Иностранные связи

Не прошло и двух недель с того дня, как они познакомились, а Ру мало того что успела не раз покувыркаться с ним, но и потеряла всякий стыд, если он у нее был. Она рассказала ему о себе все до последнего слова, включая подробности своих прошлых романов, о которых Фреду знать было необязательно. Ру не скрывала от него ничего. С самого начала она спала рядом с ним голышом, а если было очень холодно — в бесформенной ночной рубашке из красной фланели, которая собиралась в складки под мышками. Расхаживала нагишом по квартире в университетском городке в любое время дня и ночи и при этом не всегда задергивала шторы. При Фреде сморкалась, ковыряла в зубах, стригла ногти на ногах, принимала душ и даже могла посреди самого интересного разговора (а для Ру почти все разговоры были интересными) выйти в туалет. Фред был влюблен и поэтому старался подавить неловкость, даже на себя злился. Себя он считал ханжой и чистюлей, а поведение Ру — свободным и естественным.

Для Розмари, напротив, отдаться мужчине вовсе не значит отказаться от права на уединение. Она безотчетно окружает себя тайной, ореолом романтики. Она любит приглушенный свет — две высокие белые свечи на ночном столике или лампу с шелковым абажуром. Принимает ванну и одевается в одиночестве — Фред еще ни разу не видел ее полностью обнаженной. Не открывает она до конца и душу, хранит в тайне свое прошлое и не стремится узнать о прошлом Фреда. Только по случайным намекам он догадывается, к примеру, о том, что детство у Розмари было тяжелое, что хотя она и жила в довольстве, но глубоко страдала из-за бесконечных переездов и любовных увлечений родителей.

Иногда, надо признать, Розмари заходит в своей таинственности слишком далеко. Фред не покушается на ее уединение и не расспрашивает ее о прошлом, но ему хотелось бы поглубже заглянуть ей в душу. Розмари порывиста, капризна, полна противоречий. Всякий раз, решаясь поговорить с ней серьезно, Фред чувствует себя назойливым жуком, который пытается прогрызть лучшую розу в теплице, но в конце концов отступает, опьяненный ароматом и напуганный трепетом светлых лепестков.

Скоро семь. Вестибюль уже заполнился народом, и зрители понемногу тянутся в зал. Фред ждет без малого сорок минут, а Розмари все нет. Вдобавок он очень голоден, и если даже Розмари появится, то они не успеют перед спектаклем перекусить бутербродами, как собирались.

Фред почти потерял всякую надежду, когда дверь затормозившего перед театром такси распахивается и в вестибюль влетает Розмари. Розовая шерстяная накидка развевается позади нее, словно крылья ангела в стиле рококо.

— Милый! — Совсем запыхалась — или только делает вид? Нежной белой рукой дотрагивается до рукава Фреда и смотрит на него снизу вверх из-под пушистых ресниц. — Прости, прости! Такси никак не хотело приезжать.

— Так и быть, прощаю. — Фред смотрит на нее сверху вниз и улыбается, хотя и не так охотно, как всегда.

— Умираешь с голоду?

— Пока нет.

— Не сердись. Я договорилась с Эрином, после спектакля мы все вместе поужинаем. Он знает очень милое местечко поблизости, а я, чтобы искупить свою вину, угощу тебя отменным ужином… Ах, Надя! Я и не знала, что ты уже вернулась! Как тебе понравился безумный Лос-Анджелес?

— Ни к чему это… — говорит Фред, но слов его никто не слышит.

Однако решение он уже принял и не изменит его. Фреду хочется побыть наедине с Розмари, а не сидеть в ресторане с каким-то актером из предстоящего спектакля. К тому же в последнее время она слишком часто угощает его дорогими ужинами, а в ответ на попытки Фреда отказаться Розмари всякий раз находит повод: то сериал, в котором она играет, купили в Австралии, то она дала удачное интервью женскому журналу, то еще что-нибудь.

— Розмари, я хочу тебе кое-что сказать, — начинает Фред, как только они остаются одни и идут на свои места.

— Что, милый? — Розмари останавливается, машет кому-то рукой через весь зал и лучезарно улыбается.

— Не надо угощать меня сегодня ужином.

— Ну что ты, Фредди. — Розмари поднимает на него широко раскрытые небесно-голубые глаза с пушистыми ресницами. — Ты злишься, что я опоздала, но дело не во мне! Эти ужасные такси…

— Нет, я не сержусь, я просто…

Их беседу прерывает билетер; Фред покупает две программки по десять пенсов. Транжира, нечего сказать, мрачно думает он, вспомнив, что билеты на спектакль достала Розмари — то ли ей предложили бесплатно, то ли купила сама.

— Дело вот в чем, — снова начинает Фред, как только они с Розмари садятся на свои места. — Я просто не хочу, чтобы ты платила за мои ужины. Так нельзя.

— Не глупи! Я уже договорилась. — Розмари высматривает в толпе зрителей знакомые лица. — Ой, смотри! Мими! Кто это с ней, интересно?

— Нет. Мне это не нравится, — решительно заявляет Фред. — Только представь, что подумает Эрин? Примет меня за альфонса.

— Что ты, милый. — Розмари вновь смотрит на Фреда. — В театре все по-другому. Есть у тебя работа — ты угощаешь. Это всякому понятно.

— Но я-то не актер. С сегодняшнего дня плачу за себя сам.

Фред вспоминает, что у него с собой всего восемь фунтов да кое-какая мелочь и, по расчетам, на это придется жить до конца недели. Через пару часов он в который раз очутится перед меню, таким же раздутым, как и цены, выберет самое дешевое блюдо (скорее всего, миску жесткой зелени) и станет уверять, что сытно пообедал и вовсе не проголодался.

— Чего бы мне хотелось, — продолжает Фред, наклоняясь поближе к Розмари и пытаясь вновь завладеть ее вниманием — она опять как будто ускользает от него, — это пойти с тобой куда-нибудь, где подешевле, и самому угостить тебя. Готов поспорить, что поблизости найдутся недорогие местечки…

— Да, в Хэммерсмите полно скверных дешевых ресторанчиков, — отвечает Розмари. — И почти во всех я была. Когда мама сломала щиколотку, а отец перестал давать мне денег, чтобы я ушла из театра и вернулась домой вести хозяйство — самому-то лень было, — я и узнала об этих забегаловках все, что можно. И наелась рыбными палочками и макаронами с сыром на всю оставшуюся жизнь, милый.

— Все равно… Это нечестно, что ты платишь за меня.

— Значит, я должна ужинать в какой-то скверной забегаловке? По-твоему, это честно?

— Я не говорил, что приглашаю тебя в скверную забегаловку…

— Где мы оба можем отравиться. — Розмари надувает свои красивые губки. Немного погодя, когда в зале гаснет свет, на лице ее появляется улыбка. — И вообще… нельзя так обижать Эрина — он подумает, что мы сошли с ума или что нам совсем не понравилась его игра и мы решили его наказать. — Розмари тихонько смеется.

Фред больше не спорит, но весь остаток вечера ему неуютно — и в театре, и позже, в ресторане, где он заказывает мясной салат с помидорами, яйцами и сыром, а еще съедает четыре булочки, треть Надиного гуляша по-бургундски и полватрушки с вишней с тарелки Розмари («Не глупи, милый, я уже сыта»). Что я здесь делаю? — думает он. Хватаю с чужих тарелок в дорогом ресторане, в шикарной компании?..

— Все еще злишься, — жалобно говорит Розмари чуть позже, уже в такси. — Я же вижу. Так и не простил меня за опоздание.

— Нет, не злюсь, простил, — уверяет Фред.

— Правда? — Розмари прижимается к нему, ее золотистые локоны покоятся у него на плече.

— Я тебя всегда прощаю. — Фред слегка разжимает объятия. Какая она нежная и податливая под шерстяной накидкой! — Я люблю тебя, — говорит он, мечтая о том мгновении, когда покажет это на деле.

— Ах, любовь, — шепчет Розмари мягко, но довольно равнодушно, будто ей напомнили о какой-то детской игре — прятках или прыгалке.

— Не веришь?

— Верю. — Розмари слегка встряхивает головой. — Кажется, верю.

— И что же?

— И я тебя тоже люблю… Но, знаешь ли, все не так просто, — вздыхает Розмари. — В моем возрасте…

Вздыхает и Фред, но тихо, еле слышно. Да, мне всего двадцать девять, а Розмари тридцать семь, но это неважно, а для таких отношений, как у нас, и вовсе пустяк. Ясное дело, женщины беспокоятся о своем возрасте, а актрисы тем более, но в устах Розмари это сущая нелепость. Она красавица, я ее люблю; мы ни жениться не собираемся, ни детей заводить, боже сохрани.