Насельники с Вороньей реки (сборник)

Этот урок мы учли и уложили основные запасы продовольствия в прочные деревянные ящики, обшитые железной лентой, а расходные харчи подвесили на верёвке на ближайшей лиственнице. Всё было бы хорошо, но нашу древесную захоронку нашли местные лошади, не менее ушлые, чем свиньи, и тоже разорили.

День шёл за днём, таинственный пакет из Магадана так и не прибывал. В придачу неделю шли затяжные дожди, грунтовая полоса в деревне размокла и Эвенская лишилась какой-либо связи с Большой землёй. Мы совершенно обаборигенились, каждый вечер исправно занимали места в маленьком кинозале, пристроенном к поселковому совету, и смотрели какой-нибудь из шедевров советского кинематографа. Потом свет в посёлке выключали, и мы двигались в свой лагерь, уже прочно обосновавшийся на берегу лесотундровой реки Погычи.

Но однажды днём приполярная идиллия была разрушена. Над посёлком взвились клубы белого пахнущего горелым жильём дыма, и со стороны этого дыма послышались выстрелы.

Мы с Вовой переглянулись, взяли ружья и вышли в посёлок на подмогу местному населению. Его представителей мы встретили на полпути к пристани: четыре мужика степенно шли на рыбалку, не обращая внимания ни на разгорающийся в посёлке пожар, ни на то усиливающуюся, то стихающую стрельбу за спиной. Поглядел на нас оценивающе старый ламут Тимофей, сделал вид, будто не заметил наших ружей, и говорит: «Мужики, если вы за хлебом выбрались, то лучше деревню обойдите. Зайдёте со стороны старой лесопилки, потом направо к фельдшерскому пункту, мимо поссовета, а там до магазина всего пять метров по открытому месту останется. А то у нас Славка напился, жену повесил, дом поджёг, а сам на крышу сел и стреляется».

Я, по молодости моей крайней, и спрашиваю старого ламута Тимофея: «А что вы его с крыши-то не снимете?» – подразумевая владение всеми местными жителями огнестрельным оружием.

На что Тимофей мне ответил: «А на хрена его стрелять, грех на душу брать? Он или поджарится, слезет с этой крыши и сам сдастся, или сгорит нафуй вместе с домом».

И вот, – закончил я. – Старые люди – они мудрые люди. Вот я бы, молодой мудак, ничтоже сумняшеся Славку бы этого взял и пристрелил. А потом бы всю жизнь мучился. Потому что пьян был этот Славка, жену повесил неквалифицированно, за волосы. Волосы у неё обгорели, она из дома и выползла. А сам Славка, как и предсказывал мудрый ламут Тимофей, будучи снизу поджарен, слез с крыши, да так и заснул возле пожарища.

На следующий день мы возвращаемся в посёлок и видим картину Крамского или Репина (ну любили передвижники такие сюжеты): прямо возле пожарища стоит палатка, «повешенная» жена в повязке крутится вокруг костерка из остатков брёвен, сам Славка с видом графа де Лa Фер на отдыхе в Рамбуйе похмеляется чайком.

Я ему говорю: «Что, Славка, прилетит милиция, судить тебя будет?»

А он «Да в первый раз, что ли? Совхоз новый дом даст»…

При этих словах Лена уткнулась в меня (дело уже происходило у меня дома, куда мы поехали, как будто это было что-то само собой разумеющееся):

– Я всё это хочу увидеть сама.

Мы любили друг друга… И той ночью, наверное, это было даже вполне искренне.

Наутро она завела разговор о том же самом.

– Слушай, Лена, – я заговорил вполне серьёзно. – Если ты действительно хочешь уйти от зелёных придурков, я это вполне могу устроить: не далее как в день нашего знакомства мой приятель просил меня присмотреть секретаршу твоих достоинств. Это туристическая компания, охотничья. Они постоянно делают поездки в те места, которые ты рассматриваешь на моих фотографиях. Что до чего-то другого, то тамошние места и в прошлом не очень подходили для женщин. А уж сейчас – совсем не подходят. Ты просто не понимаешь, с чем связываешься. Хотя сам я очень даже не против, – усмехнулся я.

– Ты меня шлюхой считаешь, наверное? – она зябко поёжилась.

Я пожал плечами, всем своим видом показывая изумление такой постановкой вопроса. А кем же я её считаю тогда? Да тёткой, нормальной тёткой, с нормальными желаниями и неизбежным «горем от ума», присущим любому хоть сколь-нибудь образованному человеку. «Зачем я живу, что я делаю, правильно ли всё это?» Плюс перейдён тридцатилетний рубеж, за спиной – несколько романов, болезненных разрывов, разочарований, карабканий и… топтания на одном месте – положа руку на сердце так и только так можно обозначить ресепшен в этом «Союзе за Живую Планету Земля». И вся эта адская кухня вопросов, на которые нет ответов, варилась в черепной коробке под серыми изумлённо глядящими на мир, а в данный момент – на меня глазами.

Прекратить этот опасный мыслительный процесс проще всего было одним способом – я зажал ей рот поцелуем и увлёк на диван.

Мы ласкали друг друга совершенно исступлённо, словно Лена собиралась на практике подтвердить высказанный ею ранее тезис («Замороженный чертёнок оттаял», – подумал я), а затем снова заснули.

Но вопросы от этого никуда не ушли. Они почему-то вообще никогда никуда не уходят…

– Вот я и хочу понять – как там, – повернулась она ко мне. – Понимаешь, с твоих слов, со слов многих других людей, которые живут на Севере и, наверное, его понимают, я чувствую, что мы совершаем ошибку за ошибкой. Но почему? Ведь вроде же все эти стратегии помощи коренным меньшинствам тщательно выверены, их придумали умнейшие люди. Так что же не так? Почему все наши усилия уходят в песок? Я не знаю, как мне жить! – несколько нелогично завершила она.

– Хммм. Наверное, потому, что люди не очень понимают, что другие люди не хотят жить в соответствии с чужими планами. Потому так и случается: деньги на развитие аборигенов уходят к их «вождям». Сами же аборигены продолжают жить своей жизнью. Она не стоит на месте и всё время развивается, но не по каким-то рекомендациям или законам, а в соответствии с развитием экономики региона, характером того или иного человека, ценами на мясо или пушнину – в общем, всеми теми факторами, на которые советчики из Москвы или Вашингтона не оказывают ну абсолютно никакого влияния. К примеру, компания «Реальное Сафари» через выплаты местным жителям, юридические консультации и прочие бенефиции оставляет на территории обитания этих малочисленных северных народов до трёхсот тысяч долларов в год. Я полагаю, что это гораздо больше грантовой суммы полевых проектов, которые позволяет себе твоя организация по всему Северу.

– Грантовая сумма… Полевых проектов… – Лена зажмурилась.

– Не морщи лоб, милая, это тебе не идёт, – я перегнулся через стол и бережно поцеловал её в губы. – Я не хуже твоего руководства умею играть в эти игры – да, наверное, большая часть людей, имевших отношение к науке в девяностые годы, это умеет. Просто в какой-то момент понимаешь, что хотя слово, обозначающее материальное вспомоществование науке, и произносится «грант» – «подарок», но за этот подарок тебе приходится отрабатывать в десять раз больше, чем если бы ты получил эту сумму по обычному трудовому соглашению. И тут в голову приходит одна примитивнейшая мысль: а на хрена искать эти гранты, когда деньги можно просто зарабатывать? Поэтому самое мудрое, что могут делать теоретики от всеобщей теории всего, – так это разделить свою теорию с нашей практикой и оставить людей в покое. Как в своё время сказал бравый солдат Швейк, «пусть всё будет, как будет, как-нибудь да будет. Никогда так не было, чтоб никак не было».

Юрий Тарман

Мы провели вместе выходной, и я даже не очень удивился, когда Лена сообщила мне, что больше не выйдет на работу в свой ресепшен. И двинулся по своим московским делам, отложив в самый дальний угол мозга эти планы девицы на совместную жизнь.

Первым местом, куда меня принесли черти, было «Реальное Сафари»: мне предстояло проверить почту и сделать десяток уточняющих звонков за казённый, то есть «Реального Сафари», счёт.

Надо сказать, что офис «Сафари» содержался вскладчину несколькими туристическими конторами, представители каждой из коих имели по своей клетушке, своему ключу и своему компьютеру. Там постоянно происходило какое-то коловращение граждан, и потому я не удивился, увидев, что в секции, куда временно был допущен я, сидит ещё один человек.