Народный проспект (ЛП)

И не пудри мне мозги!

Не говори так!

Никакой я не нацик.

Это не кровь.

Это краска.

Я римлянин. Европеец. Вот во что я верю. В идеалы. В культуру. В поход на Рим^[3]! Ведь все мы римляне. Но вот я - это, прежде всего, я, я Вандам, я знаю, что такое жизнь, я знаю все сражения в мире.

Все проигранные битвы.

Все выигранные битвы.

Все зависит от точки зрения. Зависит от того, с какой стороны баррикады ты в данный момент стоишь.

Можешь выиграть.

Можешь проиграть.

Но прежде всего, ты должен там быть.

Ч знаю, как обстояли дела в январе 9 года в Тевтобургском лесу^[4].

Я знаю, как все было в мае 1434 года под Липанами^[5].

И в ноябре 1620 года на Белой Горе^[6].

И в декабре 1805 года под Аустерлицем^[7].

И в июле 1866 года под Садовой^[8].

И в течение почти что целого 1916 года под Верденом^[9].

И в июле 1917 года под Зборовом^[10].

И зимой 1942-1943 года под Сталинградом^[11].

И в июне 1944 года в Нормандии^[12].

И в апреле-мае 1945 года под Берлином^[13].

И в августе 1968 года в Праге^[14].

А потом во Вьетнаме.

И в Афганистане.

И в ноябре 1989 года опять таки в Праге^[15].

И в сентябре 2001 года в Нью-Йорке^[16].

Багдад весной.

Нормандия летом.

Нью-Йорк осенью.

Сталинград зимой.

Я знаю все четыре времени года всех битв в мире.

Иногда у меня складывается впечатление, что я сам принимал в них участие, что сам макал во всей той крови пальцы. Может ты и скажешь: "Чушь, такое невозможно" Но человечество – это всего лишь один огромный воин. Быть может, ты тоже там был.

Чушь? Ты говоришь, что это чушь?

Так я тебя спрашиваю: "Ты бывал уже когда-нибудь у нас здесь, в лесу"?

Ты видел те деревья, как они вылезают из земли, снова и снова?

Видел те тысячелетние, страшные дубы?

Пробовал под ними заснуть?

Не получается, так?

А видел в нашем лесу самое красивое дерево?

Тот старый вяз?

Единственный вяз во всей округе, стоит аккурат посреди нашего леса, словно какие-то врата в иной мир.

И говорю тебе – это не случайность.

Ты знаешь, что вяз – это дерево смерти?

Знаешь, что птицы строят гнезда на любых деревьях, но никогда на вязах? Что птицы облетают вязы стороной?

А знаешь, что под корой вяза никогда не найти древоточца?

А знаешь, если сделаешь крепкий отвар из листьев вяза, то улетишь в космос?

А знаешь, что когда воины германцев находили в лесу вяз, то всегда складывали под ним жертву?

А знаешь, что когда в Тевтобургском Лесу германцы вырезали римлян, то под своим священным вязом они сложили жертву из всех их женщин и детей?

А знаешь, что они без всякого вырубали и сжигали все деревья, но вот вязы оставляли в покое?

Врата в мир иной.

Вот как они их называли.

Помнишь те страшные сны о войне, которые мне рассказывал?

А помнишь, как потом у тебя все в голове кружило?

Все это ты найдешь и почувствуешь под тем вязом.

А видел ты те огромные камни, сложенные под вязом в круг, на которых садились древние воины? А заметил, что двух из них не хватает? Только это уже другая история.

Ты лучше вот что скажи: видел болото в средине?

Видел те тучи комаров, которые в нем ежедневно рождаются и умирают, и кусают, и умирают, и снова родятся?

Видел их?

А зверей в лесу видел?

Тех лис и кабанов?

Волков видел?

И что на это скажешь, а?

Все это одна большая история.

Моя история. Твоя история. Наша история.

Ты парень чувствительный. Вижу. И это хорошо. Это в тебе от меня. А у меня это – от моего старика. У него же это – от его старика. Старик был чувствительный и сентиментальный. И я чувствительный, но не чрезмерно. Как только мужик делается излишне чувствительным, то ни всеобщая история, ни какая-либо баба уважать его не станет. Бабы сегодня могут болтать себе, что им только захочется, могут изображать из себя ужасно самостоятельных и крутых, но я же знаю, что, в конце концов, каждая желает, чтобы ее так хорошенько залапать и прижать. Она желает, чтобы ты с ней битву провел. И чтобы выиграл. Как только проиграешь – ты для нее уже не достаточно хороший и сильный, и решительный цельный мужик, а всего лишь мягкий и поддающийся полумужик. И уважать она тебя не станет.

У тебя какая-нибудь девица уже имеется?

Можешь не отвечать.

У мужика должны быть свои тайны.

Хочу лишь сказать тебе, что от того, что сегодня происходит, можешь, самое большее, в дурку попасть, если только начнешь во все верить.

Это касается баб, политики и мира. Верить ты должен только себе. Ты должен доверять только лишь своим инстинктам. Ты должен пахать на самого себя, потому что никто тебе этого на шару не даст.

Ты должен драться.

Мир – это всего лишь перерыв между войнами.

Запомни это!

Иногда он короткий, иногда подлиннее.

Но всегда это только перерыв.

Следовательно – тренируйся.

Паши.

Отжимайся.

Бегай.

Не катайся на лифте, всегда забегай наверх по лестнице.

Перескакивай через ступеньку, и до самой цели на верху.

А когда это тебе уже надоест, сбеги вниз и забеги наверх по-новой.

А потом еще разик.

Не бо, переживешь.

Не катайся городским транспортом, ходи пешком.

Качай пресс.

Боксируй.

Двигайся!

Попросту – тренируйся.

Паши!

Но еще и много читай. Книги – они ведь не для придурков.

А ты у нас парень с понятием. Читай о войнах, о битвах, о великих знаменитых воинах. Читай как я.

Тренируйся и читай, и паши, и читай, и тренируйся, чтобы всегда быть в готовности, как только все пойдет псу под хвост.

Потому что: пока толстый похудеет, худой сдохнет.

IV

Меня называют Вандамом.

Живу я тут, на жилмассиве. Того, что тут видишь, когда-то не было. Когда-то здесь был только лес и болота, и волки, и и болота, и лес. Отсюда и комары. В последнее время их становится все больше. Это нужно себе представить. Потому что я иногда просто чувствую, как лес и болота снова все это забирают, как сыреют подвалы, как постепенно просачивается в них вода, как между асфальтом и бетоном снова прут наверх деревья, как они растут кверху и разбивают бетон с асфальтом и разлагают все, что мой старик, а твой дед, вывалили в космос. Потому что это он все тут строил. Он и ему подобные старики вырвали этот массив у леса и природы.

Э-э, не смейся над ними. По крайней мере, что-то они да сделали. Просто попробовали. И здесь много таких, которые радуются, что могут здесь жить. И они даже гордятся этим местом.

Ну, я и сам им горжусь.

Они все тут построили. Все панельные дома. И кинотеатр, и дом культуры, и эту охотничью пивную, что называется "Северянка"^[17], и все мужики с массива ходили в нее после работы. Они проложили трамвайные рельсы, и трамвайную концевую, и трамвайное депо, и игровую площадку, и парки, и ясли, в которых потом работала моя мама, и детский сад, и начальную школу, а еще спецшколу и ПТУ, и техникум, и лицей, торговый дом, который все называют "Байконуром", и поликлинику и родильный дом, а так же кладбище и полицейскую комендатуру, куда меня пару раз таскали, но не всегда по собственной вине.

А еще выстроили гостиницу "Спутник", в которой я никогда не был и в котором сейчас проживают одни студенты, потому что туристы – туристы к нам сюда так и не приехали. Вниз, в город – это да. А вот к нам, наверх – так нет. Ну и хорошо. Это наш мир. Наш космос. Здесь нет места для чужих.

Не, погоди, я серьезно никакой не нацик.

Я люблю людей.

Люди мне нравятся.