Методика обучения сольному пению

— А знаешь, что я тогда подумал, когда солнце увидел? — вдруг весело спросил, сдвинув брови к переносице, Яблонев.

— Что?

— Я не знаю почему, но вот как подумал. Солнце показалось мне тогда живым и ласковым. Ну и будто смотрит оно на меня и говорит: ну что ты делаешь, посмотри, какое я большое, доброе, красивое… Ну что-то вот в этом роде подумал…

Поджав губы, Яблонев смотрел на меня. Но я лишь легким кивком головы поторопил его: «Ну и что?»

— И я тогда как бы увидел себя в будущем, так ясно и четко: живу, работаю, пью, бегаю по домам, клянча одеколон на опохмелку, и вдруг умираю. Меня закапывают, а над могилой вот так тихонечко, легонько, бесшумно встает малиновое солнышко и уже улыбается ласково другому пацану…

Через два дня неожиданно пожаловала хозяйка. Мы были оба заняты: Алексей кашеварил, я стирал в ванной, и поэтому не услышали, как она открыла дверь своим ключом. От неожиданности я даже вздрогнул, когда дверь ванной открылась — и на меня уставилось круглое пухленькое личико с черными зрачками, в которых явно скользила насмешка.

— Постирушкой занялся?

— Так точно, — ответил я, уже сообразив, кто это.

Хозяйка вошла в ванную — небольшого росточка, с крутыми боками, быстрыми ручками, которыми она не преминула что-то ощупать на стене; выглядела лет на сорок.

— Ну, как вы тут? — она посмотрела, как я отжимаю рубашку, и усмехнулась.

— Да ничего, — ответил я. И в это время к нам заглянул Алексей, вытирая руки о фартук.

— Здравствуй, Анна Ильинична.

— Здорово живем, — ответила хозяйка и сморщила свой конопатый носик. — Ну, чего тут у вас? Вот он говорит — нормально. Чего зря шуметь? Васек — парень неплохой, зря вы на него взъелись. Че вам делить-то?

Алексей выслушал этот монолог, потом спокойно произнес:

— А если он вам квартиру подожжет?

Анна Ильинична подозрительно уставилась на него:

— Ты что говоришь-то, парень? Как это подожжет? Это еще в честь чего?

— А просто так, от нечего делать, по пьянке, — Алексей стоял в коридоре, не заходя в ванную, потому что втроем тут было бы тесно, и придерживал дверь ногой. — Разве по пьянке нельзя пожар устроить?

Анна Ильинична явно призадумалась. Ручки ее перестали двигаться, она сделала Алексею жест — посторонись, мол, — и вышла из ванной.

Они пошли в комнату, и я слышал, как хозяйка весьма озабоченно поинтересовалась:

— И что, сильно зашибает?

О чем они разговаривали там, я не знаю, потому что стирка у меня была капитальная, и я из ванной не выходил. Минут через тридцать ко мне заглянул торжествующий Алексей:

— Порядок, Антоха! Чувствую, поплакался ей браток, представил все шиворот-навыворот, да я ее убедил. Оказывается, у нее самой муж был алкоголик, поэтому она к таким делам не остается равнодушной. Теперь все: пусть браток забирает свое бельишко и катит на все четыре стороны.

Фролов взял свои вещи на другой день. Ушел, не проронив ни слова, и мне почему-то стало его жалко.

Декабрь выдался непривычно метельным. Ветер, расшалившись, передвигал с места на место легкие кучки снега, обсыпал ими прохожих, заносил дороги, набрасывал на плоские крыши многоэтажек. И ощущалось в этом неспокойствии природы что-то молодое, дерзкое, шальное. В среду у нас отменили этнографию из-за болезни преподавателя и кто-то из ребят предложил сходить в кино. Не все захотели, и пошли только я, Алексей и Николай Яблоневы, Володя Есипов, Сашка Авдеев, Маша Базулаева, Женя Попугаева, Катя Башкирцева да Адель Рогожина, у которой, похоже, начинался роман с Сашкой.

Правда, было что-то странное в их романе: Рогожина, высокая, с впалыми щеками и остреньким, как кончик ножа, носиком, как-то не совсем серьезно относилась к Авдееву. Но Сашка смотрел на Адель с благоговением. Вот и сегодня, закрывшись от ветра тонким плечиком, Адель вроде бы вполне серьезно размышляла о большой популярности Сашки среди девчонок нашего курса:

— Да, Саня, есть в тебе что-то загадочное, таинственное, что так властно притягивает к тебе девчат. Ты, очевидно, роковой мужчина. Правда, Антон, в Авдееве есть что-то демоническое, страшное? Особенно в выражении глаз. Как взглянет — и, считай, погибла. Ты заметил, Саня, я никогда не смотрю тебе прямо в глаза, ведь ты можешь испепелить!..

Авдеев, слушая весь этот бред, недоверчиво хмыкал, но по лицу было видно, что это ему весьма льстит. Мы же обменивались между собой лукавыми улыбками.

— Мужики, может, чаю попьем? — предложил вдруг Николай, он покашливал немного, и Женя то и дело заботливо поправляла ему шарф. — До кино еще целый час…

— А что, давайте в «Русских напитках» посидим, — поддержала его Женя. — В такую метель горячий чай в самый раз.

— А кофе там есть? — спросил Авдеев, стряхивая со своих плеч снег.

— Усе там тебе будет, — ответил ему фразой из известного фильма Есипов. — И кофэ, и чай с какавом…

В павильончике «Русские напитки» посетителей оказалось немного. Дородная барменша с верхним рядом золотых зубов налила нам чай — бледный, невкусный, пахнущий веником. Но зато к нему мы купили с десяток пышных мягких булочек и неплохо подкрепились.

Вдруг громко хрястнула дверь — в павильончик ввалился взъерошенный тип. И все сразу же уставились на него, потому что нельзя было не уставиться: он был только в мятой серой пижаме и… босиком.

— Это что за явление? — недоуменно сказал Николай и вытер ладонью пот со лба.

Я внимательнее пригляделся к посетителю: что-то знакомое почудилось мне в его широком лице, нагнутой вперед голове, широком туловище, которое слегка покачивалось на кривых ногах.

Странный тип прошествовал к стойке, откуда на него подозрительно воззрилась золотозубая. Минут несколько они перебрасывались короткими фразами, потом тип сделал резкое движение рукой — золотозубая с криком отшатнулась и полетели на пол чашки.

Некоторые посетители вскочили с мест. Двое парней, что ближе были к месту происшествия, бросились к типу — и тут же один из них отлетел в сторону, сбив по дороге стулья и сдвинув стол.

Размахивая руками, словно граблями, посетитель напролом ринулся к двери, приподняв бычью голову — и я вспомнил! Удивление мое было так велико, что я непроизвольно вскочил. Ведь это же — Собакевич!

Мой бывший хозяин, пробиваясь к двери, порушил еще несколько столиков, и все-таки около выхода на него навалились. Там я увидел и Алексея, который выкручивал Лапоткову руки… Собакевич взвыл.

— Антон, ты что? — дотронулась до моей руки Катя.

— А? — я опустил глаза: Катя смотрела на меня более чем внимательно.

— Вот псих дает! — восторженно сказала Адель, — Саня, а ты что сидишь? Помог бы ребятам.

— Без меня управятся, — сказал, поеживаясь, Авдеев.

— Интересно, откуда он вырвался? — с ухмылкой спросил Есипов.

Я подошел ближе: Лапоткова прижали к стене лицом и теперь связывали ему руки и ноги. Он молча, тяжело сопел. Коротко дергалась его голова, остриженная наголо, — поэтому я его сразу и не узнал. Алексей, увидев меня, с легкой улыбкой мотнул головой на Собакевича:

— Орел, да и только!

Ребята, что возились с ним, вошли в азарт:

— Крепче, крепче его держи.

— Ах ты черт, руку вырвал!

— А с ним никаких припадков не будет?

— Какие припадки! Не видишь, здоров как бык!

— Здоров, как же! В милицию позвонили?

— Позвонили, позвонили.

Около моего бывшего хозяина собралось довольно много любопытных, услышав шум, пришли даже с улицы. А держали его трое — на молодых лицах злость и решительность.

Вскоре заявился милиционер в полушубке, с пистолетом на боку. Простуженным сиплым голосом он объяснил, что сейчас подойдет машина из психбольницы.

Мы с Алексеем вернулись к нашему столику. Когда стали отходить от Собакевича, тот на миг повернул голову — и я с содроганием и жалостью не узнал его лица: по нему как бы бежали волны, а в круглых глазах горел белый, странный огонь.

Я вспомнил ту страшную ночь. Интересно, что хотел сделать тогда со мной псих Лапотков? Убить? Я ведь так и не узнал, что было у него в руке, заведенной за спину… Когда же он попал в дом «хи-хи»? И как он смог оттуда удрать?