Смутная улыбка

зал он, -- ты посмотри на остальных.

-- Идем в воду, -- сказала я. Я боялась, как бы он не пустился в раздраженные разглагольствования о своей матери, поскольку она выводила его из себя.

С огромным отвращением я окунулась в воду, про

плыла вокруг бассейна, чтобы не уронить достоинства,

и вышла, дрожа от холода. Франсуаза растерла меня

полотенцем. Я подумала, почему у нее нет детей- ведь она создана для материнства-широкобедрая, пышнотелая, нежная. Как жаль.

Глава седьмая

Через два дня после этого уик-энда, в шесть часов

вечера, я встретилась с Люком. Мне казалось, что

теперь между нами всегда будет стоять что-то неиз

меримое, непоправимое, препятствующее малейшей

попытке сделать еще какую-нибудь глупость. Я даже

была готова, подобно юной деве XVII века, требовать

от него извинений за поцелуй.

Мы встретились в баре на набережной Вольтера.

К моему удивлению, Люк был уже там. Он очень

плохо выглядел, казался усталым. Я села рядом с ним,

и он сразу заказал два виски. Потом спросил, как

обстоит дело с Бертраном.

-- Все в порядке.

-- Он страдает?

Он спросил это без насмешки, но спокойно.

-- Почему страдает? -- глупо спросила я.

-- Он же не дурак.

-- Не пойму, почему вы говорите со мной о Бер

тране. Это... м-м-м...

-- Это второстепенно?

На этот раз вопрос был задан в ироническом тоне.

Я вышла из терпения:

-- Это не второстепенно, но, в конце концов, не

так уж серьезно. Уж если говорить о серьезных вещах,

поговорим о Франсуазе.

Он засмеялся:

-- Подумай, как забавно получается. В истори

ях такого рода... ну, скажем, партнер другого ка

жется нам препятствием более серьезным, чем наш

собственный. Конечно, плохо так говорить, но ког

да знаешь кого-нибудь, то знаешь и его манеру страдать, и она кажется вполне приемлемой. Вернее, нет,

не приемлемой, но знакомой, а значит, не такой

ужасной.

-- Я плохо знаю манеру Бертрана страдать...

-- У тебя просто не было времени. А я вот уже

десять лет женат и хорошо изучил, как страдает Фран

суаза. Это очень неприятно.

Мы замолчали на какой-то момент. Каждый из

нас, наверно, представлял себе Франсуазу страдаю

щей. Мне она виделась отвернувшейся к стене.

-- Это идиотизм, -- сказал наконец Люк. -- Видишь ли, все куда сложнее, чем я думал.

Он выпил виски, запрокинув голову. У меня было

такое чувство, будто я сижу в кино. Я говорила себе,

что не время смотреть на все со стороны, но ощущение

нереальности оставалось. Люк здесь, он решит, как

быть, все будет хорошо.

Немного наклонившись вперед, он равномерным

движением поворачивал стакан в руках. Говорил он,

не глядя на меня.

-- Разумеется, у меня были связи. Для Франсуазы

большей частью неизвестные. Кроме нескольких не

удачных случаев. Но это всегда было несерьезно.

Он выпрямился, вид у него был рассерженный.

-- С тобой, кстати, это тоже не очень серьезно.