Выбор Донбасса

Лёд хрустальный на донце яслей,

Как глаза у младенца Христа.

* * *

Вольно или невольно

Лучик разбился в луже.

Больно или не больно?

Слышишь, опять «утюжат»?

Страшно или не страшно?

Выйди, спроси в окопах.

Важно или не важно?

Это войны синкопа.

Зримо или не зримо

Снова иглы под кожу.

Мимо или не мимо?

Это узнаешь позже.

Брату или не брату

Выплатишь кровью виру?

Правда или не правда

Правит распятым миром?

Если того достоин,

Жизни допишешь повесть.

Стоит или не стоит?

Это подскажет совесть.

Александр Савенков (Горловка)

* * *

небо рушилось на дома,

камни брызгали ало…

так хотелось сойти с ума,

и не получалось.

накрывала и кровь, и боль

жирная копоть…

так хотелось, чтоб мир — любовь,

а не окопы.

искорёженной жизни ось

просто вырвут, как жало…

запрягай, мужичок, «авось»,

трогай помалу.

* * *

январь, канун крещенья, иней

с ветвей слетает так картинно,

и мы бежим по паутине

протоптанных в снегу тропинок

в убежище, в слепую сырость,

где, позабыв о всяком зле,

дворовый кот покойно, с миром

спит на строительном козле.

* * *

бывает так, и было так, и будет:

внезапность, очертив незримый круг,

тасует судьбы на зеркальном блюде,

как мишуру на ледяном ветру…

ещё покоен дом и дети рядом,

и ужин на столе горячий, но

смерть за спиной стоит с холодным взглядом

и смотрится в разбитое окно…

и треснет время в деревянном чреве,

и протечёт забвением имён,

и дочке будет пять, а сыну — девять

отныне до скончания времён.

Светлана Сеничкина (Луганск)

* * *

Как странно осознавать,

что те, кого я помню детьми, —

                        уже взрослые люди,

что тех, кого я помню живыми, —

                        уже больше не будет,

что дорожку, по которой я ходила

                        в школу, убрали,

и теперь там парковка.

Что не просто меняются вывески,

                        песни и даты — сменилась эпоха.

* * *

И кажется, мы все уже привыкли,

Что в новостях расскажут про обстрелы,

К свечам на аватарках и иконам,

К молитвам, что кого-то не спасут.

И кажется, что мы уже не плачем.

На всех воды и соли не хватает,

Ведь за два года вышли все запасы,

Остались лишь глубинные пласты.

И кажутся теперь попеременно

Нелепою иллюзией и бредом

То мирный быт, где дети, дом и ужин,

То дикость и безумие войны.

Мы кажемся героями кому-то,

Другим — скотом, недолюдьми, врагами,

Кому-то — даже выдумкой и фейком,

И каждый твердо убежден в своем.

Мы ничего наверняка не знаем,

Но от того не перестанем верить.

Сидя в подвале и не видя неба,

Не перестанешь верить: небо — есть.

* * *

В то странное, безумное лето,

Птицы и люди на улицах редкими были.

Не было ни телевизора, ни интернета,

А лишь одна-единственная газета —

Листовка формата А4.

Отодвигается, прячется в памяти это:

Дни без воды, ночи без света.

Давно уже выброшены поржавевшие

                                               снарядов осколки,

Давно заполнились супермаркетов полки.

А люди ныть и жаловаться

                                               куда больше стали.

И потому, наверное, чтобы не забывали,

Стоит дом с проломленной крышей —

                                               через дорогу,

А школа без окон и с дырами —

                                               напротив,

Спрашивают строго:

«Ах, вы очень плохо живёте?

Глупые, вы ведь живёте...»

* * *

Этого не должно быть.

Но это всё равно есть.

Поезд не остановить,

И на ходу не слезть.

Можно, конечно, спрыгнуть,

Вот только выживешь — вряд ли.

Пройдет сто лет,

И мы снова наступим на эти грабли.

* * *

Каждый вечер воет собака

Об уехавшем в Киев хозяине

И о том, что всё в жизни неправильно,

Сколько ты на неё ни гавкай.

Каждый вечер темна так улица —

В трёх домах лишь окошки светятся.

Кто-то верит, что будет лучше все,

А кому-то уже не верится.

По утрам вновь на почте суетно:

Кто за пенсией, кто с коммунальными,

А вот школа второй год пустует

И печально глядит провалами.

Заросли так пути трамвайные,

Будто их тут вовек и не было.

Всё меняется. И не знаем мы,

Что там дальше в планах у неба.

Александр Сигида (Молодогвардейск — Атамановка)

ДОМОЙ

отвези меня в Изварино,

в тот забытый детский сад,

за карьеры и развалины,

лет на 35 назад.

там, где башня элеватора

и подсолнухи, как стол;

где здесь Белоскелеватое

и Великий Суходол?

ароматную антоновку

буду пробовать на вкус;

забери меня в Самсоновку,

где знаком мне каждый куст.

переполнен пассажирами

наш автобус кружит час;

это, кажется, Кружиловка,

или кинули все нас?

обманули и оставили:

мы и звёзды на виду.

отведите в Атамановку,

если сам я не дойду…

* * *

Бессилье гуманизма светского

сродни закату Византии,

Былого карго-культ советского

политкорректной деспотии

И в текстах Эдуарда Гиббона,

которые он не читал,

Указан путь упадка, гибели,

где открывается портал

Переселения народов

и сдвигов литосферных плит,

Войн из-за скверных переводов

и истребления элит.

(Рождение трагедии границ,

её предвидел в Ницце Фридрих Ниц)

* * *

Мне жаль индустриальных городов.

Мне дорого их мрачное величье.

Все любят старый псевдопольский Львов,

Эпоху постмодерна и двуличья

Что им бетонный позабытый храм?

Конструкторов забытых древний бункер?

Они зеленый курят фимиам

Экологам ню-эйджа. Что им Юнгер?

Их заменил фольклорный хуторок

Эпоху серпов, молотов и свастик,

Сменил мещанский маленький мирок,

Где гипермаркет — храм. И всюду — пластик.

Но завершим ли мы столь долгий пост

Пластмассовый мир Generation lost?

Придёт ли снова эра Эхнатона?

Реакторов? И стали, и бетона?