Орша (СИ)

— Мультик мне почти сын, я не могу так вот его просто выкинуть.

Так что пришлось выкинуться всем остальным. Первым потянулся Рома. Он молча собрал рюкзак и попросил денег на билет. А когда я, пытаясь его удержать, не дала, собрался ехать электричками. Путь он выбрал не близкий — в глухой угол Рязанской губернии, в деревню Лашму к бабушке и папе. Собаками пилить пару суток, не меньше.

— Поехали вместе? — предложил Рома. — Возьмем Мийку и сбежим.

А поскольку Рома мне совсем как родной, а его папа, хоть и бывший, но все-таки муж, я долго не раздумывала.

Организацию побега Рома взял на себя. Купил билеты, рассчитал маршрут и погрузил нас со спящей Мийкой в поезд. Путь выдался не близкий — двумя поездами с пересадкой в Москве и тремя автобусами. Удивительно, как бывают ответственны бывшие придурки. Рома контролировал время, сверялся по навигатору и вел нас к цели. Мне оставалось только присматривать за Мией да тупить в окно на пролетающие мимо пейзажи.

Вскоре мы уже были в Лашме — в тихом месте на берегу Оки с домами-кексами, коровами, лениво бредущими по улице, и звенящей тишиной, от которой закладывало уши. Всех забот у меня было отсыпаться, готовить и штудировать библиотеку. Вечерами мы ходили на родник за водой. Мия с Ромкой барахтались в розовой от заката воде. Солнце протыкалось об еловые пики и сдувалось, заваливаясь за черную кромку леса. На реке качались лодки, в которых неподвижно сидели лашминские рыбачки — обязательно женщины, обязательно с удочками и с обязательным в каждой лодке мужичком, запрокинувшим в небо лицом. Глядя на закат и идиллические картинки чужого семейного счастья, мы с Олегом помирились.

— Знаешь, — сказал он. — Недавно ты мне приснилась. Ты была старушкой, а я укутывал тебя пледом.

— Хватит нам воевать, — согласилась я. — К тому же, у нас дети.

Рома вынес из воды Мию и, пошатываясь то на одной, то на другой ноге, надевал шлепанцы.

— Эй, не урони меня! — крикнула Мия.

— Да ни за что, моя дорогая! — рассмеялся в ответ Рома.

* * *

За время нашего отсутствия Лапезо уехали в лагерь в третью смену, Вася сбежал на ПМЖ ко второй тетке, кошка Репа вышла из дома и не вернулась. Оставшись один, кукушонок-Мультик притих, стал внимателен и послушен. Починил крышу, сломал два велосипеда и водил тетку на карьер купаться. Как только он уехал, в теремок начали возвращаться обитатели: сперва мы с Ромкой, затем Вася из добровольной ссылки, и последними подтянулись дети Лапезо. Жизнь наладилась. Мультик прислал сообщение, что приедет в октябре картошку копать.

— Ну, нет! — заорали все. — Или он, или я!

— Не бойтесь, — сказала Ольга. — Я его не пущу. Сама больше не выдержу.

А Иван промолчал. Он по Вове скучает.

* * *

На исходе лета призрак бабушки посетил Рому. Рома вдруг осознал себя хозяйственным мужиком и решил строиться. За материалом далеко ходить не стал, обосновался в бывшей мастерской, заваленной дровами и прочим негорючим мусором. Первым делом Рома вынес дрова и приступил к раскопкам. С каждым днем он уходит все глубже в культурные слои сарая, от чего у ворот растет и пучится куча самого удивительного мусора, вплоть до странного железного инструмента, утыканного шипами.

Ромка предположил, что это капкан на слона, а я сделала ставку на средневековую инквизицию. Кажется, такая штука называлось нюрнбергской девой. Пыточный инструмент в виде шкафа с шипами внутрь. Туда помещали обреченного на смерть и закрывали такой же утыканной шипами дверью. Шипы были расположены с таким расчетом, чтобы не задевать жизненно-важные органы, а потому человек умирал долго, истекая кровью и мучаясь от страшной боли.

— Дура! — прервала мой экскурс в глубь веков Ольга. — Это борона!

— Она нам нужна? — хищно оживился Рома.

— А пахать ты чем будешь? — ответила вопросом на вопрос Ольга.

Вообще-то Рома уже пахал и справился без бороны. На тот момент мы вообще не знали, что она у нас есть, и Рома вполне успешно обошелся мотыгой. Но спорить с Ольгой он не стал, засунул борону в угол за электропилой и пошел копать дальше.

Ольга, придерживаясь принципа «чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось», в Ромкины инициативы не вмешивалась, но заметно нервничала. Ведь в сарае столько полезного — как бы этот малохольный чего не выкинул. А выкинуть, конечно, было чего. Взять хоть ведро масляной краски. Краска давно ссохлась в камень, но сохранила жутковатый грязно-желтый колер.

— Не смейте ее выкидывать! — рявкнула Ольга. — Это хорошая краска, ею дом красили!

Я удивилась. Потому что была уверена, что дом последний раз красили в 1928 году, сразу после постройки. Но Ольга сказала, ты что? Не помнишь, что ли? Тебе лет пять было, когда бабуля стырила остатки от покраски пола станкостроительного завода «Красный борец». А теперь, раз эта краска восстала из завалов, можно заново покрасить дом. Я сомневалась, что это возможно, но Ольга смотрела на краску оптимистически. Сказала, что достаточно вылить в нее ведро растворителя, и она отойдет.

— Это полный бред, — шепнул мне Рома, когда Ольга ушла. — Даже если она отойдет, в чем я очень сомневаюсь, ты что, согласишься красить дом под какашку?

Вдвоем мы совершили преступление: подловили мусорную машину и вынесли краску вместе с ведром за околицу. Она пролежала у нас без малого сорок лет, а теперь будет вечно покоиться на городской свалке. Когда-нибудь археологи будущего раскопают ее, сделают спектральный анализ странной окаменелости и, кто знает, может, догадаются разбавить растворителем и выкрасить что-нибудь в цвет детской неожиданности. Возвращаясь, мы сталкиваемся с Ольгой. Она все поняла, и с тоской смотрела вслед мусоровозу. Но, соблюдая свой принцип, смолчала. Мы с Ромкой продали смородину и купли краски трех цветов: ярко-желтую, шоколадно-коричневую и голубую бирюзу. В новой цветовой гамме дом стал похож на попугая. Но соседи сказали, что очень красиво, и поинтересовались, где мы брали краску и почем.

— Да вы сдурели на рынке краску покупать?! Там же дорого! Вон, на Легмаше полы красят, пошли бы туда, договорились с мужиками…

Традиции оршанского домостроения вечны, как окаменевшая краска, но жизнь идет своим чередом. Каждое утро Ромка встает и бежит в свой сарай. Он расчистил пространство, провел свет, выложил пол кирпичом и обставил стульями. Мийка на старых обоях нарисовала ему потрет слона и жирафа в яблоках. Ромка вставил картины в рамки, развесил по стенам рядом с велосипедными колесами, топорами и дисками от электропилы. В оформлении сарая он проявил хорошее чувство композиции и цвета, а на полу там не найти ни соринки — Ромка целыми днями обмахивает кирпичи щеточкой. Теперь, когда кто-нибудь говорит, что наш дом похорошел, я веду его в сарай. Потому что по сравнению с сараем дом так и остался мусорной ямой, и, подозреваю, что это тоже навсегда.

* * *

Моя дочь затеяла развод и ушла от мужа к его лучшему другу. Эта новость стала второй сенсацией текущего августа.

— Ты чего мне не сказала, что Дашка от Костика ушла? — возмущался Рома. — Я бы подсуетился…

Он все не оставляет намерения оставить себе Мийку.

Зять, который до того в пылу семейной педагогики не раз просил у дочери развода, на этот раз ужасно расстроился и напросился к нам в Теремок — лечить нервы и израненную душу. Страдает, бедолага. По ночам стонет, днем жалеет, что нет груши — уж он бы ее отмутузил. А лучше не грушу, а морду своего лучшего друга. Но пока груши нет, а друг далёко, воспитывает ребенка на пару с Ромой. Выхожу во двор, рисовать учат. Разложили перед Мийкой фломастеры, вырисовывают по ее заказу сердечки и букву А. Я умиляюсь.

— Ну что, Инга, — спрашивает Ромка. — Похожи мы на семью геев?

— Шли бы вы на дискотеку, мальчики. По пятницам на Льнокомбинате для тех, кому за двадцать.