Меня зовут Дамело. Книга 1 (СИ)

Инесса Ципоркина

Меня зовут Дамело

Книга 1

Глава 1

Плохой индеец

Глазурь зашипела под горелкой, запузырилась, пошла по золоту крем-брюле рыжими подпалинами, «лисьими хвостами» — трехлистник вверх, трехлистник вниз, ягоду в центр, лист мяты сбоку, хрусткое карамельное копьецо наискось, поверху всего паутинка, пальцы привычно-нежно подхватывают легчайшее плетение… Ни одной женщины он не касался так, как карамельных украшений для тортов, десертов и крокембушей. [1] Ни одна женщина того и не стоила.

Дамело оглядел кухню. СВОЮ кухню. Владельцем ресторана был не он, но здесь была его территория. Пока, во всяком случае.

Тихо кипел флан на водяной бане, вздыхал в печи бисквит, воспоминания о вечере пятницы потихоньку улетучивались: внезапно накатившее чувство одиночества, спектакль «Спаси меня, мамочка, мне страшно», разыгранный перед незнакомкой, секс с пышущей сочувствием зрительницей — все забылось. Запахом кипяченого молока потянуло от флана — и это оказалось важнее вчерашних клятв и признаний. Дамело метнулся к плите, разорвал фольгу на кастрюльке с такой яростью, словно то была грудь врага, выдохнул облегченно: нет, слава яйцам, показалось.

Так уж он был устроен: сиюминутное тянуло Дамело к себе, завораживало недолговечностью, зато рядом с многолетним или, не дай бог, многовековым он отчаянно скучал.

— Что ты можешь им предложить, кроме разового траха? Ничего! — торжествующе заявлял в таких случаях зануда Диммило. Он и сейчас это заявил. И немедленно развил мысль:

— Вот почему тебе приходится понижать планку требований аж до самого плинтуса.

— Нахуй пошел, — дружелюбно посоветовал дракон.

Дракон жил у Дамело на правах не то канарейки, не то хомяка, существовал в воображении, действовал в реальности и всегда просыпался не вовремя. Дамело иногда удивлялся тому, что Димми не видит это исчадье коллективного подсознания. Особенно когда лучший друг так и норовил влезть ему даже не под кожу, а под свод черепа и что-нибудь в личности Дамело усовершенствовать.

— Учти, они будут становиться все старше и толще, твои случайные бабы. Или все моложе и худее, пока тебя не посадят за педофилию, — предупредил Диммило, проследив глазами за профессионально откляченной задницей официанта, выскользнувшего в зал с огромным трайфлом [2] на подносе.

Ваза с кусочками пресной зимней клубники выглядела коронным блюдом людоеда-сладкоежки: красные ягоды торчали из крема, будто пальцы с маникюром. Много-много пальцев с ярко-красными ногтями, вперемешку с пухлыми савоярди, [3] измазанными сливочной пеной и малиновым вареньем.

— Название придумать не забыл? — снова ожил дракон.

Он любил помогать людям в затруднительной ситуации. Главным, по мнению дракона, было не стоять на месте, а двигаться вперед. К познанию и прозрению, бесценному даже в малости. Например, в понимании того, что розовые куски бисквита, утопленные в креме и варенье, похожи на кучку отрубленных пенисов. «Дамские пальчики и бедные мальчики», традиционный английский десерт, истинно альбионское наслаждение, заходите к нам еще, господин Лектор.

— Слышишь, что я тебе говорю? — наседал Диммило.

Хуже всего было не то, что дракон читал мысли.

— Отвали, пидор.

Хуже всего было, что он их озвучивал. Голосом Дамело, ртом Дамело, в присутствии знакомых Дамело. Рогатая рептилия обожала говорить под руку и ломать хрупкие предметы. Например, отношения.

Диммило, мстительный засранец, демонстративно окунул два пальца в остывающий белый шоколад, вынул, полюбовался на стекающие в миску густые белые струйки, поднес ладонь ко рту и тщательно облизал, демонстративно толкаясь языком между пальцев. Ну вот, шоколадный топинг, считай, испорчен. Хорошо, что на кухне нет ни камер, ни народу. Дамело так же демонстративно перелил оскверненный шоколад в кондитерский мешок и принялся разлиновывать черничное моэлье: [4] волна — завиток — линия вниз, словно ЭКГ у трупа — волна — завиток. Небрезгливый Диммило, знакомый с поварскими секретами не понаслышке, лишь облизнулся, протягивая загребущие лапы к остаткам шоколада в миске.

Дамело бросил долгий взгляд на нож-сечку в дальнем углу стола — широкий, тяжелый, с удобной рукоятью — и произнес:

— Говноед. Брысь отсюда.

— Ухожу, ухожу, ухожу, — поднял руки Диммило. — Только скажи, кто кому телефончик дал — ты ей или она тебе? Твой мобильник звонит.

— Чччерт! — ругнулись хором Дамело и его дракон.

Нечего было оставлять телефон на стойке, красавчик. Это хрен свой ты можешь присунуть кому попало, а телефон прячь подальше и в руки не давай.

— Алло. Я. Помню. Нет. Не получится. И завтра. И послезавтра. Лучше никогда. Да, я такой.

Содержание разговоров ПОСЛЕ, то ли затертое, то ли отшлифованное до блеска, давным-давно не оставляло горького привкуса вины на языке.

— А у вас молоко убежало! — вздумал ерничать Диммило.

— Вон. Пидор-говноед.

— Ухожу, ухожу, ухожу! — и придурок Димми, виляя бедрами, покинул кухню, хорошо хоть выгонять не пришлось. Начиналось самое горячее время для дешевого ресторанчика на кок-стрит — субботний вечер.

Суббота заставляет платить за вечер пятницы сполна, накручивая грабительские проценты. Сейчас пойдут косяком: парочки — стесняющийся вовремя свалить рыцарь и одуревшая от надежд телка, то бишь прекрасная дама на час, и компании — три-четыре бывших прекрасных дамы, чьи рыцари оказались не столь куртуазны, поэтому их надо немедленно изругать на все корки, заедая обиду десертами мсье Дамело.

Во всех релизах он числился как мсье Дамело. Практически из Парижа. Практически месье.

Дамело, в общем-то, не протестовал, когда его выставляли французом. Какая, в сущности, разница, имя нерусское — значит, может оказаться кем угодно, хоть индейцем кечуа.

Кем, собственно, он и был.

За кого его только не принимали — от монгола до филиппинца. Притом, что внешность у Дамело была самая индейская, хоть в определитель помещай: смуглая кожа, прямые брови вразлет, узкие раскосые глаза, прямой нос с широкими ноздрями и рот, слишком чувственный для мужчины.

Видимо, никому и в голову не приходило, что кровь южноамериканских индейцев может достичь северных берегов. Хотя почему нет? Желание выбраться из бронзового века способно посетить и индейца. Особенно если это плохой индеец, не уважающий заветы отцов и не стремящийся слиться в одно целое с родной айлью и почитаемым уака. [5] Ну не всем же считать цивилизацию белых людей миром печали и трусости! Дед и бабка Дамело, например, не считали. А родители — те вообще искали белых людей побелей и так увлеклись, что оказались в Северной Венеции, где и осели, решив: от добра добра не ищут.

Их сынок, названный Damelo, что по-испански значит «дай мне это», двинул дальше, на поиски того, что бы ему захотелось взять и оставить себе, пусть не навсегда (Дамело, как никто, знал: слова «вечно», «всегда», «никогда» пусты, словно высушенные тыквы, оттого и эхо у них знатное), но хотя бы на какое-то время. Прихватил с собой дракона Амару, [6] лишив родню удачи, и сел на поезд в первопрестольную. Родители, конечно, прокляли блудного сына незамедлительно, но через пару лет простили, поняв, что добро все-таки в добре, а отнюдь не в том, чтобы прозябать на полставки в фирме папиного знакомого. Тем более, что через пару лет и фирмы больше не было, и знакомого так-таки пристрелили в глухом питерском дворе-колодце, где небо круглится над крышами, точно огромный равнодушный глаз и ни одно окно в стенах не светится, будто не двор это, а сенот, [7] майянские врата в царство мертвых.