглянув на Марту, спросил:

– Скажи мне, Марта, о чем так упорно молчит Юлианна?

Марта опустила глаза, помолчала и наконец сказала:

– О семействе Жилу.

Юлианна в розовом шерстяном пальто шла по улице Соргенфригата. Развесистые березы склонялись над тротуаром. Юлианне казалось, что их белые стволы так же продрогли, как она. Дело было под вечер. Весь день она просидела в читальном зале. В животе бурчало. Под множественными слоями одежды слышались басовитые звуки. Она пропустила завтрак и ленч, но решила, что у мамы, так и быть, поест, чтобы не приставали. Сначала Юлианна надолго потеряла чувство голода, а когда оно вдруг нашлось, она не желала его признавать. Голод ей мешал. Он вытеснил горе – бесприютное горе, лишенное права на существование! Изо дня в день она носила в душе все ту же тоску и печаль. Но она не знала, о чем тоскует и о чем печалится. Да, мадам Чичероне умерла, а Шон не пишет. Но ведь люди все время уходят от нас; время выхватывает их на бегу, как, например, тогда, когда дал течь танкер у Шетландских островов, или когда во время террористического акта в Кашмире погибли пятьдесят три человека. А она, Юлианна Бие, идет себе, как ни в чем не бывало, и у нее только одна забота – как бы нечаянно не поскользнуться. У них с Мартой квартирка в Тэйе-не, где они обитают вдвоем на девяноста квадратных метрах жилой площади. Дома у нее стоит набитый едой холодильник. В западной части Осло есть родители, и каждое утро она получает с доставкой на дом все новости, какие произошли в мире.

Как хорошо живется Юлианне!

Это и было самое печальное.

У Юлианны болит голова. Это хорошая боль, с которой не надо разбираться, как к ней отнестись. Она свернула налево на Шэнингсгате и направилась к угловому магазину. Витрины «Тоника Винтедж», как всегда, были забиты всяким барахлом. Юлианна отворила дверь и чуть не упала, споткнувшись о миску с кормом. С пола на нее обиженно смотрел Шанель II.

– Успокойся, пожалуйста, – сказала ему Юлианна. – Никто тебе не помешает лопать.

Шанель II чихнул и потрусил под прилавок. Юлианна поднялась по лестнице в «бесстрессовую зону», где возле камина сидела Бритта Бие. Мать встретила ее улыбкой. Вошла младшая продавщица «Тоники» с чашкой кофе, поставила хрупкое изделие на журнальный столик. Юлианна стоя отпила глоток и замерла перед камином, глядя на огонь.

– Хочешь печенья? – спросила мама.

– Нет, спасибо, – отказалась Юлианна.

– Ты с каждым приходом выглядишь все тоньше.

– Вовсе нет.

– Ты думаешь, я не вижу?

Вместо ответа Юлианна только пожала плечами, снова наступило молчание.

– Сегодня заходил Себастьян. Он хотел видеть тебя, но я сказала, что ты в университете.

Скрестив на груди руки, Юлианна продолжала пристально разглядывать пламя в камине:

– С чего это он вздумал искать меня здесь? Мне двадцать лет. Господи, с какой стати мне еще жить дома!

– Ты же знаешь, испанцы так не считают. Там до свадьбы живут у родителей.

– Себастьян же не живет.

– Я сказала, что ты ему позвонишь.

– Почему ты за меня обещала?

– Но вы же всегда проводили вместе все время, когда он приезжал.

Юлианна отошла от камина и села на диван. Вошли несколько покупательниц, стряхнули снег с воротников и сняли перчатки, чтобы пощупать одежду. Старые костюмы в клеточку от Шанель висели рядом с дешевыми изделиями из синтетики.

– Просто когда долго с кем-то не встречался, выходит какая-то бестолковщина, не знаешь, о чем с человеком разговаривать, одни только общие слова. И мне уже надоело говорить о Париже.

– Я тебя понимаю.

Юлианна встала и надела куртку. Бритта собрала со стола чашки и понесла на кухню. Перед музыкальным автоматом, зацикленным на Берте Бакараке, топтался Шанель II.

– Тебе лучше сидеть дома, – тихо сказала ему Юлианна. – На улице ты промерзнешь до костей, вон какой худющий.

Они перешли через дорогу, и Юлианна отперла входную дверь. У нее по-прежнему, как в детстве, был свой ключ от дома. Родительский дом был всегда для нее открыт. Но все равно это было не то, что раньше. Теперь она приходила сюда как гостья.