В движении вечном (СИ)

-- Не хотел в школе учиться, а пришла пора, взял себя в руки! С характером парень...

Так уважительно теперь говорят о тебе, и ты героем возвращаешься в родной поселок, без конца и с наслаждением рассказываешь о волнительных приключениях на вступительных; а те, кому еще придется пережить, слушают с завистью и с тревожным холодком в груди воображают свои собственные будущие испытания.

Ну а неудачники с наступлением осени разделялись на две совершенно разные группы.

Первую составляли бывшие крепкие ученики из уважаемых в поселке семей, которым просто не повезло на вступительных. Эти ребята старались как можно реже появляться на улицах, кто-то в домашней тиши усердно готовился к новой попытке на следующий год, а кто-то, кому пришло время, дожидался весеннего призыва в армию. Даже парадокс выходил своеобразный, они жили постоянно в поселке, а встречали их на улицах гораздо реже, чем уехавших на учебу в город счастливых победителей. Те так наоборот каждые выходные непременно наезжали в поселок и целыми днями торжествующей шумной толпой без конца разгуливали по знакомым улицам.

В другую группу входили обычно те, чьи родители бездумно плавали в тех самых бездонных "винных реках". Этих также было очень просто повстречать в поселке. С самого утра они уже занимали один из самых приметных уголков центральной площади, и это было особое, знаменитое на всю близлежащую округу местечко. С неких незапамятных времен оно даже имело в поселке и свое собственное название "Пьяный угол".

Дело в том, что немножко поодаль по главной улице располагался на вид скромный неброский подвальчик, однако под весьма звучной вывеской "Винный бар".

-- Во всем Союзе только два винных бара! -- любили похвастаться приезжим бывалые посельчане. -- Пивных сколько хочешь, а вот винных --- только в Вильнюсе и в нашем г.п.!

Так ли это в действительности, и как оно там в Вильнюсе Игнату было неведомо. Но вот в их собственном баре что-что, а комфорт да уют с интерьером наверняка считали чем-то совершенно излишним. Четыре каменные, окантованные поржавевшим железом невысокие ступеньки вели круто вниз в тесный сумрачный подвальчик, наполненный всегда удушливым сигаретным смогом и беспорядочным гулом многочисленных посетителей. Здесь было только самое необходимое. Голые казематные стены, полтора десятка грубых стальных стояков, пластиковый "столовский" поднос с обычными на две сотки грамм гранеными стаканами. А на простеньких дощатых полках неудержимо манило в хмельные объятья рублевое жидкое счастьице или т. н. "чернило".

На Пьяном углу непременно приостанавливался как тот, кто только шел в бар, так и тот, кто оттуда только что вышел. Угол не пустовал с раннего утра до поздней ночи, обсуждал, дискутировал, взрывался дружным смехом, а иногда и кровавым мордобоем. Неподалеку в десятке метров на площади располагалось небольшое кирпичное знание автобусной станции. Ни один проезжий не мог выскользнуть из автобуса так, чтобы его не заприметили на Пьяном.

-- А, гостейка наш, дорогой! -- окликали тотчас любого знакомого. -- Как житье-бытье? Ну-ка, с нами постой, поделися..

И через минутку-другую с улыбочкой, вкрадчиво:

-- Так что тут стоим, на сонейке тепленьком киснем?.. Так, глядишь, и ено скоро скиснет. А не пора ли потишку туды, на четыре ступеньки?

И уже вскоре можно было видеть, как очередной гостейка движет неспешно "туды", а с ним рядышком и парочка счастливцев за компанию, скаля зубы в предчувствии сладостном, бросая напоследок всем прочим:

-- А у нас сегодня рыбный день, мальчики, хвосты обрубаем!

3

Урбанизация

То бурливым, сметающим вихрем, а то и лениво, неспешно писал тысячелетнюю историю поселка неодолимый поток вечности. Был поселок и знатен когда-то в средневековье, имел "магдебурское право", но постепенно мельчал по судьбоносному ходу времен, превращаясь в забытое миром, крохотное рабочее поселение на тысячу жителей. Бывали времена, когда многое здесь словно застыло в глубокой задумчивости на целые столетья, а бывало и день единственный разом "рушил все до основанья". Десять лет также лишь мгновение, неуловимо скользнувшее в необъятной по людским меркам тысяче, но вот тот, кто примерно в 65-том году прошлого века лет на десять покинул поселок -- даже и не узнал бы его после.

Не забыть Игнату, как в детстве: бурлит, струится людской ручеек по улицам, в парк, в магазины. В Доме культуры тогда каждый праздник были концерты; сами же посельчане были и умелыми исполнителями, и благодарными зрителями. Таланты не приходилось искать далеко, вот и Игнат с первого класса танцевал в школьном ансамбле, с тех пор неизменно выступал на праздничных концертах. И каждый раз просторный зрительский зал, казалось, не мог бы вместить еще больше народу, стояли, толпились в дверях, мальчишки лепились на подоконниках.

В старом парке, что на окраине поселка, была тогда летняя танцплощадка. Точь-в-точь как в городе, с высокой дощатой эстрадой, огороженная по периметру прозрачной металлической сеткой. И точно также, как в городе, там тогда летом было не пробиться.

-- Что ж ты думаешь, вас тогда в школе одних поселковых за семьсот было. А теперь и со всей округой половины не наберется! -- говорила с видимой грустью про те недавние времена мать, учительница.

Стадион в парке с рублеными в пять ярусов, ярко окрашенными трибунами, с аккуратно подкошенным травяным газоном был тогда гордостью поселка.

-- Добрая у вас поляна футбольная! -- говорили не без зависти приезжие знатоки. -- Тут хоть республику принимай.

И действительно, тогда стадион принимал соревнования республиканского масштаба. Каждое лето тут гремели спартакиады, каждая точь-в-точь как маленькая Олимпиада. Древний парк в эти дни был так похож на столичный в выходной теплый солнечный денек. Весь поселок был тут, и они, мальчишки, и самое важное авторитетное начальство, все вместе болели за "наших". И они не подводили, они были победителями, они были кумирами, каждый мальчишка мечтал быть таким, как они.

В особенности, как Андрюха Петровский. Такому форварду, казалось, хоть за Союз в сборную.

-- Андрюха ваш от Бога форвард! -- нахваливая, завидовали соседи.

Вечерами Игнат часто видел, как его кумиры с разноцветными спортивными сумками через плечо, в полосчатых ярких тренировочных костюмах, гомоня оживленно, проходили на стадион. До темноты там были слышны азартные вскрики, топот ног, гулкие стуки футбольных мячей. Земля на тренировочных полях вокруг была выбита в камень. Теперь это кажется фантастикой, разве можно теперь даже представить себе этих немногих, кто так и не съехал в город -- на тренировке?

С каждым годом все чаще слышал Игнат в разговорах:

-- Молодцом парень, в столице остался!

-- Ну вот, буде теперь ростить патлы на Пьяном..., -- а это уже про тех, кому так и не посчастливилось где-то "остаться".

В детстве всегда, когда дома было одиноко и скучно, убегал Игнат в свой любимый старый парк. Там словно в ход в мир иной заповедный, там незабытые прелести детства, там он обычно встречал кого-нибудь из друзей, приятелей, а то и целую компанию.

Но в тот день в старом парке было безлюдно, не было слышно и звонких мальчишечьих голосов. И только возле стадиона у самых входных ворот Игнат вскоре приметил тесный мужской кружок. Там на мягкой травке дружно присели футбольные кумиры последнего поколения футбольных кумиров. В полном составе собрались, по всей видимости, на выездной гостевой матч в соседний поселок, к извечным своим соперникам.

Неспеша, из-под огромных тенистых деревьев выходит к воротам, как кавказец чернявый, высокий худощавый Арсентьевич. Он и шеф, и тренер, а еще "дамский мастер", как его прозвали в поселке. Знали: так мечтал иметь сына, а имел вместо этого целых пять невест на выданье.