Гамп и компания

Единственное, что пришло мне в голову, это забраться в болото, а потому так я и сделал. Я таился там до захода солнца, слушая дикие крики и проклятия. У Ванды хватило здравого смысла держаться молчком, но когда настала ночь, стало совсем сыро и холодно. По всему болоту метались прожекторы, и частенько я примечал человека с вилами или мотыгой, совсем как в фильме про Франкенштейна. Народ даже задействовал вертолеты, и те сияли в небе своими огнями, а из динамиков по всему болоту разносились требования, чтобы я немедленно вышел и сдался.

«Хрен вам, ребятишки!» – подумал я, и тут пришло мое спасение. С дальней стороны болота донесся шум поезда, и я прикинул, что мой единственный шанс – туда прорваться! Мы с Вандой доплелись до того края болота, а там каким‑то чудом сумели запрыгнуть в товарный вагон. Внутри горела маленькая тусклая свечка, и в ее свете я различил чувака, сидящего на куче соломы.

– Кто ты, к дьяволу, такой? – спрашивает чувак.

– Моя фамилия Гамп, – говорю.

– А кто там еще с тобой?

– Ее зовут Ванда.

– Там с тобой девушка?

– Типа того, – говорю.

– То есть как «типа того»? У тебя там что, трансвестит?

– Не‑е. Она ухоженная дюрокская свинья с родословной. В один прекрасный день она, может статься, кучу призов получит.

– Свинья? – говорит чувак. – Ох ты едрена вошь! Я уже неделю ничего не жрал.

Я так прикинул, что эта поездка будет долгой.

Глава пятая

Поезд проехал еще совсем чуть‑чуть, а свечка этого чувака уже погасла. После того как он немного покашлял, мне показалось, что он задремал. Мы ехали в темноте, рельсы стучали, а вагон болтало из стороны в сторону. Наконец Ванда положила рыло мне на колени и отправилась ко сну. Но я еще немалое время бодрствовал, думая о том, какого черта я вечно попадаю в такие истории. Казалось, все, к чему я прикасаюсь, обращается прямиком в говно. В самом что ни на есть буквальном смысле.

На следующее утро из дверей вагона стал просачиваться слабый свет, а чувак в углу снова зашевелился и закашлял.

– Эй, – говорит он, – почему бы тебе немного не приоткрыть двери, чтобы мы тут хоть самую малость свежим воздухом подышали?

Я подошел к дверям и примерно на фут их раздвинул. Мы проезжали дома и какие‑то вшивые на вид здания. Все было серое и холодное, не считая скудных рождественских украшений на дверях.

– Куда мы направляемся? – спросил я.

– Я так прикидываю, что в Вашингтон, округ Колумбия, – отвечает чувак.

– Черт, я там бывал, – говорю.

– Честно?

– Угу, давным‑давно. Я ездил на встречу с президентом.

– Президентом чего?

– Соединенных Штатов.

– Там что, какой‑то парад был?

– Не‑е, никакого парада там не было. Я к нему домой заходил.

– Ну да, и могу поручиться, что эта свинья тоже там рядом летала.

– Чего? Ванда не летает.

– Сам знаю, – говорит он.

Я повернулся на него посмотреть и вижу в глазах чувака что‑то чертовски знакомое, хотя его физиономия сплошь в черной бороде, а на голове у него шляпа, какие обычно бродяги носят.

– Скажи, – говорю, – как тебя хотя бы зовут?

– А тебе что за дело?

– Да просто ты мне одного знакомого напоминаешь, только и всего.

– Да? И кого же?

– Одного армейского кореша. Во Вьетнаме.

– А ты еще раз свою фамилию не скажешь?

– Гамп.

– В самом деле? В свое время я знал одного Гампа. А зовут тебя как?

– Форрест.

– Ох ты едрена вошь! – говорит чувак и закрывает лицо ладонями. – Я должен был догадаться!

– А ты‑то, черт возьми, кто такой? – спрашиваю.

– Проклятье, Форрест, ты что, меня не узнаешь?

Я подполз по соломе поближе к его лицу.

– Ну‑у…

– Похоже, не узнаешь. Мне следовало этого ожидать. В последнее время я малость опустился, – говорит он в перерывах между кашлем.

– Лейтенант Ден! – заорал я и схватил его за плечи. Но когда я заглянул ему в глаза, они были просто ужасные, молочно‑белые, как будто он был слепой или типа того.

– Лейтенант Ден… что с тобой приключилось? – говорю. – Твои глаза…

– Я теперь почти ослеп, Форрест.

– Но почему?

– Тут уйма всего, – говорит он.

Я приглядываюсь получше: вид у него просто жуткий. Лейтенант Ден тощий как жердь и одет в лохмотья. Культи на месте его ног такие жалкие, а с зубами совсем труба.

– Знаешь, по‑моему, вся эта дрянь из Вьетнама теперь меня достает, – говорит он. – Мне ведь не только ноги оторвало – по груди и животу тоже пришлось. Я так прикидываю, через какое‑то время это дело меня настигло. Слушай, а что это за запах? Он от тебя? Ты как будто говном воняешь!

– Угу, я знаю, – говорю. – Это длинная история.

Когда лейтенант Ден снова закашлялся, я положил его на солому и отошел подальше по вагону, думая, что он от моей вони кашляет. Я просто не мог поверить! Он смотрелся как призрак, и я подивился тому, как он до такого печального вида дошел, особенно со всеми теми деньгами от нашего креветочного бизнеса. Тут я решил, что об этом лучше спросить попозже. Скоро он перестал кашлять и снова задремал, а я пристроился рядом с Вандой, думая о том, что же теперь с нами будет.

Где‑то через час‑другой поезд стал тормозить. Лейтенант Ден снова принялся кашлять, и я прикинул, что он проснулся.

– Короче, Форрест, – говорит он, – мы должны выбраться отсюда раньше, чем поезд совсем остановится. Иначе машинисты вызовут полицию и нас в тюрягу посадят.

Я посмотрел в просвет между дверей. Мы как раз заезжали на огроменную сортировочную станцию, где была уйма ржавых товарных и служебных вагонов, а также прочего дерьма. Еще холодный ветер нагнал туда целые груды мусора.

– Это станция «Юнион», – говорит Ден. – Ее специально для нас переделали.

Как раз в этот момент поезд совсем останавливается, а потом начинает медленно двигаться назад.

– Порядок, Форрест, теперь наш шанс, – говорит Ден. – Открывай двери и давай отсюда сматываться.

Я растолкал двери по сторонам и выпрыгнул наружу. Старина Ванда стояла, высунув рыло из вагона. Я подбежал к ней, ухватил за ухо и стащил вниз. Плюхнувшись на землю, она громко хрюкнула. Потом я подбежал туда, где сидел Ден, сразу за дверью вагона, поднял его за подмышки и как можно аккуратнее сгустил вниз. Он тащил с собой свои искусственные ноги, дьявольски обшарпанные и грязные.

– Давайте‑ка проползем вон под тем грузовым вон туда, пока машинисты не явились и нас за жопу не взяли, – говорит Ден.

Так мы и сделали. Наконец‑то мы прибыли в столицу нашего государства.

Там был жуткий колотун, а ветер буквально хлестал нас. В воздухе кружились маленькие снежинки.

– Вот что, Форрест. Страшно не хочется тебе этого говорить, но, по‑моему, тебе следует помыться, прежде чем мы выйдем и на люди покажемся, – говорит Ден. – Вон там я вижу охрененную грязную луну, если ты понимаешь, о чем я.

В общем, пока Ден пристегивал свои искусственные ноги, я подошел к грязной луже, снял всю одежду и попытался смыть с себя как можно больше свиного говна. Это было очень непросто, потому как большая его часть к тому времени засохла, особенно у меня в волосах, но худо‑бедно я справился, а потом выстирал одежду и снова ее напялил. Сказать правду, это было не самое приятное переживание в моей жизни. Когда я закончил, Ванда заняла мое место в грязной луже, как я понимаю, не желая допускать, чтобы кто‑то превзошел ее в этом занятии.

– Давайте дойдем до вокзала, – говорит Ден. – Там, по крайней мере, тепло, и вы сможете обсохнуть.

– А как насчет Ванды? – спрашиваю.

– Я уже об этом подумал, – говорит он. – Вот что мы сделаем.

Пока я принимал ванну Ден нашел кусок старой веревки, а когда ванну закончила принимать Ванда, он обвязал веревку вокруг ее шеи как привязь. Он также нашел где‑то длинную палку. Держа Ванду на привязи, Ден пошел позади нее, постукивая по земле своей палкой – и будь я проклят, если он не выглядел как натуральный слепой! Или по крайней мере типа того.