Смутная улыбка

зно.

Ничего серьезного не может быть. Ничего не стоит

Франсуазы.

Я слушала без всякой боли, сама не зная почему.

Мне казалось-я сижу на лекции по философии, не

имеющей ко мне никакого отношения.

-- Но разница есть. Сначала я хотел тебя, как

любой мужчина моего склада может хотеть молодую

девушку, гибкую, упрямую и несговорчивую... Впро

чем, я тебе это говорил. Я хотел приручить тебя,

провести с тобой ночь. Я не думал...

Он вдруг повернулся ко мне, взял мои руки в свои

и стал говорить с нежностью. Я видела его лицо Очень

близко, каждую его черточку. Я слушала его, боясь

дышать, вся превратилась в слух, освободившись, на

конец, от самое себя. Внутреннего голоса слышно не

было.

-- Я подумать не мог, что могу тебя уважать.

Я очень уважаю тебя, Доминика, и очень тебя люблю.

Я никогда не буду любить тебя "по-правдашнему",

как говорят дети, но мы очень похожи с тобой, ты и я.

Я хочу не просто переспать с тобой, я хочу жить

вместе с тобой, провести с тобой отпуск. Мы дали бы

друг другу радость и нежность, со мной у тебя будет

море и деньги, и что-то похожее на свободу. Мы бы

меньше скучали вдвоем. Вот так.

-- Я тоже хотела бы этого, -- сказала я.

-- Потом я вернусь к Франсуазе. Чем ты риску

ешь? Привязаться ко мне, а потом страдать? Ну и что

из того? Это лучше, чем скучать. Лучше быть счастли

вой или несчастной, чем вообще ничего, ведь так?

-- Конечно, -- сказала я.

-- Чем ты рискуешь? -- повторил Люк, будто

убеждал самого себя.

-- И потом-страдать, страдать, не надо ничего

преувеличивать, -- вставила я. -- У меня не такое уж

нежное сердце.

-- Вот и хорошо. Посмотрим, подумаем. Погово

рим о чем-нибудь другом. Хочешь еще выпить?

Мы выпили за наше здоровье. Мне было ясно

одно-кажется, мы уедем вдвоем на машине, как

я уже представляла себе, но считала невозможным.

Потом я что-то придумаю, чтобы не привязаться к не

му-ведь заранее известно, что все пути отрезаны. Не

так уж я глупа.

Мы гуляли по набережным. Люк смеялся вместе со

мной, болтал. Я тоже смеялась, я говорила себе, что

с ним надо всегда смеяться, и в общем ничего не имела

против. "Смех сопутствует любви", -- утверждает

Ален. Но в данном случае речь шла не о любви, только

о соглашении. Кроме всего прочего, я, наконец, была

почти горда собой: Люк думает обо мне, уважает

меня, хочет меня; я имела право считать себя до

некоторой степени интересной, вызывающей уваже

ние, желанной. Маленький страж моей совести, пока

зывающий мне всякий раз, когда я начинаю думать

о себе, образ довольно невзрачный, возможно, был

слишком суров, слишком пессимистичен.

Расставшись с Люком, я пошла в бар и выпила еще виски на все четыреста франков, оставленные на завтрашний обед. Через десять минут мне стало чудесно, я чувствовала себя нежной, доброй, веселой. Мне необходим был кто-то, кому я могла бы, для