Гамп и компания

– Это Ванда, – говорю я.

– У вас что, парни, в той коробке девушка? – спрашивает полковник.

– Ванда – свинья, – объясняю.

– Не сомневаюсь, раз она с двумя такими дезертирами тут ошивается. Почему это вы против войны?

– Потому что проще быть против того, чего не существует, дубина, – отвечает Ден.

Полковник Норт секунду‑другую скребет идеально выбритый подбородок, затем кивает.

– Кажется, я понимаю, в чем тут суть. Но послушай, Гамп, чего ради такой парень, как ты, удостоенный почетной медали от Конгресса, околачивается здесь и ведет себя как последний бич?

Я начал было рассказывать ему про свиноферму и все такое прочее, но тут же прикинул, что это может прозвучать самую малость странно, а потому просто сказал:

– Я ввязался в деловую авантюру, а она провалилась.

– Проклятье, тебе следовало оставаться в армии, – говорит полковник. – Я хочу сказать, ведь ты великий герой войны. Ты должен иметь хоть немного здравого смысла.

А затем в глазах у полковника мелькает что‑то по‑настоящему странное. Он добрую минуту щурится в сторону Белого дома, а когда снова поворачивается к нам, то говорит:

– Послушай, Гамп, такой парень, как ты, очень бы мне пригодился. Я тут занимаюсь одним делом, в котором твои таланты могли бы стать очень полезны. У тебя есть время перейти на другую сторону улицы и меня выслушать?

Я посмотрел на Дена, но он только кивнул. Мы с полковником тоже кивнули друг другу и перешли на другую сторону улицы.

Глава шестая

Когда мы оказываемся там, где Ден нас уже не слышит, полковник Норт перво‑наперво мне говорит:

– Твоя одежда просто ужасна. Нам придется как следует тебя отчистить.

Затем он отвел меня в какой‑то армейский укрепленный узел и приказал выдать мне новехонькую форму рядового. Дальше он отвел меня туда, где я смог принять ванну, а еще дальше в парикмахерскую, чтобы меня постригли и побрили. Когда мы закончили, я был безупречно чист и чувствовал себя так, как будто снова оказался вроде как в армии – и все это было очень странно.

– Итак, Гамп, я бы сказал, что вижу значительное улучшение, – говорит полковник. – Теперь слушай сюда. Я хочу, чтобы отныне твоя жопа была в идеальном порядке. Если необходимо, даже облизывай палец и полируй до блеска задний проход – ты понял?

– Так точно, – говорю я.

– А теперь, – говорит он, – я намерен возложить на тебя должность «особого помощника по секретным операциям». Но ты никому ничего не должен рассказывать – неважно о чем. Ясно?

– Так точно, – говорю.

– Послушай, Гамп, – говорит полковник Норт, когда мы с ним входим внутрь Белого дома. – Нам предстоит увидеться с президентом Соединенных Штатов, и я ожидаю от тебя самого лучшего поведения. Ты хорошо меня понял?

– Я его уже видел, – говорю.

– Когда? По телевизору или как?

– Прямо здесь – лет девять‑десять назад.

– Ну, теперь там новый президент. С этим ты еще не виделся… К тому же он не очень хорошо слышит, а потому тебе придется говорить погромче, если он тебе что‑то скажет. И раз уж на то пошло, – добавляет полковник Норт, – он и слушает‑то не очень хорошо.

Мы заходим в маленькую круглую комнатенку, где должен быть президент, – и точно, он там. Но это не один из тех старых добрых президентов, с которыми я встречался, а какой‑то новый. Это пожилой добродушный джентльмен, и вид у него такой, что в какой‑то период своей жизни он вполне мог быть ковбоем или киноактером.

– Что ж, мистер Гамп, рад с вами познакомиться, – говорит президент. – Полковник Норт рассказывал мне, что вы получили почетную медаль от Конгресса.

– Так точно, сэр, – говорю.

– И что же вы сделали, чтобы ее получить?

– Я побежал, сэр.

– Прошу прощения? – переспрашивает президент.

– Он сказал, что побежал, сэр, – вмешивается полковник. – Но он не пояснил, что побежал, вынося пять‑шесть своих раненых соратников с линии огня.

– Ну вот, полковник, вы опять за свое, – говорит президент. – Вечно вы за других говорите.

– Прошу прощения, сэр, – говорит полковник. – Я просто пытался прояснить дело. Дать его в правильной перспективе.

– Оставьте это мне, – говорит президент. – Это моя работа, а не ваша… да, кстати, полковник Норт, а раньше мы с вами никогда не встречались?

Так или иначе, мы наконец добрались до сути дела. В углу комнатенки стоит телевизор, и президент как раз смотрел по нему «Концентрацию».

– Почему бы вам не выключить это говно, полковник? – говорит президент. – Оно меня с толку сбивает.

– Есть, сэр, – говорит полковник. – Вы совершенно правы. Лично я предпочитаю сериал «Цена верная».

– Когда я в прошлый раз здесь был, – говорю я, пытаясь включиться в разговор, – то тогдашний президент обычно смотрел «Сказать правду». Но это было очень давно.

– А мне та ерунда совсем не нравилась, – говорит полковник Норт.

– Послушайте, – говорит президент, – у нас нет времени тут мудохаться, болтая про телепередачи. Просто скажите, Олли, что у вас на уме?

– У меня на уме этот сукин сын, иранский аятолла, – говорит полковник. – Мы намерены выставить его дураком, а заодно получить обратно наших заложников. Кроме того, пока мы будем этим заниматься, мы также хотим расправиться с коммунистическими отморозками в Центральной Америке. Такую блестящую схему можно составить только раз в жизни, господин президент!

– Да? И как же вы, Олли, собираетесь все это провернуть?

– Все, что потребуется, – говорит полковник, – это лишь немного такта и дипломатии. Вот мой план…

Следующие несколько часов полковник излагает президенту свою хитроумную схему. Раз‑другой президент засыпал, и полковнику приходилось прерываться, чтобы его разбудить. Он это делал, щекоча у главы государства в ноздре специально припасенным для этой цели перышком. Я не особо разобрался в материалах полковника Норта, потому как все там, похоже, зависело от всего остального, и он назвал целую уйму почти непроизносимых имен и фамилий. Когда он закончил, я уяснил для себя не больше из этой белиберды, чем когда он только начал. Я лишь понадеялся, что президент уяснил больше.

– Что бы вы там ни болтали, Олли, звучит это чертовски славно, – говорит президент. – Но позвольте мне вот о чем вас спросить: какое отношение ко всей этой ерунде имеет иранский аятолла?

– Что? – говорит полковник. – Так ведь аятолла как раз и есть центральная фигура в моей схеме! Разве вы не понимаете – оружие за заложников! А потом мы используем деньги, которые они нам заплатят, чтобы профинансировать горилл, которые сражаются в Никарагуа! Хитроумнее не придумаешь, господин президент!

Лично я не на шутку задумался о том, чего ради какая‑то горилла сражается в Никарагуа, и это напомнило мне о старине Сью.

Бедный старина Сью!

– Н‑да, – говорит президент, похоже, разделяя мои сомнения насчет горилл, – звучит это как‑то подозрительно… но раз вы, Олли, так говорите… Только чтобы никакого непосредственного обмена оружия на заложников – вы понимаете, что я имею в виду?

– Это сделает вас великим национальным героем, сэр, – говорит полковник.

– Есть еще одна вещь, которой я не понимаю, – говорит президент. – Какова во всем этом роль мистера Гампа?

– Вот что я вам скажу, господин президент, – отвечает полковник. – Я считаю, что два величайших врага Америки – это невежество и апатия. А рядовой Гамп являет собой живое доказательство того, что и то, и другое можно преодолеть. Он станет нашим большим плюсом.

Вид у президента становится вроде как озадаченный, и он поворачивается ко мне.

– Что он сказал? Что‑то про невежество и апатию, так?

– Не знаю, – говорю я, – и мне, если честно, насрать.

Тут президент начинает скрести у себя в затылке, встает и снова включает телевизор.

– Делайте там, Олли, что хотите, – говорит он, – но теперь я должен смотреть «Кто хочет стать миллионером?».