Три Толстяка(СИ)

Где-то там, в широколиственном кустарнике засели вражеские снайперы. Они уже приметили живой пёстрый ком, несущийся среди камней и травяных кочек. Снайперы выжидали удобный момент, чтобы прикончить гонца, но Тимоти прошёл хорошую школу выживания и не давал противнику шанса произвести прицельный выстрел. Он то резко ускорялся, то делал броски в стороны, а то вдруг замирал за камнем-прикрытием. У кого-то из сидевших часами в засаде снайперов не выдержали нервы. Пуля ударила в валун и с мерзким визгом ушла рикошетом в небо. Тимоти тут же устремился вперёд, петляя среди травы. Расстояние до своих быстро сокращалось. Не будь на теле настырных пиявок, от которых Тимоти заносило на поворотах, он бы давно достиг спасительных кустов на берегу речушки. Одна упорная тварь всё-таки пробралась к оголённому чувствительному месту в основании раздвоенного хвоста и впилась в вожделенную плоть.

От неожиданности Тимоти взвизгнул, как больной попугай и прыгнул, Высоко прыгнул. Манёвр неверный, опасный, чреватый смертью. Гонец тут же поплатился за свой кульбит, снайперская пуля угодила в левую среднюю лапу, попутно размозжив одну из пиявок. Дальше Тимоти кубарем скатился к реке, в два счёта преодолел не широкое водное препятствие и, поджимая раненую лапу, уже осторожно запетлял на пяти оставшихся среди кустарника.

По нему ещё вели стрельбу безжалостные снайперы, и кто-то выдал длинную пулемётную очередь, только это всё впустую, Тимоти был уже у своих. Его встретили, сняли контейнер с посланием, перевязали раненную лапу и принялись заботливо сдирать уцелевших пиявок. Под звуки подготовки лагеря к атаке Тимоти уснул, греясь у костра, усталость взяла своё. Последнее что он успел сделать, это сообщить принявшему приказ офицеру, где оставил раненого Базилиуса, который прикрывал гонца всю дорогу от столицы до влажного леса. И там, в лесу напоролся на мину-растяжку, как грибы в изобилии встречающуюся в полях-лесах-болотах. Офицер обещал послать помощь.

То наступление на столицу было яростным, но технически плохо подготовленным. Повстанцы не имели достаточного количества осадного оружия, и атака захлебнулась. Не помогла даже согласованная акция с восстанием в столице, сообщение о котором, не доверяя другим способам связи, несли Тимоти с Базилиусом. Правительственные войска отбились и даже предприняли попытку контратаковать. Восстание очередной раз подавили. Завязались упорные, но в целом бесполезные бои. Про Базилиуса, да и самого Тимоти забыли. Офицер связи, так убедительно пообещавший послать помощь, погиб, некому было отдать новый приказ. Тимоти решил действовать самостоятельно.

Под непрерывным обстрелом он пробрался в госпиталь, где как мог, растолковал санитару, что ему требуется. Санитар - душа человек на самом деле давно привыкший ко всему, ведь на войне кровь рекой льётся и каждую минуту кто-то умирает. Санитар умилился заботе зверя, пусть и говорящего, о раненом человеке. Он выдал Тимоти целый баул бинтов мазей, ампул и чего-то ещё весьма лечебного, укрепил на спине волбата, чтобы не мешал пробираться в густом лесу и ещё раз перебинтовал хромую среднюю лапу. На санитара шумели, мол, шестиногим зверям помогаешь, а кто наши пару-две лечить будет? Санитар, как мог, отбивался, толковал, что Тимоти такой же боец, и он ранен. А ещё ему снова к линии фронта друга спасать. Что делать, их можно понять, никто не хотел умирать, когда бой проигран, чтобы отомстить. Впрочем, и при победе хотелось жить не меньше, чтобы насладиться её плодами.

Бои гремели повсеместно, противники постоянно переходили в наступление, чтобы затем отступить. Только на третьи сутки Тимоти разыскал Базилиуса. "Хозяин-напарник" держался из последних сил, тому причиной и большая потеря крови и гноящиеся в сыром воздухе раны и отсутствие припасов. Вдвоём они принялись лечить и спасать друг друга. Опасались вражеских лазутчиков, прятались в какой-то звериной норе и днём и ночью. Оба питались тем, что давал влажный лес, то есть не очень съедобным и в сыром виде. Если бы не живительная мазь, которой снабдил Тимоти санитар, плохи дела были бы у Базилиуса.

Однако выжил он, оклемался, стал самостоятельно ходить. Через две недели с того дня, как вошли в лес, Тимоти и Базилиус из него вышли. Активная фаза боевых действий повстанцев с правительственными войсками закончилась, повстанцы отступили. Шла зачистка местности. Кругом стояли пикеты правительственных войск, шныряли разъезды по отлову разбежавшихся повстанцев. В небе парили и винтокрылые машины и суперсовременные глайдеры. Персонально за Тимоти и Базилиусом, конечно не охотились, однако прикинуться мирными землепашцами им было бы весьма затруднительно. Им пришлось с величайшей осторожностью, ползком, на брюхе уходить-уползать к побережью и там снова прятаться.

Память. У Тимоти она вполне сносная для волбата. Много помнит он из своего славного прошлого. Картины боёв, лица друзей, командиров, врагов, посторонних, их запахи, слова. Это было четвёртое не удачное восстание на памяти Тимоти. Базилиус утверждал, что всего их было шесть, и каждый раз восставшим чуть-чуть чего-то не хватало, чтобы одержать победу. То подводила техника, то погода, то недостаток вооружения, то несогласованность действий многочисленных полевых отрядов, а то всё сразу. Отсиживаясь в рыбацкой хижине на берегу океана, Тимоти с Базилиусом вели долгие беседы у костра. Беседовал большей частью Базилиус, а его шестиногий, двухвостый напарник в основном слушал, изредка вставляя короткие замечания, чтобы не казаться совсем уж не заинтересованным.

-- Их всё время подводит торопливость. Каждый раз эти нетерпеливые повстанцы бросаются в бой, не тогда, когда операция полстью спланирована, бойцы вооружены и всего хватает, а когда они попросту устали ждать, застоялись. Неверные критерии, я бы сказал - не военные. Представь себе, руководители восстаний постоянно переоценивают свои силы, соответственно недооценивают противника, а он очень силён. Операцию начинают не по стратегической военной остановке, когда она наиболее благоприятна, а так, чтобы успеть к началу очередной посевной, где участвует большая часть повстанческой армии. Они же крестьяне. Огороды там всякие, живность.

Базилиус хрустел створками печёных устриц и развивал тему дальше.

-- Нужна регулярная армия. Пусть она будет не большая, но профессиональная и никак не связанная с полевыми работами. Для генерального наступления штурмовать столицу можно и народ привлечь, добровольцев. Но всё под жёстким руководством кадровых военных. Моё твёрдое убеждение друг Тимоти, что воевать должны солдаты, а не крестьяне. Иначе какой-то бунт получается очень даже бессмысленный. И оружие им нужно современное, дальнобойное. У пиратов такое есть в изобилии, а то привыкли из допотопного пулевого старья палить. Я понимаю - грохоту много, весело, удаль молодецкая через край хлещет. Дай волю этим полевым командирам, так они до сабель и пик дойдут.

Гора пустых раковин росла, как и нарастал энтузиазм Базилиуса в желании реформировать повстанческую армию.

-- Если не поскупиться, то имеющиеся деньги можно оснастить пять-шесть полков, вместо огромной не считанной толпы с дубьём и устаревшими ружьями.

Костёр горел, солнце садилось в синее-пресинее море-океан, тёплый ветерок начинал задувать с берега. Так мирно вокруг. Не верилось, что это всего лишь короткий промежуток между двумя очередными войнами.

-- Ладно, Тимоти, это не наша забота. Давай лучше возьмёмся за трилобита, он, вроде как уже сварился.

Базилиус потыкал длинной двузубой вилкой в морское животное, плавающее в кипятке. Тимоти никогда трилобиты не нравились, не смотря на свою всеядность, и особенно варёные. А людям нравятся морские членистоногие, даже на экспорт ловят. Странные вкусы у людей, есть морских падальщиков, да ещё и сваренных до бесчувствия со специями. Тимоти удивлялся, но не осуждал людей. Он за многое их не осуждал, за гораздо большее, придерживаясь правила - не судите, и не судимы будете. Где-то когда-то попалась ему такая фраза. Шестиногий спутник человека стойко ел варёных трилобитов, как суровую необходимость переносил участие в кровавых человеческих войнах. И наград не требовал, сами давали. Ему и надо-то и было совсем не много, только чтобы его любили. Или хотя бы относились по-человечески.