Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)
Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая) читать книгу онлайн
Спустя почти тридцать лет после гибели деревянного корабля композитор Густав Аниас Хорн начинает вести дневник, пытаясь разобраться в причинах катастрофы и в обстоятельствах, навсегда связавших его судьбу с убийцей Эллены. Сновидческая Латинская Америка, сновидческая Африка — и рассмотренный во всех деталях, «под лупой времени», норвежский захолустный городок, который стал для Хорна (а прежде для самого Янна) второй родиной… Между воображением и реальностью нет четкой границы — по крайней мере, в этом романе, — поскольку ни память, ни музыка такого разграничения не знают.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
53
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 96.</b>Он демонстрировал неупорядоченную смесь грубых и тонких побуждений. И бывал порой так неловок, что я пугался. Тогда его лицо представлялось мне комом бесформенной плоти. Тутайн предстает здесь как Адам, одна из ипостасей алхимического Меркурия. Юнг по этому поводу пишет (Таинство воссоединения, с. 369): «…философ повторял труд Бога, описанный в Книге Бытия. Поэтому не удивительно, что он называл свою первоматерию „Адамом“ и утверждал, что она, как и Адам, состоит из четырех стихий».
54
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 99.</b>Может, мы бы тогда испортились и умерли, как говорится в тех докладах (in den Berichten), — то есть, рухнув под грузом жизненных обстоятельств, самым обычным образом закончили бы свои дни. О каких докладах здесь идет речь, из ближайшего контекста неясно. Но, скорее всего, имеются в виду доклады неких небесных посланцев. В «Новом „Любекском танце смерти“» Докладчик (Berichterstatter) — ближайший помощник Косаря (смерти). В «Деревянном корабле» докладчиком один раз назван суперкарго, или серый человек, Георг Лауффер (Деревянный корабль, с. 139–140). Дальше в трилогии тоже говорится о подобных посланцах (Свидетельство II):
Что наша душа имеет сходство с неким Третьим, которого Суд назовет идентичностью с нашим «я» (и который, однако, нам так же чужд, как отец и мать), с проникшим в нас, с уполномоченным судьбы, с бессмертным, который нами пользуется, с тем неотвратимым, которому ты посвятил свою великую симфонию, — кто о таком говорит? Пока наше сердце не остановится, он обитает в нас; Владыке небесных воинств он представится как наша персональная смерть, как только завершит свою работу — избавиться от нас — и явится в Царство духов, чтобы получить новое задание…
В первом романе Янна «Перрудья» роль такого посланца исполняет некий секретарь, мистер Григг (Perrudja, S. 749–750; курсив мой. — Т. Б.):
Сам он, Григг, пристально следил за течением этой, может быть, и не активной, но необычной человеческой жизни. С момента рождения ребенка. На протяжении детских лет. В пору отрочества. Он ревностно, с любовью, самопожертвованием и самоотверженностью — почти как бог, — с немилосердным почитанием слепой силы кривых линий, зарисовывал протекание этой жизни и случающиеся в ней заторы, ее цели и ее заблуждения. Он выбрал одного человека, в высшей степени ему чуждого, как представителя всех. Как их образец. <…> И вот теперь должно быть проведено дознание: не есть ли человек ошибочная конструкция протоплазмы. Не обстоит ли дело так, что человеческая плоть несовместима с влечениями духа и разума. <…> Что гармония — это лишь фикция, цель которой в материальном мире неосуществима.
Еще один посланец иного мира в романе «Перрудья», француз Пуйоль, тоже использует в своей речи странное выражение «испортиться» (Perrudja, S. 486 и 489):
Мы ходим по улицам, пока наша любовь не испортится. <…> Наша любовь только в том случае могла бы быть большой, если бы мы сделались свободными людьми в природном ландшафте и жили бы, так сказать, со вскрытыми венами, готовые ко всему…
Слово «испортится» возникает и в «Новом „Любекском танце смерти“», в диалоге Матери и Тучного Косаря (Деревянный корабль, с. 289–290):
<b>Мать:</b>Дайте мне уверенность, что мое дитя не испортится!
<b>Тучный Косарь:</b>Мы дадим тебе уверенность, что твой сын, сейчас, — здоровый и сильный.
55
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 99–100.</b>…моей негероической, слабой натуре. Такую натуру Янн описал еще в романе «Перрудья», который открывается словами (см. Угрино и Инграбания, с. 389):
В этой книге рассказывается немаловажная часть жизненной истории человека, имевшего много сильных свойств из тех, что могут быть свойственны человеку, за исключением одного: быть героем. Поэтому некоторые читатели прежде всего решат, что мужские черты характера выражены у него слабо. <…> Им придется довольствоваться утверждением, что внутреннее влечение к жизни, какая здесь описывается, если и не столь велико, как влечение к героическому бытию, все же должно быть достаточно сильным, чтобы избранный для такой жизни — или обреченный на нее — человек не мог от нее уклониться иначе как ценой уничтожения собственной экзистенции. Поскольку же воля к безусловной самоотдаче опять-таки предполагает наличие заранее сформулированных принципов (не говоря уже о прочем, а именно, о силе, потребной, чтобы вывести их из сферы чистого познания на определенный путь), то есть речь идет о моральной манифестации, — постольку представляется вероятным, что только герой способен решиться на подобное, вопреки себе самому.
56
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 101.</b>…лицо, которое еще вчера называл комом плоти… См. выше, с. 780. …забываем собственное наше раннее тоскование. Ср. в «Так говорил Заратустра»: «Горе! Приближается время, когда человек не пустит более стрелы тоски своей выше человека и тетива лука его разучится дрожать!» (Ницше, с. 370; перевод Ю. М. Антоновского).
57
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 101.</b>…восьминогий волшебный конь… В предисловии к публикации своего перевода венгерской сказки «Холлофернигес» (1940) Янн писал (Epilog. Bornholmer Aufzeichnungen, S. 710):
В центре всего происходящего — священные кони: шестиногие, восьминогие, двенадцатиногие. <…> Что-то подобное рассказывают в Норвегии: но сюжет этот — и кельтский, гуннский, венгерский. Я позволю себе отметить здесь, что древнейшая религия Венгрии заключалась исключительно в почитании коня. Слово táltos (жрец, волшебник) изначально было идентично с táltosló (волшебный конь, священный конь). Лишь много позже божество утратило облик животного и обрело антропоморфный вид. — Совершенно великолепным представляется мне в данной сказке возрождение из падали жеребца, быстрого как мысль и способного отнять у могучего властелина смерти даже самую желанную добычу.
Восьминогий конь бога Вотана, Слейпнир, — помощник в шаманской практике и посредник между землей и небом, миром живых и миром мертвых.
58
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 101.</b>Мы же утомленно моргаем, глядя на созвездие, которое носит имя Пегаса. Отсылка к «Так говорил Заратустра» (Ницше, с. 370):
«Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда?» — так вопрошает последний человек и моргает.
Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живет дольше всех.
59
<b>Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 102.</b>
